— Вот это все так, только для начала. Кто сможет продолжить? Наступила тишина, потом возник тихий гул голосов, поднялась одна рука, но Гелий Федорович произнес: — Это что, только один набрался храбрости, а так все всё знают, понимают и могут продолжить, сидя ровно на пятой точке? Влад хорошо знал этот прием профессора переводить лекцию в активную фазу, иногда возникали исключительные варианты по предложению студентов, чему Гелий Федорович был весьма рад и часто использовал эти предложения даже в научных делах. Влад сам однажды выдал свое решение, на которое сразу же обратил внимание профессор, и уже не отпускал его из своего поля зрения. На последнем курсе предложил поступить к нему в аспирантуру. После лекции они вышли в коридор, профессор Крейн достал из портфеля и небрежно сунул Владу несколько распечаток с грифом «Совершенно секретно». — Вы что, Гелий Федорович! Это же совсекретно! Нельзя же вот так выносить за пределы НИИ математики, да еще таскать в портфеле! А где я должен расписаться за получение секретных материалов? — Влад округлил глаза после таких действий профессора. — Вот что, Влад! Это уже старье! Это то, над чем гнобились москвичи и хоть и сделали, но совсем не то, что нужно оборонщикам! Это я даю как учебный материал, не более того. А у меня уже готово новое решение! И это решение сделает снаряд непобедимым! — профессор махнул рукой и с легкой иронией добавил: — Влад, я вам доверяю! Как можно продвигать, не зная, что уже сделано и по какому пути мы идем. Сами знаете, в математике много стежек-дорожек, которые ведут или к истине, или к тупику. Вот и надо разобраться в этой фундаментальной задаче. Крейн пристально посмотрел на Влада, немного помолчал, собираясь с мыслями, и заявил. — Нам из московского проекта сбросили разработку. В целом все неплохо, но это путь в слабые зоны. Математическое обоснование работы прибора показывает на ограниченность. Они начали было идти в другом направлении, но отказались, предположив, что не смогут технически обеспечить этот путь развития идеи. Ну, а я тут, подумав и взвесив, вернулся к нему, к этому тупиковому варианту. Тем более что он подтвержден! — Кем подтвержден? — спросил Влад, чувствуя, что еще немного, и профессор скажет ему главное. Однако профессор пристально смотрел на Влада, словно ожидая какого-то продолжения или вопросов. Саблин молча ждал. — Я уже успешно нашел на базе нашей новой модели алгоритмы распознавания, используя специальные инвариантные эталоны. Вам надо в этом разобраться, что я тут за последние месяцы сделал. — Гелий Федорович, я же релейщик, ну что я могу в этих недосягаемых для меня сферах? Профессор Крейн искоса посмотрел, слегка усмехнувшись, потом озабоченно сложил бумаги и положил в свой потрепанный портфель. — Проблемы, думаете? Входите смело и решайте! А эти бумаги, грифы, секретность, да к тому же, если кто по этим бумагам и квакнет, я на них… Ну, ты понимаешь! — профессор многозначительно улыбнулся. Открыл портфель и начал что-то искать, не найдя, потянул Влада к подоконнику, положил все бумаги на него, а сам принялся искать на дне портфеля. В глаза Саблину бросился уголок объемистой пачки бумаги, написанной не по-русски. — А это что, Гелий Федорович? Взяли из технической библиотеки? Что за труд? Чей? — равнодушно спросил Влад, хотя уже засек логотип на краю верхней бумаги ZA. — Это подарок! От старого друга и наставника! — вяло, даже обреченно сказал профессор, снова укладывая все в портфель. — Случайно все получилось! Ну, подождите немного, и я расскажу чуть позже! Влад ничего не сказал, ему показалось, что профессор не случайно проделал этот финт. Крейн пошел по коридору, а Влад вернулся в помещения НИИ математики и засел за материалы, которые подбросил ему Гелий Федорович. К вечеру, уже собираясь уходить, Саблин, идя на выход, вдруг увидел своего старого знакомого по учебе в университете. — Привет! Чего делаешь здесь? — Влад был рад встрече с этим перспективным математиком, которого он считал на порядок выше себя, по интеллекту. — Да ничего особенного! — однокурсник радостно