Сам факт подобного убийства, факт того, что три тела были изуродованы таким образом, немедленно снимал подозрения с варангов. Потому как Сигизмондо Меркадо, наполовину португалец, умелый и надежный сыщик, которого компания Ди-Ди наняла для совершенно секретного расследования, отметил следующее: варанги не уродуют тела, даже тела самых заклятых врагов, считая такое преступление чудовищным богохульством. Меркадо тщательно изучил места преступлений, однако не нашел следов убийц. Местные жители были шокированы и глубоко опечалены, как и члены компании Ди-Ди, и жаждали получить ответы на все вопросы. В случае первого убийства, убийства Ангуса Макдональда, его слуги, от хижины которого было рукой подать до здания компании, вспомнили, что слышали в ночь убийства голоса – голос Макдоналда и голос неизвестного. Они видели, как Макдоналд покинул здание, с кем-то оживленно беседуя. – Они говорили по-английски? – спросил Меркадо. И ответ был положительным, это был английский или другой европейский язык – для жителей Варанги нет разницы, но они уверены, что это не один из африканских диалектов соседней деревни. Они не смогли ни опознать незнакомца – стояла темная, безлунная ночь, – ни увидеть, был ли он одет в одежду белого человека или в национальную одежду. На следующее утро в миле от месторасположения компании, в подлеске джунглей, они нашли изувеченное тело, а привел их туда лай шакалов. С помощью особого барабанного кода информация была передана в Ди-Ди. Компания знала о зависти независимых торговцев и Чартерной компании и о том, что последняя могла использовать сведения об убийстве в качестве тонкого острия ножа, при помощи которого она могла бы посеять волнение среди негров и организовать проникновение на рынок Варанги, а потому Ди-Ди постаралась соблюсти секретность и послала Альвенслебена в глубь континента. Вскоре, во время охоты на бородавочника, смерть настигла и его; и Мустафа Эль-Туати, предостережением которому стала судьба двух предшественников, не смог избежать печальной участи. Дни и ночи напролет он находился под защитой вооруженных негров. И все же однажды в глубине джунглей ассагай пронзил его сердце, а двумя днями позднее, глубокой ночью, могилу раскопали, а тело изувечили так же, как тела остальных жертв. И, наконец, настала очередь Дюплесси, «Африкандера» Дюплесси, другого такого во всей Африке не сыщешь: специалиста по джунглям и лесам, человека яростного темперамента, похожего на темперамент Махмуда Али Дауда. Дюплесси ушел с улыбкой на губах, со словами утешения, которые нашли отражение в непоколебимой вере в собственные силы. – Нет-нет! – обратился он к двум оставшимся компаньонам. – Не беспокойтесь обо мне. Я смогу о себе позаботиться. Если кто-то кому-то обязательно отрежет ухо, то это буду именно я. Его сопровождал метис-занзибари по имени Шариф Ансар, один из самых преданных слуг Ди-Ди. – Я вверяю под твою опеку Дюплесси-эфенди! – произнес Махмуд Али Дауд, прощаясь с прежним слугой. – Твоя почетная обязанность – защищать этого человека ценой своей жизни! И они распрощались согласно мусульманским обычаям. – Не сомневайтесь, – ответил тот. – Мечу, предназначенному для сердца Дюплесси-эфенди, сначала придется пронзить мое сердце. Клянусь Кораном, о шейх! Сначала дела шли хорошо. Очередная партия алмазов – в целом двести с небольшим карат крупных драгоценных камней – достигла побережья под опекой Дюплесси. Поступило известие об открытии больших залежей превосходной слоновой кости. Стремительно росло производство каучука. Мир и достаток царили в краалях. А затем Дюплесси передал по барабанам, что он и Шариф Ансар возвращаются на Большую землю. И теперь… – Расскажи, что произошло, поточнее, мой дорогой друг, – попросил араб. И в следующее мгновение Шариф Ансар выпрямился, попытался заговорить, но не смог и упал, задыхаясь; из его горла вырвался булькающий звук, и густая черная кровь запятнала изорванный в клочья бурнус. – Господи, что… Донаки поднялся, мертвенно-бледный, пока араб разрывал бурнус; под первым ребром Шарифа Ансара обнаружилась рваная рана, с которой соскользнула неуклюже наложенная повязка из тряпья и пальмовых листьев. Он щелкнул худыми пальцами, пытаясь прогнать горбатого джинна поражения. Затем он выпрямился. – Донаки, – обратился араб к своему другу, – Шариф Ансар сдержал клятву – в некоторой степени! – В некоторой степени! – Да. Поскольку он поклялся, что нож, предназначенный для Дюплесси, сначала пронзит его храброе сердце. Так вышло, что Дюплесси убили первым. Шариф Ансар вернулся, сделав последнее, смертельное усилие, чтобы доставить нам весьма печальные известия. – Что же теперь? – Джеймс Донаки ударил кулаком по столу. – Что же нам делать? Продать все, чем мы владеем, Чартерной компании, повинуясь их условиям, за жалкие гроши? Возможно ли? Возможно ли? Он погрузился в молчание. Со стороны реки доносился непрерывный гул грубых голосов местных жителей, высокие, щелкающие, хриплые, местами нечленораздельные звуки, и каждый из них превращался в резкий, бессмысленный гогот и громкий смех – в стаккато, непрерывное подводное течение африканской симфонии. Донаки резко поднял взгляд и напрягся. Голос одного из аборигенов произнес имя: – Дюплесси! В ответ – щелкание, грубое ворчание, взволнованный лепет и снова: – Дюплесси! Плохой джу-джу… Щелк-щелк-щелк, громкое всхлипывание, снова лепет. Донаки повернулся к своему