– Кто? Как же, человек, люди – или скорее Чартерная компания, – те, кто пытается привить варангам идею о буддистском воплощении и переселении душ, о грехах, совершенных в прошлых жизнях и влекущих наказания в этой, о круговороте событий – о безжалостном, вечном колесе, к которому привязаны все человеческие жизни! Идея, которая подрывает непоколебимую стойкость Ди-Ди, которая объясняет убийство ваших агентов, которая в итоге приведет к тому, что амулет из головы Мухаммеда Белло будет искать новую обитель… эээ… возможно, в жирном, отвратительном теле барона Адриена де Рубе. И, – взволнованно продолжил он, – это же очевидно, не так ли? Все, что мы узнали сегодня и что так чертовски долго пытался объяснить вождь на своем неуклюжем диалекте… послушай, да это же буддизм – настоящий, в чистом виде, – и он проповедуется настойчиво. Разве ты не понимаешь, Махмуд? – Понимаю. Но… – Но? – Барон де Рубе – добропорядочный католик! – воскликнул араб. – И члены Чартерной компании… среди них есть протестанты, и мусульмане, и православные, и евреи. Даже – да пошлет Аллах на них проклятие – атеисты! Но буддисты – это невозможно! Буддисты… в Африке… работающие на Чартерную компанию? Это как поймать рыбу на вершине горы или достать из воды лунное отражение! – Буддизм – единственная вера, которая говорит о переселении душ, о метемпсихозе, – настаивал англичанин, – о круговороте вещей! Тот, кто стоит за вашими бедами, тот, кто втайне плетет интриги, нашептывая и распространяя слухи, куда бы он ни пошел, и наверняка активно подкупая шаманов, распространяет слово все дальше… как вождь Варанги назвал это? Ах да! «Слово царит везде и всюду», он… – Этот человек весьма умен! Но он не буддист! Нет! – Араб упрямо покачал головой. – Буддист… что ж… всего лишь означает, что это был китаеза, или япошка, или, например, сиамец. А я знаю всех в Чартерной компании. Среди нет ни единого узкоглазого… – Махмуд! – улыбнулся англичанин. – Ты меня иногда разочаровываешь. Ты говоришь: китаеза? япошка? узкоглазый? – Ну и что? – Вздор! Ведь он может оказаться белым человеком, шотландцем, или англичанином, или американцем, насколько мне известно… – Как… тогда… – Чартерная компания набирает людей на службу со всех концов Земли из-за бескрайних морских просторов, верно? – Верно. Служащие не связаны контрактом. – Точно. Отсутствие контракта. Пираты. Скитальцы со всех концов Земли. Наверняка среди них может быть кто-то, кто давно жил на Дальнем Востоке – в Китае, например, – кто-то, кто ознакомился с вечным учением Будды… Внезапно араб прервал размышления англичанина: – Вот оно, о Аллах! Вот оно! Уизерспун! Так его звали на побережье – «Глостер» Уизерспун! – Ох, тот старик с козлиной бородкой, который столь колоритно сыпал ругательствами, который работает в Чартерной компании на протяжении трех лет и прибыл с юга после, скажем, нескольких невероятных приключений? – Это он, – сказал араб. – Раньше он – как говорят англичане – был американским шкипером… был замешан в китайской контрабанде… затем работал на китайское правительство… – Откуда тебе это известно? – поинтересовался сэр Чарльз. – Из его собственных уст, – ответил Махмуд Али Дауд. – Он много рассказывал о Дальнем Востоке. Также, – и его тонкие, чувственные губы изогнулись в ухмылке, – были и другие рассказы. Истории об Африке. Быть может, правдивые истории о самом «Глостере» Уизерспуне. Истории, которые он так и не поведал мне… – Конечно, не поведал! – сказал сэр Чарльз. – Я знаю. Печальные, жестокие, кровавые истории. Истории о преступлениях, и грабежах, и убийствах… отбросах страстей белого человека, свершенных под южными звездами… ох, – он вздохнул, – истории, правдивость которых трудно доказать и… Он умолк. В душе он был простым человеком, который, по возможности, ставил банальную благопристойность жизни превыше Великой хартии вольностей, превыше нужд и обязательств и замысловатых интересов стремительно разрастающейся империи. И все же в прошлом нередко случалось, когда в пользу последней он был вынужден позабыть о первой, когда под гнетом гордыни