начал потряхивать руку Влада. — А ты чего, у нас снова? — Пока думаю восстановиться в аспирантуре и готовить продолжение своей диссертации, если позволит, конечно, господин профессор. Ну, а ты, я слышал, защитился, успешно и блестяще, да еще сразу же приравняли к докторской. Я вчера читал ее. Ты корифей! Шанс укрепиться у тебя велик, думаю, скоро будешь ведущим специалистом. Ну, а я, вот видишь, все никак не могу определиться, как и что у меня! Кое-какие вопросы, ищу, но где они скрыты, мои пути? — Ты что, в группе по математическому прогнозированию, в наш переходный период перевода всего массива на цифру, или на прикладной тематике сидишь? — Да, как был, так и остался прикладником! Вот, смотри, только что беседовал по этой теме с профессором! — Влад приоткрыл папку и показал сколотые листы бумаги с грифом секретности. — Слышал, как там, в Москве, так и у нас не канает прибор по всепогодности. А в чем дело, вот и буду разбираться. — Да все просто! Не въезжает в математическое обоснование. Ну, где-то там не получилось с этим обеспечением, вот нам и подкинули, примеряясь к разработкам нашего профессора. Мы прикидывали, что никому, казалось, уже не нужны, а тут на тебе, работа на оборонку! — однокурсник помолчал, потом со вздохом добавил: — Но в то же время он опытный человек. В свое время вывел такую закрученную математическую теорию баллистики. Даже сам Келдыш пригласил его на беседу в Москву. Вот и сейчас, только поступил заказ от оборонки, только приготовились долго и нудно тащить эту тему, как вдруг не проходит и месяца, профессор вытаскивает готовое решение! Можно сказать, из рукава. Бог Велес[132] явно не спит! Даже в Москве математики не справились, вот и перекинули это задание сюда, вроде рассчитывали на что-то эдакое! Сокурсник помолчал, потом добавил: — Меня в эту группу не включили и не знаю, конечно, всего объема. У меня, ты же знаешь, другое направление в математике, тем более как ты сказал, уже вовсю идет переход каналов на цифру, в этом и заключается вся беда, как мухи на липучке, машем крылышками, а взлететь не удается. — Будем дальше думать, какой приговор по этому заделу профессора состоится! Ну, давай, до завтра. — Саблин пожал руку знакомцу и пошел дальше. Влад вышел из здания университета. «Вот тебе и номер! Каким же это макаром наш великий и могучий профессор заделал за несколько недель целый проект. Такого не бывает! И эта его странная суетливость, даже страх, словно украл. И на меня смотрит, словно я пришел прихватить его. Он-то наверняка уже знает про меня. Напели! — думал Влад, стоя около вестибюля, покуривая сигарету и ожидая троллейбуса. — Завтра надо доложить Павлу Семеновичу о моих наблюдениях. Тумана много в этой группе математиков от профессора». Саблин все утро тыкался в закрытую дверь кабинета Быстрова, пока ему не сказали, что Павел Семенович уехал из города на два-три дня и будет только в понедельник. «Ладно, значит не судьба! — вздохнул Влад, пристально вглядываясь в только что полученные документы из архива минобороны по своему запросу. — Будем пока молотить свою копну! Авось к понедельнику будут две новости для полковника!» «Список личного состава полка дальней авиации, — читал Саблин название полученных документов из Москвы. — Ну что мне это дает? Более сотни фамилий! Надо сужать круг поиска и смотреть списки батальона аэродромного обслуживания, в частности базируясь на словах Гелия Федоровича. Он работал большую часть времени в радиомастерской, иногда дежурил по кухне или на складе». Несколько часов он просматривал фотокопии немецких документов, пока не наткнулся среди лиц из технического обслуживания на фамилию, которая звучала как фанфары. Хассманн! Фернан Хассманн! Обер-лейтенант технической службы, начальник радиофизической лаборатории дивизии дальних бомбардировщиков рейха. «Вот оно! То самое, что случилось тогда, тридцать три года назад! — Влад даже задохнулся слегка от волны радости, которая прокатилась по всему телу. — Я нашел тебя, парень! Я нашел то самое, что даже, очень может быть, скрывает Гелий Федорович. Да