— Здравия желаю! Есть разговор. А к разговору некоторые соображения! Возьмите ДОР на «Проходчиков»! — сказала она в трубку. — Поднимаюсь к вам! — Павел Семенович достал из сейфа папку, вышел из кабинета и пошел к лестнице. Открывая дверь кабинета, Быстров испытывал двойственное чувство: с одной стороны, общение с коллегой, по профессионализму не уступающей ему, было интересно, атмосфера их встреч была захватывающей, с другой — теперь он точно знал, что помимо него она ведет неизвестную ему работу, а может быть, даже и операцию. Вот здесь и начинались душевные сомнения, даже порой эмоциональные конфликты, когда Павел Семенович видел перед собой человека с двойным дном. Цели Каштан оставались непонятными. Павел Семенович вошел в кабинет. Слегка замешкавшись с дверью (ковровая дорожка попала в щель, и дверь не захлопывалась), ему пришлось маневрировать по центру комнаты, поправляя дорожку. Выглядело это так комично, что Дора Георгиевна засмеялась. «Вот зараза! — чертыхнулся про себя Быстров. — Эта чертова дорожка, как будто кто-то специально ее подоткнул к створу двери. А смех у нее серебристый! Красивый! Неужели это она заделала этот финт?» — И чего смеяться! — обиженным тоном сказал Быстров, забирая с пола папку с документами, которую бросил перед своими манипуляциями. — Что тут смешного? Как мог, так и сделал! Так, что вы мне хотите сообщить? — Он присел напротив за стол, испытывая смущение и немного заикаясь, как всегда в таких случаях. — У нас фигуранты пока только одни! — продолжая улыбаться, обнажив ряд белых жемчужных зубов, прищурившись, сказала Каштан. — Мы пока не понимаем и не знаем, что хочет и что может наша парочка, что и как они смогут предпринять, остается для нас загадкой. — Каштан невыразительно посмотрела на Павла Семеновича и с легкой гримасой разочарования добавила: — Они долго топчутся на месте, если они те, за кого вы их держите. — Проявятся! Рано или поздно! — равнодушно ответил Павел Семенович, он почувствовал, что она сейчас выложит свою заготовку. — Давайте потревожим их тихое и спокойное состояние стажеров. — Каким образом? — Вот вы посмотрите, чем они занимаются, какое продвижение в их якобы кандидатской диссертации? Кто их научный руководитель? Какие отзывы этот руководитель дает? Быстров открыл дело оперативной разработки «Проходчики» на нужной странице, показал на подчеркнутое место и сказал: — Здесь протокол заседания кафедры, где тема французов включена в общий план, научный руководитель назван, однако она, эта Катышева Любовь Семеновна, уже давно на пенсии и в больших годах. Она в пятидесятых годах защищала диссертацию близкой тематики, прекрасно знает материал и смогла протащить свою диссертацию в те глухие времена. Но она является общественным членом кафедры, нештатным, последний раз была в университете почти два года назад, сильно болеет. — Как же они могли ее назначить без нее? — спросила Каштан, хотя понимала как. — Она же не в состоянии быть научным руководителем. — Скорее всего там, на кафедре, отмахнулись от этих аспирантов, ведь никого рядом нет, кто бы мог вести эту тему, вот они формально и назначили эту пожилую женщину, чтобы и дело было сделано, и к ним не было претензий. Французы в своем запросе на аспирантуру для своих преподавателей Сорбонны как раз упомянули ее в предпочтении для ведения научной работы, а на кафедре воспользовались этим. Все просто. Баба с возу — кобыле легче. Каштан с удивлением взглянула на Быстрова, он впервые использовал поговорку, да еще такую грубую. — Павел Семенович, не надо таких грубых поговорок и афоризмов. Вероятно, это у вас случайно прозвучало, как говорится, поток подсознания, — слегка приподняв геометрически правильно очерченные полукружья бровей, сказала Дора Георгиевна, — вот что я думаю по этой интересной ситуации. Надо использовать ее! Если мне взять руководство их научной работой? — Понимаю вас, товарищ полковник. Кто даст санкцию на эту активную разработку? — обрадованно спросил Быстров, ему нравились такие ходы в работе. Только вчера они с генералом говорили о том, что нужно вводить новые оперативные действия. — Санкцию я уже получила в Москве! Каштан начала себя ловить на том, что с трудом может себя сдержать в общении с Павлом Семеновичем. Его мысли, видение ситуации, оперативные