и расового тщеславия он был вынужден закрыть глаза на то, что он, с некоторым мрачным пафосом, называл «отсутствием частной совести в тени Даунинг-стрит». Подобным образом он поступил и с Чартерной компанией, с их представителями, с людьми, подобными «Глостеру» Уизерспуну. Согласно исчерпывающему отчету африканцев, именно рекомые представители скрывались за всеми последними преступлениями, однако это никак невозможно было доказать. Но происходил постоянный обмен международными телеграммами. Зародился страх возникновения международных конфликтов и разногласий. И еще оставались власть иностранных канцелярий, и правящие династии, и фондовые биржи. Уизерспун! Эта простое, честное имя из Новой Англии фигурировало в некоторых секретных документах, хранившихся в личном сейфе сэра Чарльза Лейна-Фокса – с датами, и именами, и небольшими черными крестами. А теперь… Махмуд Али Дауд читал душу англичанина, словно открытую книгу. – Вероятно, на этот раз… – весьма осторожно начал он, – если Уизерспун действительно тот, кого мы ищем… – Если? О Небеса! В этом нет ни тени сомнения. Я вдруг вспомнил, что он просил у меня от имени Чартерной компании специальный торговый пропуск для въезда на территорию Французского Конго. Это случилось вскоре после вашего отъезда в Брюссель для деловых переговоров с бароном де Рубе. Территория Французского Конго пролегает к северу и северо-западу от Варанги и напоминает руку, изогнутую в локте, а люди из Чартерной компании просто не разлей вода с местными вождями. В торговом отношении перекрыть поток драгоценностей из Варанги через Французское Конго было бы делом проигрышным. Слишком длинный, слишком окольный путь. На триста миль вперед раскинулся дикий, почти непроходимый лес, и им предстояло пересечь три крупных реки. Но это вполне подходящее место, чтобы начать среди африканцев отвратительную пропаганду, чтобы посеять «слово, царящее везде и всюду». Разве ты не видишь? Все беды начались с того дня, когда ты отклонил предложение барона. Он обо всем сообщил на побережье – все сходится, Махмуд! – Тогда… что ж… если мы сможем это доказать… – Даже если так… – вздохнул сэр Чарльз, – вероятно, интересы империи снова возьмут… – Он замялся, помедлил, затем продолжил с неожиданной горечью в голосе: – Компромисс! Всегда есть компромисс! Девиз Великобритании! Компромисс! Сделка! – Весьма выгодная сделка, – улыбнулся араб, – для империи! – Не говоря уже о Ди-Ди! – добавил губернатор, возвращаясь к привычному хорошему расположению духа. Глава XI. О чем говорили барабаны Некоторое время они брели, тщательно обдумывая сложившуюся ситуацию. – Нужно ковать железо, пока горячо! – наконец произнес англичанин. – Согласен! – отозвался второй, добавив восточную метафору: – Одна голова хорошо! А две – моя и ваша – вах! И когда показались первые лучи солнца, золотые и алые, опутывая джунгли изысканным пурпурным кружевом тумана, рисуя на поляне, среди пучков травы, крошечные тени и подбираясь к волнистым верхушкам деревьев в дикой пурпурной сарабанде из ярких пятен, путешественники развязали заплечные мешки, достали ножницы и бритвы, достали складные зеркала и другие туалетные принадлежности, казавшиеся неуместными в загнивающем сердце Черного континента, разделись, избавились от поношенной одежды дервишей, которую носили, умылись, затем облачились в одежду, которую достали из мешков: Махмуд Али Дауд – в свободные хлопковые рубашку и брюки и легкий длинный бурнус, подходящий к большому, отделанному бахромой головному платку, куфие, прикрепленному к голове при помощи акала, сплетенного из верблюжьего волоса, и обмотанному вокруг лба, так что тело и лицо были хорошо защищены от солнечных лучей; сэр Чарльз Лэйн-Фокс – в плотно прилегающую кремового цвета форму, обшитую золотым галуном, которую он носил по долгу службы и которую он вслух проклинал. – Черт подери! – воскликнул он, влажными пальцами застегивая ремень. – Я считаю, что вполне приемлемо служить на благо империи и даже умереть за нее на поле боя. Но почему, во имя всех святых, я непременно должен подвергнуться