— Так, и что же это может быть? Начальник снял очки, протер линзы бумажным платком из пачки и посмотрел, не надевая, на Павла Семеновича: — А кто его знает? Ну не гербарий же она везла сюда! — Вот как! — стремительно среагировал Быстров. — Почему сказали, что гербарий? — Полость прямоугольная, соответствует альбомному формату как по глубине, так и по размеру! — Начальник надел очки и встал. — Павел Семенович, как бы ни хотел вам помочь, но больше ничего не могу сообщить, и так скажите спасибо, что на заусенице в проволочном каркасе тайника осталась стружка от целлофана. Спросите у хозяина чемодана! — Он вздернул брови за очками со сложными линзами, из-за которых не было видно глаз. — Ну, да! — разочарованно отозвался Быстров. — Сейчас пойду и спрошу! Начальник отдела после этих слов встал, сочувственно развел руками и вышел. «Что же надо было так профессионально скрывать? — Быстров пересел на подоконник, лбом прижался к стеклу и просидел так несколько минут, всматриваясь в никуда. — Этот так называемый гербарий должен быть очень важным, провезти через границы, купить очень дорого частную стажировку, да еще именно в Краевой центр!» — Эту информацию он получил совсем недавно. Ей было предложено стажироваться в МГУ им. М.В. Ломоносова, но она решительно отказалась от такого заманчивого предложения и настойчиво требовала назначения стажировки в Краевом университете. «Везла именно сюда, но кому? Проглядели мы ее! Теперь вся надежда только на Кротова. Она может когда-нибудь сказать ему, у них наступили доверительные отношения, как пишет в отчетах Разгоняев. Ладно, подождем!» Быстров медленно, абзац за абзацем прочитал только что поступивший отчет Разгоняева по работе с Кротовым, положил поверх остальных отчетов и запер в сейф. В коридоре управления он потоптался, прикидывая: идти сразу к генералу или доложить после первых результатов. Решил идти сразу. Вскоре он уже сидел в кабинете генерала. — Источник Бонза в разговорах с Садовником подтвердил принадлежность последнего к спецподразделениям французской разведслужбы SDECE. Получена информация о некоторых боевых эпизодах в Индокитае и Северной Африке. Пока неизвестно, в каком качестве он к нам прибыл на учебу, но вот какая возникает неприятная ситуация по отчетам капитана Разгоняева. На последних встречах, как он отмечает, появилась новая линия поведения. Бонза стал осторожен, можно даже сказать, скрытен. Агентурно утрачивает интерес для нас. — Я так понимаю, что он у нас может стать ключевой фигурой? — Генерал встал и, прохаживаясь по кабинету, слушал доклад Быстрова. — Давайте подробнее о нем. — Слушаюсь, товарищ генерал! Вот тут! Кротов Геннадий Данилович, родился… окончил школу… поступил в университет на факультет журналистики, был старостой курса… — Павел Семенович изредка зачитывал из лежащей перед ним бумаги, поглядывая на генерала, но чаще на Дору Георгиевну, которая только что зашла. — Дипломная работа в университете была по сравнительному анализу журналов. Работать начал в краевом кинопрокате редактором по рекламе художественных фильмов, пытался устроиться корреспондентом в молодежную газету… — Мы остановили редактора газеты на принятие такого решения, Кротов, по мнению куратора, был какой-то «не наш», а может быть, и остался таким! — закончил Быстров. — В сентябре этого года был рекомендован на освобожденную комсомольскую работу в университет. — От кого пошла рекомендация? — генерал остановил взгляд на Быстрове, как всегда, хорошо чувствуя слабое звено. — К сожалению, у меня тут нет информации об этом! Сейчас я уточню у нашего куратора по университету. Павел Семенович снял трубку телефона и спросил: — Пивоваров? Скажите мне, откуда и как пришел на освобожденную комсомольско-партийную работу в комитет комсомола Кротов Геннадий? Кто ему дал «зеленый свет»? Ах, не знаете? То есть, вообще, даже не смотрели? Быстров положил трубку и прокомментировал: — Нам неизвестно, кто и каким образом рекомендовал его. Мой сотрудник, к сожалению, не имеет данных. Пивоваров пока не прокачал связи Кротова! — Быстров виновато покрутил головой. — Мы Кротова характеризуем не очень положительно, есть вредные привычки, антисоветские высказывания, что-то там пишет, похожее на роман, но пока «в стол». Вертим его со всех сторон, но, к сожалению, получается не очень тщательно. Думаю, что Пивоваров наверстает упущенное, и мы будем знать. Генерал остановился и вопросительно посмотрел на Быстрова и Каштан: — Что они