предложения, манера общения создавали комфортную оболочку их как бы общего мира и поведения, и она себя жестко контролировала, чтобы не сказать лишнего, того, что ему не положено было знать. Дора Георгиевна видела, что он если не понимает, то каким-то образом чувствует эту недосказанность и каждый раз настораживается при их контактах. Она уж начинала думать о том, не привлечь ли его к проведению главной операции, но одергивала себя, помня суровые слова помощника Ю. В. Андропова, который категорически запретил посвящение в дело: «Не дай бог, вам хоть край показать кому-нибудь! Если такое случится, это будет расценено как госизмена. Полетите в тартарары!» — А что генерал? Будете вводить в курс? Или воздержитесь? — озабоченно спросил Быстров. — Давайте так, пока общая информация на получение одобрения, а попозже вводим его в курс уже по результатам активной разработки. Согласны со мной? — она сказала это, понимая, что и она, и он тем самым нарушают внутреннюю процедуру работы. — Дора Георгиевна, генерал очень сильный оперативник, пришел на эту должность не из партаппарата, не из административно-инспекционного отдела КГБ, а от земли, я долго работал под его руководством, когда он был начальником «каэр», работать под ним — редкое удовольствие, и дается оно не многим. Поэтому не будем прятать информацию по этому вопросу. Надо доложить. Это будет нормально. Я так думаю, ну а вы решайте сами. Павел Семенович взглянул на Дору Георгиевну, ожидая ответа, а потом решился на грубый, неприкрытый намек: — Мы все под вашим руководством, как скажете, так и будем действовать. Под пули так под пули, под трибунал так под трибунал! — Вы что, серьезно или шутите так?! — вздрогнув и внутренне осев, спросила Каштан: упоминание трибунала было чересчур. Бесстрашной женщиной она себя не считала, но хорошо понимала, в какую игру ее бросила система. — Вы же знаете, что в нашей работе не до шуток, а вот застолбить «коду» всегда полезно… — серьезно ответил Быстров, но она уловила в его глазах проблеск лукавства. — Хорошо, что вы так серьезны, только вот «коду» пока изобретать не будем. Еще ничего нет, кроме слов. Да и не рассчитывала я на такое от вас восприятие моих задумок по оперативной игре. — А что, разве я что-то говорю не так или ловлю вас на чем-то противозаконном? У нас вообще идет, можно сказать, странное, почти драматическое действие, вот только бы оно не перешло в банальную оперетту! — Быстров погладил себя по голове и тряхнул ею. — Мы, как бы это помягче сказать, если не втемную, то по крайней мере не на солнечной стороне улицы во всем этом деле. Вы знаете все, а мы ничего не знаем. — Ну, это же азбука, Павел Семенович! Возможно, идут шпионские пятнашки! Уровень допуска еще никто не отменял, степень информированности тоже, так что нечего пенять мне. Все идет, как должно идти или, по крайней мере, приближается к тому порядку. Быстров погладил голову, кашлянул, взглянул на часы и старательно начал складывать бумаги в папку, но вдруг остановился и спросил: — Самое главное, о чем мы даже и не проговорили: а вы сможете быть для них научным руководителем, да и вообще, как вы мыслите это дело подать? Каштан встала и прошлась по кабинету, всем видом показывая напряженность, остановилась перед Быстровым и на одном дыхании сказала: — У меня базовое образование — французская филология, литературоведение, второе образование — физико-математическое, во Франции я прожила на разном положении почти пятнадцать лет, и это в зрелом возрасте, не считая младенчества и подросткового периода. Если они — шпионы, то меня будет даже много для них, ну а если это истинные филологи, сама у них ума поднаберусь. — Ну а как мыслите войти? — Быстров удивился: не ожидал такой биографии у нее, предполагал, конечно, но не в такой степени. — Каким образом будете оперировать? Дора Георгиевна, слегка улыбнувшись, сказала: — Краевое управление культуры, командированный сотрудник министерства культуры из Москвы! Есть у вас близкий друг нашего человека в университете, — она вопросительно посмотрела на Быстрова, — есть такой на уровне ректора, проректора? Да что я спрашиваю, конечно же есть! Он рекомендует меня кафедре, которая испытывает крайнюю нужду в качественном руководителе для аспирантов, а то еще, не дай бог, напишут