Неделя пробежала незаметно, Люк и Марта, пытаясь отчаянно исправить положение, безвылазно сидели в Краевой библиотеке, в иностранном отделе, постоянно выписывая по двадцать, а то и больше требований на поиски и выдачу книг, газет и журналов. Наконец заведующей отделом так надоело это, что она, выведя их в коридор, предложила: — Знаете что, — она оглянулась по сторонам, — хоть этого нельзя делать, но давайте я вас буду провожать в хранилище, а там вы уж сами ворошите весь наш фонд! Ищите то, что вам нужно, но только не нарушайте тот порядок, который там есть. Французы не ожидали такого расположения со стороны заведующей отделом иностранной литературы, поэтому вначале растерялись, не до конца поняв ее. Тогда она, поколебавшись, сказал все это на французском языке. Теперь французы удивились: — Это где же учат такому французскому? — спросила Марта, которая никогда и нигде не слышала ничего подобного, даже в полудиких племенах Западной Африки. — Я училась в нашем университете, на романо-германском! — смутившись, ответила заведующая. — Вот-вот! Я и слышу германскую филологию во французском языке! — начала Марта, но Люк, едко улыбнувшись, прервал ее: — Ты копируешь Сильвию! Брось! Мы согласны поработать в книгохранилище! Оставшиеся четыре дня до собеседования они перевернули весь фонд, однако к теме удалось собрать не более листика заметок. — Бонжур! — приветствовали Марта и Люк, осторожно входя в кабинет. — Мы с нетерпением ждали этой рабочей встречи, просим также принять наши извинения за слова на вчерашней консультации. Нервный разговор был у нас. — Да ладно, будет вам! — небрежно сказала Каштан, придвигая стулья для аспирантов. — Давайте работать, пока не кончится моя командировка, чтобы подправить вашу научную работу. — Но это мало! — воскликнула Марта, доставая из сумки диссертацию и пачку бумаг, которых вчера не было. — Ничего, и это время мы проведем с толком! А это что у вас? — Каштан показала на пачку бумаг. — Это наброски, которые мы не использовали, вот, можете посмотреть. — Люк протянул ей стопку написанных от руки бумаг. — Ах вот оно что! — воскликнула Каштан, прочитав несколько страничек. — Это же наброски вашего научного руководителя и, по-моему к своей докторской диссертации. Она вам это дала, с каким условием? — Не было никаких условий, она отдала и сказала, чтобы мы использовали это на свое усмотрение. Ей это уже не нужно. Да оно и понятно при ее заболевании. — Хорошо, будем считать это вашим творческим вкладом. Теперь давайте с самого начала. Говорите мне прямо и честно, откуда у вас вот это? — Каштан взяла в руки диссертацию аспирантов. Люк хотел было ответить, но Марта подняла руку и сказала: — Понимаете, нам нужно было попасть в планы Директората по науке Сорбонны, и мы были вынуждены взять незаконченную работу одного автора, который отказался продолжать свое научное исследование. Возможно, мы не представляли себе всей сложности этой темы, взяли сгоряча. — Ну вот, это более-менее приемлемо! — вальяжно откинувшись на спинку стула, Каштан с усмешкой посматривала на них. — То есть вы нас поняли? И сможете помочь? — подхватил этот тон и подачу Люк. — Нам это крайне важно для нашей карьеры во Франции, без этой научной работы мы просто будем не у дел. — Мне что, слезу пустить! — раздраженно сказала Дора Георгиевна, продолжая смотреть записки. — Однако факт недобросовестности, граничащий с мошенничеством, присутствует. Вы не те, за кого себя выдаете! Люк и Марта обескураженно молчали, поглядывая на Каштан, которая, закончив просмотр бумаг, подняла голову и мило улыбнулась им. — Так что, господа мистификаторы, я посмотрела. Вот это можно в дело, только слабо, очень слабо дана ваша родная поэтика и философская мысль в этих записках. Она делает лишь ни на чем не основанные предположения, потому что плохо знает, скажем, поверхностно и эклектично, всю глубину мыслителей и поэтов Франции тех лет. Тут много работы, а я предположу, что и вы не владеете материалом даже по своей, французской теме. Или не так? — Возможно, не в той степени, как необходимо, однако, как я хорошо знаю, кандидатская диссертация в вашей стране является лишь показателем для правильной работы с научными базами, первоисточниками, сравнительным анализом уже проделанных работ и не предполагает новых открытий… — сказала Марта, пересаживаясь поближе к столу, где лежали разобранные листы с записками. — Верно! — миролюбиво заключила Каштан, заканчивая просмотр. — Вот поэтому и надо определиться именно