я понимаю его, разве может красить карьеру «закрытого» ученого давнишняя связь с ученым из другого лагеря! Кроме неприятностей по нашей линии, это ничего не принесет». — Саблин схватил лист бумаги и начал писать запрос для Госбезопасности ГДР, где просил детально проследить весь послевоенный путь обер-лейтенанта технической службы Фернан Хассманн. Саблин с трудом дождался понедельника и утром занес к Быстрову свой запрос. Павел Семенович удивленно поднял голову от бумаги: — Это что, наш Фернан? — Так точно! — подтвердил Саблин, его распирало радостное чувство гордости. — Что дальше? — скучно спросил Быстров. — Делаю запросы в МГБ ГДР. Надеюсь, что у них есть какие-то данные по нему. Это уже выше моей компетенции, поэтому прошу вас, Павел Семенович, посодействовать. А можно обратиться с этим к Доре Георгиевне? Она через Москву может это сделать быстро. — Не надо! Обойдемся своими возможностями и связями генерала. Он сделает это, только дай ему затравку! — Какого рода, Павел Семенович? — А то вы не знаете? Что там происходит в НИИ математики? Вот я читаю ваш рапорт, где в числе прочего делаете толстые намеки на экстра-гениальность своего профессора, который за несколько недель сделал проект! Эти ваши оперативные домыслы подкреплены тем, что видели, как вы пишете, «вроде бы», так вроде бы или точно был этот толстый фолиант в портфеле вашего обожаемого профессора с буквами «ZA»? — Был, Павел Семенович! Своими глазами видел, да еще так видел, словно он мне в лицо сунул! — Вот видите, какая славная затравка для развития дела, для подачи запроса к нашим немецким коллегам! Поняли? Идите, перепишите запрос, учитывая вот этот момент! — отпустил Саблина Быстров. Министерство госбезопасности Германии ответило быстро. Влад получил данные на Хассманна. Из документов следовало, что Хассманн родился в Эльзасе, который по Версальскому мирному договору входил в состав Франции. Оккупация в 1940 году войсками третьего рейха вновь вернула эти земли в Германскую империю, и выпускник Берлинского университета Фернан Хассманн уехал работать в Мюнхен, в радиотехническую лабораторию. Там был призван в армию вермахта и получил назначение в люфтваффе, в технические войска. Служил специалистом в радиоцентре дальних бомбардировщиков под Харьковом. После войны работал в Лейпциге, в комитете народного образования, а в 1948 году покинул пределы Германской Демократической Республики и переехал в Федеративную Республику Германии, где продолжил свою работу в радиотехнической лаборатории под Мюнхеном. Это как раз и была та самая фамилия, которая проходила у полковника Каштан, то есть это и был тот самый ведущий специалист по созданию систем управления полетами и наведения крылатых ракет. Однако Саблина озадачило другое. Хассманн фигурирует в списках ведущих разработчиков Франции, а данные из МГБ ГДР завершались на его переезде в ФРГ. — Дальше мы ничего не знаем! — констатировал Быстров и поднял трубку телефона. — Дора Георгиевна, добрый день! Как бы посодействовать в одном вопросе? — И он коротко изложил просьбу через Москву постараться получить в Главном управлении «А» (HVA, Hauptverwaltung Aufklärung — внешняя разведка, МГБ ГДР) дальнейшие данные на Хассманна после его переезда в ФРГ. — Посмотрим! — ответила Каштан, уже прикидывая, потревожить самого Мильке или связаться с Вольфгангом по этому запросу. Решила, что проще будет через Вольфганга, и уже вечером отправила шифровку через Москву к нему. К немалому удивлению, Дора Георгиевна через пять дней уже держала в руках пакет с сургучными печатями на немецком языке с короткой сопроводиловкой на русском. Саблин задохнулся от радости, получив этот увесистый пакет, когда примчался из университета после короткого разговора по телефону с Быстровым. — Товарищ Саблин, здравствуйте! Только не кричите в трубку, здравия желаю! Тут Дора Георгиевна получила заманчивую посылочку. Приходите, как появится возможность вырваться с работы! — с легким юмором произнеся последнюю фразу, он повесил трубку. В пакете лежали документы на немецком языке. Саблин связался по