Образовалась пауза, все только переглядывались, словно не решаясь спросить самое важное. Помощник оглядел всех и задумчиво продолжил: — Что скажете, Дора Георгиевна? — Мы готовим только намек на наше полное решение проблемы наведения. К этому хочу добавить, если мы получили подтверждение о заинтересованности французской стороны, стало быть, наши усилия не пропали даром, и мы идем в правильном направлении. Теперь крайне важно сделать так, что бы эта операция не «задымилась». Контрразведчик из МГБ ГДР потер лоб, достал из портфеля лист бумаги со списком. — Вот тут у меня все люди, которые имеют отношение к этому блоку, и среди них в контакте с французами именно тот, который располагает самой полной информацией. Мы знаем, что он хочет продать всю разработку и покинуть пределы ГДР. Французы, смело могу утверждать, здесь мы располагаем документальными данными, готовы предоставить ему политическое убежище и заплатить. — А можно подробнее о ваших последних действиях? — помощник повернулся к немецкому контрразведчику. — После того как около месяца назад вами был передан заказ на VEB Carl Zeiss Jena и поступила рекомендация от вас «засветить» работу над ним, мы, проведя агентурные мероприятия, вышли на этого человека. Учитывая, что на нашем народном предприятии трудится около 70 000 человек, дело было непростое. Установив его, мы вскоре уже знали о его контактах. Сейчас они готовят полное изъятие всей документации как по оптико-механической части, так и по электронной, где базовой составляющей стал наш компьютер ZRA-1X (Zeis-Rechen-Automat X). Они почти добрались до самого образца. — Немецкий контрразведчик сделал паузу и, усмехнувшись, добавил: — Без нашей поддержки это им сделать было невозможно. — Что скажете, Дора Георгиевна? — спросил помощник Андропова и обернулся к Сербину. — Какие действия будут рекомендованы нашим коллегам? Этого, конечно, мало. Всего-то блок навигации и наведения. Так? Расскажите нам, — он обернулся к Вольфгангу. Этот немец хорошо знал тему, точно, не запинаясь, проговорил данные по прибору, однако почувствовав, что не это здесь главное, остановился и уже другим тоном продолжил: — Обвинения, которые мы подготовили и можем предъявить, будут затрагивать трех человек, включая француза. Давайте сейчас постараемся точно определить судьбу всех троих. Если вы забираете француза в свою разработку, тогда нам будет трудно предъявить полное обвинение оставшимся без главного героя. Им будут предъявлены только лишь эпизоды за действия по покушению на гостайну. Это всего лишь до двух лет заключения в тюрьме, а если мы предъявим обвинение всем, соответственно сроки будут увеличены, а главному герою будет предъявлено основное обвинение, за которое полагается 15 лет заключения в тюрьме. Вот такие наши прогнозы относительно одного из возможных ходов развития событий. Заведующий отделом и помощник мрачно выслушали сообщение немецкого контрразведчика, помощник немного подумал и сказал: — Давайте сделаем таким образом: Дора Георгиевна на месте определиться с возможностью использования француза, что же касается пособников, то вы им предъявляете обвинения по эпизодам, они получают до одного года заключения, размещаете их в разных лагерях или тюрьмах, как сочтете необходимым. И все. Главное должна сделать Дора Георгиевна. Это главное — оформить все так, чтобы француз получил и вернулся к себе с прибором. Вот и все, товарищи, так и решим. Сейчас выезжаете на аэродром. Счастливого пути! Все встали и пошли к выходу, у дверей заведующий отделом остановил Дору Георгиевну: — Дора Георгиевна, прошу вас там, в Германии, не задерживаться, здесь у нас основные дела. Ей показалось, что он слегка подмигнул ей, однако она отбросила этот факт, хотя осталась зарубка в памяти. Потом она поймет, что это было не подмигивание, а совсем другое, но это будет намного позже. Военно-транспортный самолет приземлился в аэропорту уже под утро. По погодным условиям долго не могли вылететь из Подмосковья и, уже когда надежда вылететь была совсем потеряна, вдруг быстро погрузились и устремились в просвет среди свинцовых туч, подпрыгивая на воздушных ямах, в западном направлении. На военном аэродроме в Германии Каштан и Вольфганг сели в поданную машину и вскоре уже въехали в Берлин, к зданию Ministerium Staatssicherheit, во внутренний двор, со стеклянной крышей. Там