отрицательный отзыв в МИД по поводу напрасного приезда и пустой траты государственных денег из бюджета Франции. Кафедра утверждает меня временным руководителем диссертации, я официально работаю с ними. Все! Она вопросительно посмотрела на Павла Семеновича, тот сидел, насупившись, внимательно слушая. Вроде бы ничего, так представлялось ему, однако он спросил: — Не получится из пушек по воробьям!? Готовить такое сложное внедрение, три узловых момента, где задействованы посторонние. Результат, конечно, будет, но кто знает какой. — Никогда у меня не возникает даже и мысли, когда я в деле, о том, что любая акция, направленная против врага, бывает ничтожной. Никогда! Все в этом мире закономерно и сбалансировано, и если ты делаешь что-то, значит, наступает реакция на это, следовательно, где-то прибывает, а где-то убывает. Равновесие не имеет ни положительного, ни отрицательного оттенка. Это явление равенства всех существующих сил! — она раздраженно посмотрела на Быстрова, отвернулась к окну и забарабанила пальцами по спинке стула, около которого стояла. Павел Семенович внутренне хотя и был полностью согласен с Каштан, тем не менее отрицательно покачал головой и сказал: — Сохранить равновесие трудно, учитывая незнание пути, по которому двинемся, а то и вообще можем растерять все то, что уже имеем. Согласны? — Павел Семенович, конфуцианством я никогда не баловалась! — И, видя его недоуменный взгляд, процитировала: — «Если долго сидеть на берегу реки, можно увидеть трупы проплывающих врагов», или, по Лао-Цзы: «Если кто-то причинил тебе зло, не мсти. Сядь на берегу реки, и вскоре ты увидишь, как мимо тебя проплывает труп твоего врага». Так что ли вы предлагаете действовать? — Ну, вы уж куда заехали! Вообще, эта фраза не о жизни, не о терпении, а о важности выждать момент… Сами знаете, такое в моем характере не просто есть, а воспитано, долго и тщательно, но я только лишь беспокоюсь, чтобы не зря были потрачены ваши силы и талант. Каштан встрепенулась на последнем слове, вопросительно взглянула на Быстрова: — Это что вы подразумеваете под словом «талант»? — Да ничего такого, будьте спокойны, просто один мой друг из Москвы, очень старый друг и коллега, он сейчас в Главном парткоме работает, высказал такое мнение о вас. Уверяю вас, разговор носил случайный характер, и упоминание о вас было не с моей стороны, а с его, — он увидел, как изменилось лицо Доры Георгиевны, и обеспокоенно добавил: — Это самый надежный человек из всех, кого я знаю, включая нашего генерала. Больше я не знаю никого, кто отвечает моим критериям. Его забрали в Центральный аппарат от нас, поработал в ПГУ аналитиком, а уже только после всей его послужной лестницы он был рекомендован в партком. Только прошу вас, не задавайте лишние вопросы по своей линии вокруг него! — Быстров уже сильно жалел, что сказал ей о своем источнике, однако само упоминание о таком могущественном друге было, на его взгляд, предусмотрительным шагом. — Да бросьте вы предрекать! Никаких вопросов не будет! А что, карьера в ПГУ не задалась у вашего приятеля? Сейчас в наши разведцентры такие кадры запорхали, как бабочки-однодневки, отпрыски высокопоставленных аппаратчиков и директората промышленных предприятий, что диву даешься, как падает генофонд. Почти все бездарные, тупые, трусливые и в то же время высокомерно спесивые, разнеженные, пустые внутри… — она остановилась, прикидывая сказанное. — Вы этого не знаете, сидя здесь в Крае, а там!.. — она махнула рукой. Быстров хотел было сказать, что и на них тоже накатило это Постановление Секретариата ЦК КПСС от 15.02.1977 года «Об отборе партийных, комсомольских и советских работников на руководящую и оперативную работу в органы государственной безопасности», но подумал: а зачем? Ей хватает и своего. — Хорошо, Дора Георгиевна, запускайте эту активную разработку, я доложу генералу, а там посмотрим. — Быстров начал складывать бумаги в папку, стараясь разложить так, как они лежали, уже прикидывая, каким образом устроить Каштан на кафедру так, чтобы не засветиться. — Сегодня выясню, на месте ли человек, который пробьет вам выход на университет. Быстро не получится, он далеко отстоит от университета, но связи есть. Нам важно не засветиться. Дора Георгиевна зашла в сквер по боковой аллее в сторону от центра, затем