телефону с переводчиками, и через несколько минут зашла молодая женщина в звании старшего лейтенанта. Влад положил перед ней бумаги, и та углубилась в чтение, потом достала блокнот и начала писать. Саблин прохаживался по кабинету, стараясь заглянуть, что та пишет, а она двигала плечом, чтобы он ничего не смог увидеть, наконец переводчица закончила, перечитала то, что написала, поправила кое-где и положила перед ним. — Вот так, вчерне! Если более детально, то через 2–3 часа будет готово. — Так, так, так! — Саблин быстро проглядывал перевод. — Да, детальный перевод необходим, желательно с расшифровкой терминов с немецкого языка. Когда она вышла, он начал медленно перечитывать то, что было изложено в блокноте, остановился, посмотрел на часы, уже было почти два часа дня. «Ну что же, — подумал он, — интересная ситуация получается! Гелий Федорович и Фернан Хассманн, оказывается, знакомы с декабря сорок первого года, вот такой счет идет!» В кабинет зашел Быстров, глянул на пустой стол Разгоняева и спросил Саблина: — Строите математическую модель уничтожения империализма? Пойдемте ко мне. — Быстров и Саблин вышли в коридор, там они остановились, Саблин вопросительно смотрел на Быстрова, а тот, прищурившись, смотрел на стеклянные двери выхода на лестницу в конце коридора. Вскоре оттуда появилась Каштан. Быстров подошел к ней. — Вот вам господин случай, товарищ полковник! Тут у нас интересная история получилась. Вы не против, если мы сейчас обсудим кое-что? Они прошли по длинному коридору к кабинету Быстрова. — Просматривая документы группы математиков, в том числе документы на профессора, Саблин наткнулся на один эпизод: действие происходит во время Великой Отечественной войны. Семья Крейна, которая жила в Харькове, была полностью уничтожена, однако еврейский мальчик Гелий случайно остался в живых. Мало того, до конца войны он работал в системе аэродромного обслуживания, на кухне, на складе, в столовой, а также в радиотехнической лаборатории, где также трудился молодой немец по фамилии Хассманн. Дора Георгиевна с интересом слушала, но пока молчала. — Это именно тот Хассманн, который работал в радиолаборатории и который по всей вероятности взял опекунство над этим еврейским мальчиком. Мало того, что это спасло ему жизнь, а в широком смысле открыло мальчику путь в его жизни, так я понимаю эту ситуацию. Хассманн смог развить у мальчика интерес к точным наукам: математике, физике и прочим прикладным наукам, потому что после войны Гелий Федорович поступил в университет на физико-математический факультет и блестяще окончил его. Через два года, работая учителем в школе и обучаясь в заочной аспирантуре, смог защитить кандидатскую диссертацию. Эта диссертация, которую он защитил, имела прямое отношения к теории баллистики. Он сделал свою первую попытку расчета баллистики полета тяжелого тела, наполненного жидкостью, это нашло применение в серии производства напалмовых снарядов. После защиты диссертации Гелий Федорович был приглашен на кафедру математики ассистентом, также он вошел в группу математиков, которые занимались расчетами полета управляемых баллистических ракет, и его новые модели математической баллистики помогли в решении некоторых сложных задач. Далее, он получил возможность работать самостоятельно и вскоре за цикл работ по закрытой тематике получил звание профессора. Вот так обстояли дела у вашего педагога, товарищ Саблин. — Не могу понять, — Саблин покрутил головой, — какое это имеет отношение к нашей операции. Ну, защитил диссертацию, ну, написал много работ, которые признаны, которые являются базовыми во многих закрытых сферах. Хочется знать: при чем здесь наша операция и какое значение имеет к ней этот военный эпизод из его жизни? — Пока не знаю, дорогой математик Саблин, но знать буду, и очень скоро. А вы что скажете, Дора Георгиевна? — Интересное исследование. Мне пока ничего это не говорит. Вы считаете, что мы имеем дело с агентурной связью или предательством? — А кто говорит о предательстве! — Быстров сказал это странно тихо. Из сейфа достал папку и развернул ее.