там думали, когда принимали его на освобожденную партийно-комсомольскую работу? Как он попал на такую работу? Сентябрь 1977 года. Краевой центр. Секретарь городского комитета ВЛКСМ прижал трубку ближе к уху и молча слушал, минуту посидел в раздумье, после чего набрал номер и грозно спросил: — У тебя в районе трудится некто Кротов? Так ты объясни мне, как он попал на эту работу? Что ты там думал у себя, когда принимал его на ответственную партийную работу? — И положил трубку. На другом конце телефонной связи первый секретарь райкома ВЛКСМ недоуменно посмотрел на телефон, потом положил трубку и поднял глаза на посетителя — куратора КГБ, который, как обычно, делал обход подведомственных учреждений. — Неприятности? — равнодушно спросил тот. — Непонятности, — отозвался первый секретарь, — звонили, спрашивали по кадровому вопросу. Как попал на комсомольскую работу некто Кротов? Что-то там у них возникло на него. Горком рекомендовал, а с меня спрос. Ладно, давайте перейдем к нашим делам. Куратор, выйдя из кабинета, пометил у себя в блокноте фамилию «Кротов» и поехал к себе в управление. Готовя отчет, он записал об этом факте в общем тексте, как о событии малозначительном, привлекшем эпизодическое внимание. К вечеру служба информации и аналитики выдернули из этого текста фамилию Кротова и подготовили запрос в установку, на расширенную справку, и уже через два дня материал лежал на столе у полковника Быстрова. Не успел прочитать все до конца, как раздался звонок и дежурный из приемной сообщил, что генерал желает видеть его немедленно. Войдя в кабинет, он сразу же понял причину срочного вызова. У них в руках были одинаковые информационно-аналитические отчеты. Павел Семенович решил с первого же захода определить ситуацию. — Здравствуйте, товарищ генерал! У нас «протекает». Первый секретарь горкома ВЛКСМ непонятным, пока, образом прознал, что Кротов у нас в разработке и поднял волну, я имею в виду тот эпизод в кабинете первого сек ретаря райкома! — Это очень большие неприятности, Павел Семенович! Надо выяснять, кто сообщил оперативную информацию! Такие майсы[104] навесить! Пока надо отбивать Кротова. Теперь ему не дожить до выборов, ловите ушами моих слов, вернее, жить будет до выборов, а потом вышвырнут из системы! — Генерал говорил с каким-то внутренним напряжением. — Вот таким макаром, стало быть, — задумчиво сказал Павел Семенович, — да нет, спасать его не от чего, разве что от нас, — он усмехнулся, — пусть идет, как идет. Будет полезен, всегда поможем. А вот протечку надо устранить. Думаю, я сам пока присмотрюсь, сделаю выводы и применю действие. — Вы имеете в виду этого?.. — Генерал щелкнул пальцами и прищурил один глаз. — Только он! — уверенно сказал Быстров. — Смотрите, у него нехорошие связи, действуйте осторожно, но хирургически правильно и чисто. Кстати, о птичках! Может, его просто переводом или через курсы? — Нет, разберемся сами, внутри! Нам еще пригодится такой кадр и его связь! В кабинет, слегка стукнув, вошла Дора Георгиевна. — Здравия желаю, товарищ полковник! — Быстров встал со стула, генерал, привстав, сделал лишь движение, напоминающее приветствие. — Сегодня вскрылась одна неприятность у нас, внутри! — Он, избегая конкретики в фактах, сообщил об инциденте с Кротовым. Каштан поморщилась, левая бровь дернулась вверх. — Что за контора у вас тут! Льет, как из садовой бочки. Это совершенно недопустимо. Этот факт, да еще, если он повторится, поставит нашу работу под вопрос. Не успели приступить, как уже пошел вынос информации. Наши первые оперативные разработки по утвержденному плану — и уже засветки! Мы, что, теперь и шага не сможем сделать? Сразу поставить под угрозу жизнь и судьбу людей! Протечка имеет свойство проникать далеко и быстро! Вычисляйте информатора и убирайте его. Начались оперативные мероприятия, и уже первые сбои! — Она встала и нервно заходила по кабинету. У генерала на лице отпечаталось какое-то недоумение с обидой. Он посмотрел на Быстрова, словно приглашая его высказаться. Быстров кашлянул и начал: — Я вот тут прикидываю варианты. Эта передача оперативной информации, словно карьерное предупреждение для первого секретаря горкома комсомола, я уже посмотрел его. Фигура неприятная, носом землю пашет, выбиться хочет. Характеризуется нехорошо, мелочный, жестокий, властный, в смысле, самодур, и недалекий. Был активным членом комсомольского оперотряда, стал его командиром, потом, как бы случайно, женился на дочери