сейчас, вы готовы крепко сесть в эту тему и закончить ее или сделаете вид, что готовите, а на самом деле только дотяните срок своей стажировки, запишете ее в свой и сорбоннский актив, и на этом все закончится? Люк и Марта переглянулись, но ничего не ответили. Каштан помолчала, перебирая записки, потом встала и прошлась по кабинету. — Давайте так! — она повернулась к ним и, словно обдумывая что-то, начала медленно говорить: — Шансов сделать приличную научную работу нет. Даже если я в полной мере подключусь и напишу ее за вас, — увидев высокомерное изменение в лице Люка, она улыбнулась краем губ и продолжила, — ну вот сами попробуйте сейчас при мне сделать сравнительный анализ вот этих двух произведений, русского и французского авторов. Пожалуйста, — она вежливо придвинула к Люку и Марте два листа, которые еще с утра приготовила для них, — а я пока прогуляюсь. Через полчаса к аспирантам вошла лаборантка с кафедры и передала на словах, что Сильвия Борисовна срочно отъехала в Краевое управление культуры и консультацию назначит не раньше, чем через неделю. Когда она вышла, Люк скомкал пустые листы бумаги и с облегчением вздохнул. — Сегодня нам повезло, но что делать через неделю? — спросила Марта, когда они вышли из здания университета. Люк молча шел рядом, внимательно слушая ее, он прокручивал в памяти все детали их первой, ознакомительной встречи. Он пытался понять для себя, что так насторожило его. «Ладно, — подумал он, — пройдет время, и я пойму это, а пока надо форсировать работу с Фрогги (так они стали называть Виктора Ефимовича), сегодня Коля дежурит в бане, надо бы сходить и дать срочное задание». — Сегодня сходим в баню, мы уже давно не парились, — сказал он, потом задумчиво добавил: — Коля долго раскручивает наш план. Они пошли к себе в общежитие, зайдя по дороге в гастроном, где среди полупустых витрин выбора не было, что купить на ужин. Вечером, за полчаса до закрытия бани, они купили входные билеты, разделились: Люк пошел в мужское отделение, а Марта — в женское. Там уже ходил каптерщик и призывал любителей пара закругляться, увидев нового посетителя, он сразу же направился к нему со словами: — Все, заканчиваем, осталось двадцать минут, и мы закрываемся. Парная уже сходит, но минут десять еще есть! — Он сделал выразительные движения руками и показал на часы. Люк быстро стянул с себя одежду и бегом пошел к деревянной двери в парную. Там сидел только один человек, на самой верхней полке, где еще сохранялся хороший пар. Люк подсел рядом, дыша ртом, чтобы прогреть свои периодически болевшие гланды. Ангина у него почти пропала благодаря целебному действию русской парной, и он уже подумывал над тем, где будет продолжать курс в Париже: вроде бы есть там турецкие бани, но в какое сравнение они идут с русскими, он пока не знал, а только предполагал. Иногда закрадывалась жуткая мысль: а если будет провал, тогда надолго останется здесь, вот и вылечит свою ангину. Но эту мысль он старательно отводил от себя, хотя перед поездкой пошел в свой протестантский храм Oratoire du Louvre, где слушал псалмы и пытался уловить ту самую путеводную нить, которая всегда была с ним. Его протестантская вера давала всегда дополнительные силы и уверенность в том деле, которому он посвятил свою жизнь. Среди католиков, атеистов, мусульман и православных в «Централе», кроме Люка, протестантов не было, но это никоим образом не мешало ему, а наоборот — создавало осознание великой веры гугенотов, а великие религиозные войны предков заложили в его подсознании твердую уверенность в правоте всего, что он совершал. Они вышли на узкую улицу перед баней, Люк оглянулся, поправил сумку на плече. Марта молчала, она, как и Люк, понимала опасность преждевременной расшифровки, которая настигла их так внезапно. — Мы были почти у цели, не пойдет дальше, тогда можем прервать нашу стажировку, сославшись на обстоятельства непреодолимой силы, скажем, отзывают во Францию, нам подготовят это! — сказал Люк. — Завтра решим, чтобы уже точно знать. Мне уже все стало безразлично. А ты? — Это нервы от напряженного ожидания. Ну, а я, как бы получше выразиться, солидарна. Предполагаю, что скоро мы покинем эту кошмарную страну. Что сможет этот парашютист? — У него в запасе только один отравленный дротик для духовой трубки, вставлен в африканскую статуэтку из эбенового дерева. Хранится там уже три года. Не знаю, когда он сможет приступить к подготовке духовой трубки и начать охоту. Каштан вернулась из университета в управление только