их уже встречал высокий офицер, который, раскрыв папку и быстро глянув в нее, видимо сверяясь, жестом пригласил к двери в само здание, где они в старом, добротном лифте поднялись в приемную. Дора Георгиевна впервые увидела министра госбезопасности Эриха Мильке и была поражена, как тот похож на старого немецкого крестьянина. Его походка, когда он встал из-за стола и направился к ним, не походила на походку генерал-майора армии, а больше напоминала ходьбу уставшего крестьянина по вскопанному полю, который, непонятно для чего, издали помахивал ей рукой. Министр вплотную подошел к ней и, пристально вглядываясь в глаза, сказал, твердо выговаривая окончания русских слов: — Мы с вами никогда не встречались, но мне достаточно полно рассказали о вас, госпожа полковник. Для меня исключительное событие познакомиться с вами. Каштан смотрела на него и не могла понять, то ли он ерничает, то ли слегка издевается над ней, то ли правду говорит, поэтому, немного помедлив, ответила: — Товарищ генерал-майор, вы весьма любезны по отношению ко мне, однако считаю себя довольно скромной персоной, не достойной таких высоких похвал, тем более от такого авторитетного в наших структурах профессионала. Мильке еще шире улыбнулся, сощурив глаза, и, взяв ее за руку, повел к длинному столу, где, отодвинув стул, пригласил сесть. Сам устроился напротив. — Товарищ полковник! — Мильке пригнулся к ней через стол и что-то прошептал, потом отодвинулся, прислонившись к спинки стула, и начал барабанить пальцами по столу. — Ваша приманка оказалась очень продуктивной. Информация прошла широким фронтом, особенно значительно было упоминание в почтовом адресе наименовании изделия, как прибор наведения. Могу сказать, равнодушных не осталось, проинформированы были практически все, нам осталось только на самом предприятии отодвинуть в сторону все другие работы и ориентировать наши службы, ну и практически все агентуру. Сидели и ждали, когда и кто к нам пожалует. — Министр госбезопасности остановился, когда подавальщица принесла поднос с кофе. Затем он продолжил, отпивая из крохотной фарфоровой чашечки. — Первым проявилась заинтересованность агентуры Моссада. Это, я считаю, была настойчивая просьба американцев, которые и подняли их агентуру «оглядеться». Затем пожаловал господин из Франции. Тактика была проста. Кстати, надо отдать должное французскому агенту, который работал не хуже наших ребят, а может быть, даже и получше. За недели он смог заполучить связи, отвербовать людей, отмечу, важных людей, очень нужных, которые имеют самое прямое отношение к данному прибору. Этот парень умеет работать, только это не помогло ему, мы смогли переиграть его, у нас здесь так просто не проедешь! Дора Георгиевна усмехнулась про себя: «Да уж! Переиграли! Легко так, когда получаешь четкую установку и только ждешь прибытия человека в западню!» «Это, что это он говорит такое!..» — Каштан вдруг осознала произнесенную Мильке фразу. — Вы что, задержали агента? — напряженно, почти с вызовом, спросила она. Мильке смущенно опустил глаза, пожевал губами, потом поднял на нее совершенно изменившееся лицо: — Да, госпожа полковник, так уж получилось! Знаю, что была просьба «вести» до вашего прибытия, но события начали развиваться столь стремительно, что пришлось брать! — Господин министр! — протянула Каштан, собираясь с духом. — Игра испорчена! Наша просьба не выполнена, и я теперь вынуждена идти на вариант, который может все запороть. — Что означает слово «запороть»? Имеете в виду порка? Плетью, кнутом, розгами? — спросил, подобравшись, генерал. «Ну и фрукт, — подумала она, — заделал себе в актив задержание агентуры, а теперь еще и издевается!» Каштан знала о том, что Мильке прекрасно знает русский язык, хорошо говорит, отлично пишет, но везде и всегда афиширует свое незнание русского языка и общается с генералами КГБ только через переводчика. Она вспомнила, как однажды он огорошил всех, в том числе и ее, на очередном совместном совещании служб внешней разведки стран Варшавского Договора, прочитав часовой доклад об оперативной обстановке в ГДР на хорошем русском языке. Закончив, победно оглядел восхищенных слушателей. Знай, мол, наших! — Господин министр, вы же хорошо знаете русский язык! Все считают, что вы по-русски не говорите, а тут, я слышу, такое непринужденное владение! — Не верьте тому, что