заворготделом горкома партии. После этого быстро пошел в гору и за два года стал первым в городской комсомольской организации, ну, а тесть вышел в секретари крайкома. Нельзя нам брать их в разработку, смотреть связи тестя. Запрещено… — Быстров остановился, а генерал вопросительно посмотрел на Дору Георгиевну. — Проводите негласную проверку у себя. Под угрозой вся операция. Мы не можем рисковать из-за таких позорных вопросов, — она, не изменяя тональности в голосе, добавила: — Если эта сволочь получает закрытую оперативную информацию, значит, связи крепкие. Вы должны найти, а если не найдете в эти два-три дня, будем убирать из города и того, и того. — Так и решим! — Генерал махнул рукой, заканчивая встречу. Спустившись к себе после малоприятного разговора в кабинете у генерала, Быстров достал из сейфа тонкую папку с названием «Ветрогон», прочитал несколько листков, которые там лежали, и вызвал Эдуарда Пивоварова, лейтенанта из его отдела. Требовательно, взяв рабочую тетрадь, начал пролистывать. — У вас университет, в том числе? — просматривая записи, спросил Павел Семенович. — Если вы занимаетесь контрразведывательным обеспечением своего объекта, то почему так получилось, что за время пребывания здесь у нас, по группам объектов нашего профиля, мы от вас не получили и не получаем никакой информации о них. Я просмотрел все ваши рапорты за этот промежуток времени, сейчас вот смотрю вашу рабочую тетрадь и ничего не нахожу полезного об аспирантах-стажерах из Франции, то же самое касается студентки-стажерки из ФРГ, студента из Африки с филфака, бывшего главы землячества. У вас все тишь да благодать, все танцуют и смеются. Я не вижу вашей работы. — Павел Семенович, у меня очерчен… — Обращайтесь к старшему по званию, как положено! — пристально глядя на Эдика, сказал Быстров. — Товарищ полковник! Прошу извинить! — обреченно начал Пивоваров. — У меня очерчен круг, границы университета, дальше я не могу заходить, сами понимаете, а там ничего существенного не происходит. — Не происходит, вы говорите? А с какой стати, позвольте вас спросить, делаются такие выводы, если не копать, то поле будет ровным и гладким, вы, полевой оперативник, а у вас — целина. Вот скажите мне, пожалуйста, какое мнение на кафедре по поводу диссертации этой пары аспирантов из Франции? Как продвигается подготовка этой диссертации? Что высказывает научный руководитель этой работы? Что делают сами диссертанты? Где они работают, где собирают необходимый материал? А скажите мне, какое название темы этой их научной работы? Пивоваров покрылся потом, потом ему стало жарко и душно, продолжая стоять, он почувствовал, как ослабли ноги, а полковник не пригласил его присесть. — Понимаете, товарищ полковник, ну разве дело в названии диссертации или во мнении научного руководителя? Моя задача в выявлении негативных моментов… — Вы что, уже перешли в «пятку», занимаетесь политическим сыском? Почему же я ничего об этом не знаю? — перебил его Быстров. — Вы к нам пришли из лесотехнического института, из комсомола, окончили высшие курсы, получили звание лейтенанта, и вас рекомендовали в мой отдел. Рекомендовал секретарь нашего парткома. Думаю, он ошибся отделом, вам бы политическим сыском заниматься, прищучивать инакомыслие, ловить инакодумцев, пресекать негативные явления. Вы же пришли в отдел контрразведки, где надо думать иначе, глубже, тоньше и шире, понимать всю картину, а вы только несете мне тут про свой негатив, а ваши контрольные организации — самая что ни на есть нужная работа для опера, наиболее перспективное направление в контрразведке. Не хватает опыта? Тогда можно подобрать что-нибудь попроще для вас. Пивоваров оглянулся на окно кабинета, на лице появилась гримаса отчаяния. — Товарищ полковник! Виноват, не до конца понял свои задачи, не справился! — тихо, неразборчиво пробормотал он, в голове вертелась только одна мысль, что рушились все его планы, карьера. Быстрову начали поступать сигналы о странной, если не сказать, недопустимой форме работы на объектах Пивоварова, однако фактического материала не было. Его дядя, секретарь Крайкома КПСС, был на короткой ноге с секретарем парткома управления, и Павел Семенович еще давно, как только появились первые сигналы, опасаясь входить в конфликт, не имея ничего на руках, терпел и ждал подходящего стечения обстоятельств, чтобы раз и навсегда «вылечить» парня самостоятельно. — Если вы поняли свои задачи, как говорится, не прошло и