вернулась. Наблюдения за собой не заметила, чему удивилась, но решила еще раз проверить. Она не ошиблась, наблюдение было снято, однако от этого стало неспокойно. В машину к Подобедову она села, сильно нервничая, и первой же фразой озадачила капитана. — Буду создавать дискомфорт для наших центровых! — Это как понимать, Дора Георгиевна? — сразу же напрягся Егор. — Проведу форсированную акцию по отношению к ним, чтобы показать, как они легко могут оказаться на грани провала, месяц живя и наслаждаясь своей легендой. Я заставлю их испугаться! — она вздохнула и добавила: — Москва торопит, а то бы я не стала! Но им, там, нужны такие действия! Разработка привязана к последующей схеме! Вот и надумали сотворить перспективное знакомство с аспирантами. Подобедов увидел на лице Каштан легкую улыбку, но глаза выдавали грозное преддверие того, что она задумала. — Мне принять меры? — озабоченно спросил Подобедов. — Думаю, что не надо! Мой легкий ветерок предвещает ураган, который возникнет вокруг них. Действовать буду самостоятельно, страховать будет местное управление. Так что пока ничего не надо! Она вышла из машины и направилась к Крайкому КПСС, там она прошла через второй пункт охраны и оказалась в секторе секретной связи. Связь с Москвой в Крайкоме КПСС через сектор спецсвязи проходила без напряжения, а Нинель Федоровна Актинская оказалась не такой уж застегнутой на все пуговицы, неприступной особой. Правда, поначалу, в первые дни работы, небольшое недопонимание между ними возникло в первый день, когда Дора Георгиевна подготовила отчет для передачи помощнику Ю. В. Андропова и закодировала его своим личным шифром. Нинель Федоровна отказалась его передавать, мотивируя это тем, что ей неизвестно содержание данного документа, а подпись об отправке будет стоять ее. Брать на себя такую ответственность она не может и не хочет. — Хорошо, я понимаю вас! — резюмировала Каштан и на бланке шифротелеграммы набросала короткий запрос для Сербина. — Отправьте вот это сейчас. Думаю, вы получите соответствующее разрешение на отправку особых телеграмм, с двойным шифрованием. Меньше чем через час к ней в комнатку, где она обычно работала с секретными документами, зашла Нинель Федоровна и холодно сказала: — Я получила указание некоторые документы с вашим личным шифром отправлять без промедления. Прошу простить за задержку! — C этими словами она подхватила лист голубой бумаги с кодированным сообщением и вышла. После этого случая их отношения изменились в сторону доверительного взаимодействия. Заведующая кафедрой филологии показалась Быстрову вполне решительной женщиной, вопросы ставила прямые и резкие, волнений в голосе не чувствовалось. Пробить работу на кафедре через своего человека Быстрову не удалось, он был на учебе в Москве, поэтому Павел Семенович решил не мудрить, а действовать напрямую, без сложных заходов. — По нашей информации, в Краевое управление культуры прибыла некая Сильвия Борисовна Суэзи для подготовки обзорного материала по культурно-исторической тематике. Нам известно из московских источников, что она крупный специалист по Франции. По тому, как дернулись брови этой красивой, породистой женщины, он понял, что его слова достигли желаемого. Появился серьезный интерес. — Мы хотели бы, чтобы кафедра пригласила ее временно поработать с вашими стажерами-аспирантами из Франции. — Быстров увидел, что она готова принять предложение и, как показалось Быстрову, это даже вызвало у нее сильное облегчение. Они сидели в ее кабинете, Павел Семенович просматривал последние рецензии на диссертацию. Их было всего две, одна была та, которая интересовала его. Эти два листа бумаги, исписанные ровным каллиграфическим почерком, принадлежали тому самому доценту кафедры на пенсии. — А ведь здесь написано, что тема интересна по замыслу, но не имеет перспективы превратиться в докторскую диссертацию, исследование темы ограничено только систематизацией всего объема материалов. Перспективы формирования революционного мышления декабристов на основе поэзии ничтожны, главное же, философские труды французских современников имеют неоспоримо большее значение, чем эмоции стихов. А ведь она правильно пишет! — оторвался от чтения рецензии Быстров. — Откуда вы знаете, что это она? — усмехнувшись, спросила завкафедрой.