люди говорят, а особенно, что написано в справках. Обычно я общаюсь через переводчика с вашими «паркетными» генералами, но сейчас я перешел на прямое общение, потому что у меня есть интерес к этому делу, как бы лучше выразиться… — он не подобрал слова, рассмеялся и добавил: — Но мы еще поговорим на тему «запороть». Порка — это полный или частичный провал операции? — Господин министр! Прошу вас, давайте отойдем от лексикологии русского языка, а сразу перейдем к делу. Где находится агент? Надо доставить его в наше посольство для работы с ним. Надо исправлять положение. Вы не будете возражать? — Буду, но не очень настойчиво. Сами понимаете, нам желательно получить как можно больше от него именно здесь, «закрепить», так у вас это называется. Однако я отдаю должное вам, без вашей информации нам было намного труднее взять его. Хорошо, госпожа полковник, если вы настаиваете, пусть так и будет: сейчас мы организуем перевозку. Ждите. Мильке встал, за ним поднялась и Каштан, он протянул руку и многозначительно сказал: — Еще встретимся, госпожа полковник! Вот увидите! В приемной высокий офицер, который их встречал, предложил Каштан и Вольфгангу подождать в дальнем углу у низкого столика с мягкими креслами. Сам подошел к дежурному офицеру и отдал распоряжения. Тот вышел из приемной и вскоре вернулся с женщиной в форме, которая несла поднос, на котором стояли кофейник, чашки и две тарелки, накрытые хромированным колпаком, она расставила все на столике, быстро, хватко оглядела Каштан и вышла. Адъютант генерала, сидя за своим столом, слегка улыбнулся им и приподнял руки в знак того, надо пить и есть. — Мы закончили. Спасибо! — сказал Вольфганг адъютанту, тот сказал по телефону фразу, и в приемную вошли два офицера крепкого телосложения с угрюмым выражением лица. Они молча встали у дверей, ожидая дальнейших указаний. Адъютант поднялся, подошел к ним и тихо что-то сказал, те внимательно выслушали, стали навытяжку, потом он подошел к Каштан и сказал: — Ну вот, ваш подопечный готов и находится в спецмашине. Сейчас вы пройдете вместе с этими сопровождающими, — он кивнул на угрюмых офицеров, — которые обеспечат безопасную транспортировку. Он жестом пригласил их на выход, и вскоре они оказались во внутреннем дворе министерства перед машиной для перевозки заключенных, сели в стоявшую позади «Волгу», на которой приехали из аэропорта, и колонной двинулись в путь по предрассветным берлинским улицам к зданию посольства СССР в Германской Демократической Республике. Еще через час в небольшой комнате посольства для проведения особых мероприятий уже сидел задержанный. Перед входом Дора Георгиевна собралась, подтянулась и, медленно ступая, вошла, приказав закрыть за ней дверь. Француз при ее появлении встал, Дора Георгиевна поняла, что тот слегка опешил, довольная своим эффектом, она подошла к столу, села, достала из сумки сигареты и протянула пачку. Мужчина отрицательно покачал головой и продолжал молча смотреть на нее. Каштан решила про себя, что начнет свой разговор на привычном для нее парижском жаргоне «париго». — Привет, коллега! Есть ли жалобы по содержанию? — Вы что, парижанка? Кто вы? — француз вскинулся при первых фразах, с нескрываемым удивлением посмотрел на нее. Дора Георгиевна усмехнулась и перешла на провансальский диалект. — Нет, дорогой мой, я не парижанка и не с Лазурного Берега, я из Москвы, потому как преступление совершено против СССР, а место преступления дружественная нам страна Варшавского Договора. Поэтому отвечать придется вдвойне. Ты попал! А если попал, то сядешь надолго! То, с чем тебя прихватили, серьезное преступление, преступление против двух стран. Так просто ты, пожалуй, не сможешь выкрутиться, — равнодушно и слегка пренебрежительно произнесла она, даже не глядя на него. Француз молча сидел, глядя, как Каштан достает листы чистой бумаги, раскладывает перед собой, берет в руки авторучку «Паркер» и начинает писать в верхней части листа. — Итак, ваше имя, где родились, когда? — Подождите, мадам! Давайте поговорим еще, заполнить протокол всегда успеете, я тут уже почти сутки, и по закону мне пора предъявить обвинение, а суду вынести определение об условиях содержания и степени свободы! — мужчина вопросительно посмотрел на Каштан. — Вместо этого ко мне приходите вы, как явление, и начинаете вести протокол. Я задержан в ГДР и