года, то, пожалуйста, приступайте к исполнению. Мы все здесь «многостаночники»! Сами занимаемся и установкой, наблюдением, подбором агентуры, сами ставим технические средства, в одиночестве добываем полезные данные. Доложите мне в установленной форме по готовности. Все. Можете быть свободны! — И, повернувшись к Пивоварову спиной, пошел к письменному столу. Потом, вдруг резко повернувшись, сказал: — Задержитесь! Еще вот что, напишите мне докладную о том, когда, как и о чем вы информировали своего дядю, секретаря Крайкома КПСС. — Быстров увидел, как заметались глаза у Пивоварова, как он мгновенно осунулся лицом. Быстров понял, что его с генералом предположения оказались верными, и продолжил: — Я также действую в рамках, которые очертила наша партия в своих взаимоотношениях с нами, своим передовым отрядом, однако в законе написано, что взаимодействие и информация включают в себя все, за исключением оперативной работы, а вы поставили в известность своего дядю об оперативных разработках, выдали наши оперативно-установочные планы. По нашему внутреннему уставу это равносильно выдаче государственных секретов, засвечивая оперативные разработки, а в общем понятии, если говорить о частностях, вынося наружу такого рода информацию, вы подвергаете опасности жизнь и судьбу разрабатываемых объектов, а это уже недопустимо просто из человеческих, моральных категорий. Как можно вот так, просто, за обедом или ужином у дяди, «сдавать» людей, не испытывая при этом никаких угрызений совести, не говоря уже об этических нормах. Вот теперь идите. «Они для него просто абстрактные величины, а не люди! — подумал Быстров. — Люди со своими судьбами, проблемами, печалями, горестями, даже предательством из разных побуждений, и если мы действуем осторожно, как врачи, чтобы не навредить, то у этих, к кому пришла закрытая оперативная информация, все действия направлены только на то, чтобы заработать свои очки, свою новую карьерную ступеньку, используя секретную информацию в своих комбинациях. Пивоваров, уж не знаю, из каких побуждений, стал осведомителем своего дяди, секретаря крайкома, и тот пользует моего сотрудника. Это дело надо остановить и повернуть в нашу сторону». Павел Семенович записал в свою рабочую тетрадь короткую установку по встрече и разговору с сотрудником, закрыл ее. Он даже не мог себе представить, какие последствия будут от всего этого, казалось бы, внутреннего дела. Никогда еще Эдик Пивоваров не «попадал» так! Жизнь его текла, при бдительном контроле со стороны дяди, секретаря Крайкома КПСС, достаточно ровно и в нужном направлении. Поступление в институт, и тут же, как на блюдечке преподнесенная, ответственная работа в комитете ВЛКСМ, затем, опять же с подачи дяди, приглашение на работу в КГБ, поездка на учебу в «вышку» и после окончания возвращение в Край, где его уже ждало место в отделе контрразведки. Эдик вернулся в свой кабинет, запер в сейф рабочую тетрадь. Немного посидел, перебирая бумаги, теперь уже хорошо понимая, почему так по кривой вниз ушли куда-то установившиеся поначалу в их группе оперативников дружеские отношения. — Я на объект, вернусь часа через три-четыре! — сообщил Пивоваров соседу по кабинету, который равнодушно кивнул, подхватил кожаную папку на молнии, которую для него специально покупал в Москве его дядя, а когда вручал, с гордостью произнес: «Самое то! Кожа, молния, и в руках ощущаешь. Это тебе не портфель с ручкой для носки. Теперь ты упакован для своей работы в органах!» Дядя любил племянника, сына своей младшей сестры, у самого детей не было, поэтому все свои нерастраченные отцовские чувства перенес на Эдика, осветив ему весь служебный путь к вершинам своим высоким положением в Крае. Пивоваров пешком прошагал несколько кварталов и вошел в главное здание университета, где размещался партком и комитет ВЛКСМ. Сегодня после разговора с Быстровым он чувствовал себя неуверенно и прохаживался в коридоре, пока не решаясь ни на какое действие. Издалека он увидел фигуру секретаря партийного комитета университета, который, увидев Пивоварова, как-то поскучнел лицом, но поприветствовал, еще не понимая, подходить к этому чекисту или пока нельзя. Пивоваров сам двинулся навстречу и вежливо поздоровался. — Здравствуйте, Эдуард! — удивленно протянул секретарь. — Вы здесь как, ко мне пришли или другие дела? Ладно, молчу, молчу. — Он демонстративно прикрыл ладонью рот. — Да я-то, вообще, к вам, но не знал, свободны или нет, вот и стоял пока, тут, в коридоре.