параличу, и тепловому удару, и всем десяти казням египетским просто потому, что предки мои посчитали эти узкие брюки и рубашку подходящей одеждой, несмотря на климат? Махмуд Али Дауд рассмеялся, и они продолжили путь. Англичанин все сыпал проклятиями, потел и нервно теребил обшитый золотом галун; араб легко шагал в прохладном и удобном одеянии Сима. * * * Несколько часов спустя в одном из краалей Варанги, на окраине территории, прилегающей к священному храму в джунглях, в полумиле от главной конторы Ди-Ди, барабаны передавали странное сообщение в сторону сверкающего запада, через поселения, через реку и лес и джунгли, к побережью; там сигнал был принят и расшифрован местным специалистом по барабанному коду, нанятому Чартерной компанией, и передан за завтраком барону Адриену де Рубе. Новость заставила его резко вскочить и опрокинуть чашечку горячего кофе на свои безупречно белоснежные льняные брюки. – Nom d’un nom d’un nom! (Черт возьми!) Барон выругался на французском, и фламандском, и английском, ударил ни в чем не повинного слугугалла, которому не посчастливилось оказаться рядом, и устремился, забыв шляпу и пальто, к главной конторе Чартерной компании, где он созвал всех руководителей отделов на срочное, закрытое, полностью конфиденциальное собрание: – Бейкер! Мэйлерэнд! О’Тул! Али Отмэн! Люберзак! Ван Раатл! Они пришли по первому зову, выслушали новости и замолчали от досады и изумления; Ван Раатл наконец выразил царящее в воздухе настроение в одном слове: – Черт! Потому что неумолкающие барабаны продолжали рассказывать, как сэр Чарльз Лейн-Фокс снова совершил невозможное. Пока местные слухи, распространяемые адъютантом губернатора, который действовал согласно неукоснительным инструкциям, свидетельствовали, будто он охотится на крупную дичь недалеко от границы, сам губернатор эффектно и неожиданно появился посреди жаркого сердца Африки, в обители священного амулета. Подобно падающей звезде, сгорающей на небосводе, он обрушился на изумленных варангов, но не как усталый путник, а как имперский дипломат, эффектный в своей кремовой форме из льняной ткани и золотом галуне, воплотивший в себе всю пышность, и великолепие, и величие империи, которой он служил; он явился в сопровождении – били барабаны – Махмуда Али Дауда и сказал, что пришел, ибо «слово, которое царило везде и всюду», повелело ему и… На этом, как старательно ни прислушивался специалист по барабанному коду к звуковым волнам, терявшимся, словно точки азбуки Морзе, в непрестанной какофонии Африки, лае собак, визгливом гоготе прислуг и капризных выкриках женщин, склонившихся над котелком с едой, песнь барабана растворилась в воздухе. – Что, черт возьми, все это значит? – взревел барон. – Ну, Уизерспун! – В этот момент седой шкипер из Глостера, накануне вернувшийся с материка с отчетами о превосходно идущих делах, вошел в помещение. – Что все это значит, ты… Он повернулся к Люберзаку, который оставил почетный пост в Министерстве иностранных дел в Париже ради должности особого советника по международным связям в Чартерной компании. – Что ты думаешь об этом? – спросил он. Люберзак погладил шелковистую бородку: – У сэра Чарльза на этой территории нет никаких полномочий… – Почему? – Согласно старому соглашению между Англией и… – Сэр Чарльз еще не нашел способ обойти договор. – Нет, пока нет! – вмешался Мэйлерэнд, язвительный уроженец Парижа. – Но enfin (в конце концов), – воскликнул барон, – между Англией и… нет разногласий… нам было бы известно… «Бу-у-у-у-у-ум!» – барабаны запели вновь, намекая – удар, удар, двойной удар, – что рассказ еще не окончен, что впереди ожидались более значительные вещи, поскольку сэр Чарльз Лейн-Фокс в этот момент созывал вождей и шаманов на официальную аудиенцию. Он достал из мешка – сообщали барабаны – небольшой шелковый флаг, высоко поднял его – это был Юнион Джек! Биение барабанов стихло вновь, и барон так сильно сжал кулаки, что побелели костяшки пальцев. – Нет-нет! – закричал он. – Сэр Чарльз не может так поступить! – Опрометчиво, не так ли? – улыбнулся Ван Раальт.