вести допросы должны местные власти, но не такая прелестная женщина из Москвы. При чем тут Москва и СССР! Я задержан в этой стране и требую всех процессуальных действий по кодексу этой страны. — Да что вы! Сегодня же вас этапируют в Москву, я, собственно, приехала за вами. Вот снимем сейчас предварительный протокол — и в самолет, а там: Москва, Сибирь, 15 лет ГУЛАГа. Так, давайте-ка приступим. Я уже задала вопрос. Мужчина молчал, подобравшись, и Каштан моментально поняла, что сейчас он будет нападать. Быстро вскочила, подошла к двери и громко постучала. — Желаете совершить нападение на представителя СССР? Хотите совершить противозаконное действие здесь и отвечать перед законом здесь, в ГДР? Не думаю, что это пройдет, потому как вы нигде не числитесь, вас нет, и никто не знает, где вы находитесь. Мы можем пристрелить вас здесь или в Москве или получить от вас информацию. Неважно, какими методами, и тем самым приготовить для себя только 15 лет каторги вместо похорон в армейском ящике на кладбище среди воров и бандитов, без надписи на могиле, а только с номером, под которым будете числиться на Лубянке. Вот такие дела, месье! — Вот, значит, как вы распорядились мной. Жалкая участь, которая не достойна ни вас, ни меня, ведь мы же коллеги, и вашу фотографию, это только сейчас я вспомнил, видел в «Централь», в досье по русским шпионам во Франции. Там вы немного моложе, сделана была, я так думаю, на приеме в Елисеевском дворце, VIII округ Парижа, Фобур Сент-Оноре, дом 55. — Возможно, это я, а может, и другая, только похожая на меня. Фотографии врут, и вы сами, как опытный шпион, должны это понимать. Так кто вы, представьтесь, коль уж вы меня знаете. — Огюст Филон (August Filon), полковник SDECE, резидент в ФРГ. Родился в 1930 году в провинции Иль-де-Франс под Парижем, участвовал мальчишкой в Сопротивлении: работал посыльным в Управлении СД у Ганса Хеншке и Эрика Хенгельхаупта, там хорошо изучил немецкий язык. После войны изучал политологию в Сорбонне, ну, потом служба в разведке и вот сейчас перед вами. Сибирью и каторгой меня пугать не надо! После семи лет тюрьмы в Южной Америке мне весь мир показался раем, когда я вышел! Так что не надо меня пугать! Этапируйте, заколачивайте в гробовой ящик, страшнее, чем было, уже больше никогда не будет. — Ну что ж, теперь я знаю, с кем имею дело. — Дора Георгиевна записала данные в протокол, отложила ручку и представилась сама. Огюст не выразил ни удивления, ни заинтересованности, только коротко спросил: — Меня от начала вели? Или от источника? Каштан немного подумала, внимательно глядя на полковника, потом внятно сказала: — Нет, мы не знали о вас ничего, даже не предполагали, что выйдем на оперативника такого уровня, как вы. Сибирью я не пугаю, а лишь констатирую, в нашем деле надо всегда знать или хотя бы предполагать свое будущее в каждой ситуации. До встречи в Москве! До свидания! — Она встала и пошла к двери. — Подождите, я еще не все вам сказал. Дора Георгиевна остановилась, повернулась к нему и вопросительно посмотрела. — От того, что вы меня прихватили, положение не изменится, я имею в виду глобальное положение вещей, а вот если вы отпустите меня и я уйду с добытым материалом в «Централь», изменится в вашу сторону. — Это как понимать вас? — Каштан вернулась и села за стол. — Все просто, — французский полковник достал синюю пачку «Голуаз», закурил и, выпустив струю дыма, сказал: — Вот смотрите, я в Сибири, блок наведения остался у вас, в Париж не поступает никакой точной информации о вашей крылатой ракете. Разведслужбы НАТО обмениваются информацией, но ничего нет по вашему продукту. Политические установки дипломатам, которые ведут переговоры по ОСВ-2, не меняются, продолжается топтание на одном месте, и вместо сокращений, запрещений и прочего продолжается наращивание вооружений. Если прибор попадает к нам, то это уже будет одним из подтверждений того, что крылатая ракета работает по мишеням именно так, как мы оценили полученные сведения на период разработки. — Огюст замолчал, выразительно глядя на Дору Георгиевну, затем продолжил значительным тоном: — После усвоения данных, которые я привезу, и взаимного информирования установки дипломатам на переговорах меняются, обсуждения идут весело, быстро, и вы имеете перевес, что позволяет вам заключить договор, более чем удовлетворяющий вашу сторону.