к вечеру и сразу прошла в кабинет к Павлу Семеновичу. За все время, что Быстров проработал с ней, он еще никогда не видел ее такой уставшей и удрученной. Ее состояние еще с порога кабинета передалось ему, и он, тактично кашлянув, спросил: — Случилось невероятное? Новые перспективы слияния поэзии декабристов и революционной Франции? — Быстров даже усмехнулся, доверительно и по-заговорчески. — Контора пишет! Они так и не въехали в свою тему, эти аспиранты! Такая базовая работа предполагает уловить нюансы русской поэзии, а эти ребята никогда не смогут докопаться до истоков! Генезис не могут уловить. Каштан села напротив и, по привычке достав свою записную книжку, быстро записала туда, выпрямившись на стуле, глухо сказала: — Через неделю встреча с объектами. Они не такие, как все там, в Сорбонне. Сегодня наша милая встреча продолжалась не более часа, квалифицированно прессую их понемногу, но все в теме. Они перестали жаться и теряться, не находя слов. Ну, а я нигде не ушла от линии поведения, но посмотрим. Сейчас отпишусь, письменно всегда яснее и фундаментальное, — и добавила, увидев погрустневшее лицо Павла Семеновича: — Я думаю, они приняли какое-то решение. — Вот это меня и беспокоит. Надо принять меры личной безопасности. Я приставлю к вам силовую поддержку? Наши «скорохваты» не хуже будут ваших! Свернут шею любому! — Каких таких ваших? — спросила Каштан, уловив подтекст Быстрова, который, как она поняла, имел в виду группу поддержки. — Ну, столичных! Даже там, ваших парижских! — начал отбиваться Павел Семенович, уже отругав себя за свой язык. — Ах, этих ребят! — протянула Каштан. — Система одна, методика одна. Не надо, Павел Семенович! Я готова почти ко всему, а ваши силовики засветиться могут, а это испортит мне всю работу. Так что не надо! Каштан откинулась на стуле и открыла свой блокнотик. — А что надо? — спросил Быстров. — Мы буксуем на месте сколько времени. Ничего не ясно, все расплывается и проходит, как песок сквозь пальцы. Нам не за что ухватиться. — Подождите немного, Павел Семенович! События не заставят ждать, скоро все прояснится! — сказала Каштан и внутренне дернулась, фраза вырвалась случайно, непреднамеренно. — Мы получим необходимые данные. — Какие данные и для кого? — ухватился Быстров. — Для дела! Для дела! — повторила Каштан. — Ну, вот, пожалуй, все! Я отписалась по последней встрече. Вот что, Павел Семенович, меня напрягает один момент. — Что за момент? — Быстров слегка приподнял брови, показав, что весь во внимании. — Они сегодня предложили новую легенду, которая, как они думают, должна удовлетворить меня. Это тоже шито белыми нитками, но уже звучит более приемлемо. — Каштан начала издалека, все еще размышляя, говорить о появлении Тони или не придавать значения. — Они предлагают вам принять и успокоиться? — Павел Семенович почувствовал недосказанность в ее словах, поэтому не напирал, а спокойно ждал. — Понимаете, они пришли на кафедру с Тони. Мне это не понравилось! Как только я подошла к ним, вылетела из-за поворота коридора, он сразу же ретировался. — Каштан решилась сказать. Быстров ожидал что угодно, вот только такой разворот событий был совершенно неприемлем, у него заныло в грудине от предчувствия беды. — Нет, я приставлю моих «скорохватов»! Дора Георгиевна внимательно посмотрела на него, отрицательно покачала головой. — Нет! — решительно подтвердила она. — Это может все испортить. Волкодавы видны издалека, и вычислить, какую овцу они охраняют, для профессионала не представляет никаких усилий. Отставить! — Ну, уж вы скажете! — Павел Семенович хотел было сказать про «овцу», но передумал. — У меня есть хороший паренек из НН, пусть походит за вами? — Ни в коем случае! Пусть все идет так, как и должно идти у командировочной дамы из министерства! Я настаиваю! И если я замечу, а я, слава богу, уже давно в деле, хоть кого-нибудь из свиты… — Все, все! Я понял вас. Одна только просьба, удвойте, нет, утройте осторожность! — Ну, это я вам обещаю. — Каштан, услышав не вполне служебные оттенки в этой просьбе Быстрова, внимательно посмотрела на него. Павел Семенович, она это увидела, засмущался и постарался скрыть, нахмурив брови и ухватив бумагу со стола, куда уперся взглядом. Октябрь 1977 года. Краевой центр. Люк перехватил Тони, когда тот спускался с лестницы в вестибюле общежития. — Привет! — радостно откликнулся Тони, даже не предполагая, что последует за этим приятельским окликом француза. — Есть работа для тебя, надо сделать акцию по твоему профилю.