компаньону. – Они тоже… – начал он. – Им, похоже, известно уже… И, – горькая улыбка тронула его губы, – шакалы завыли… – Ты прав, вой шакалов становится громче, – нравоучительно прервал его араб. – Но, даже если это так, убьет ли это старого буйвола? Аллах! – продолжал он, взяв в руки хлыст и сделав многозначительное движение. – Этим хлыстом я изувечу отвратительную шкуру шакала! А что касается старого буйвола Ди-Ди… – Ну? – У него все еще остались достоинство и мощь рогов, чтобы бодать и пронзать, даже убивать в случае необходимости! Он поднялся и медленно вышел из комнаты; и несколько минут спустя Джеймс Донаки услышал доносившийся со стороны селения, расположенного неподалеку от берега реки, голос компаньона, сначала тихие мелодичные переливы, затем резкое злобное проклятие на арабском, свист хлыста, разрезавшего воздух, взбухшие рубцы на голых лиловых спинах и приказ на галльском. – Так вот, значит, как, – опустил он тяжелый хлыст, – и так и вот так, о вы, злословные потомки великих негодяев, с которыми вступил я в спор… да, которых я молю остаться верными дому Ди-Ди, что был вам вместо отца и матери эти долгие годы! Договор есть договор… – и вновь свист-свист-свист, и в ответ полные боли стоны и умоляющие голоса, – между вами, псами, и Ди-Ди! Величайший негласный договор, который вы обязаны честно соблюдать! Договор безмолвия – без ответов на вопросы, кто бы ни задал их. Вы не можете уйти, вы несете бремя ответственности за каждого из вас в отдельности, понимаете ли вы, о вы, сыны сгоревших отцов? – Да-да, о великий, о милосердный! – раздался хор рыдающих голосов. И араб добавил: – Воистину велик я! И милостив ко всему свету, но более всего милостив к вам, псы, несмотря на то что вы не заслуживаете моего милосердия! И снова воздух рассек резкий удар хлыста. Глава VIII. Сэр Чарльз Лейн-Фокс Полчаса спустя Махмуд Али Дауд обменивался обычными любезностями и надлежащими восточными приветствиями с сэром Чарльзом Лейном-Фоксом, владельцем колонии и одним из старых друзей Махмуда, в офисе последнего. Сэр Чарльз Лейн-Фокс, во владении которого находились земли многих народов, гордился своей способностью угодить каждому – он был англичанином для англичан, португальцем для португальцев, арабом для арабов. А потому беседа с гостем велась на образцовом арабском, и необычайно арабскими были манеры слуги-галла, который появился, налил в крошечные чашечки густой, терпкий кофе и расставил на низком, инкрустированном мозаикой столике воду с цветками апельсина, сигареты, небольшие кусочки фруктового рахат-лукума с ароматом роз и медовые шарики из миндальной муки и фисташек. Медленно выпил Махмуд Али Дауд ароматный, обжигающий напиток, произнес вежливое «Во имя Аллаха!», ответил подобающим образом англичанину, изящно вытер расшитой салфеткой пальцы и затем заметил с напускной беззаботностью, что душа откровенна с душой, но голова и руки в ответе за обе. – Иными словами, – улыбнулся сэр Чарльз. – Вы просите моей помощи? – Да, мой старый друг, – ответил Махмуд Али Дауд, плавно переходя на английский. – Мне нужна ваша помощь. Я нуждаюсь в ней. В Африке нет вам равных. Хозяин, философ, друг – вроде бы так говорят англичане, – вы способны угодить не только европейцам или арабам, но и – в упрек невозможному – самим местным жителям! Верно, в упрек невозможному! И это было правдой. Всему миру было известно, что сэр Чарльз Лейн-Фокс был единственным, кто понимал африканцев – не только их достоинства и недостатки, которые не имели значения, но их тайны – тайны, в которых Британское Королевское общество развития науки, к своему стыду, совершенно не разбиралось, тайны, рассказ о которых в официальном, бюрократическом отчете Министерства по делам колоний выглядит нелепо. Он жил – и продолжает жить – согласно исключительной теории, что, будучи главой Колонии Имперской Короны, он обязан знать о Черном континенте больше местных жителей – больше конголезских арабов, что в стремлении приобрести такого рода познания он время от времени оказывался во многих отвратительных местах этой гниющей, разлагающейся и тягостной местности, где он служит своей стране из гордости за свою расу и общественные классы. Вместе с тем жизнь в Африке не лишила его чувства юмора, и именно с этим самым юмором – сухим, слегка задорным, слегка ироничным – он смотрел на араба и благодарил за любезность, добавляя при этом: – Кажется, я некогда читал о необходимости проявлять осмотрительность, когда арабы становятся слишком красноречивы. Не птичка ли прощебетала мне совсем недавно о скупости, присущей арабам? – Возможно, – последовал невозмутимый ответ, – вы правы, и именно скупость привела меня сюда. Поскольку, принимая во внимание последние события, само существование Ди-Ди находится под угрозой. Губернатор рассмеялся. – Вы шутите, не так ли? – спросил он. – Ди-ди что-то угрожает? Как же? Это все равно что угрожать Старой леди с Треднидл-стрит! – И все же это правда. Кинжал банкротства уже приставлен к нашему горлу. Эти слова прозвучали весьма убедительно, и сэр Чарльз вновь стал серьезным. Ди-Ди, несмотря на некоторые упущения, которые были вызваны скорее климатом, нежели чем-либо другим, и на которые мудрый губернатор успешно закрывал глаза, оказывал положительное влияние на соблюдение законов и порядка в колонии. – Уверен, что все не так плохо, Махмуд, – сказал англичанин. – Увы! Вам известно, что торговля в Африке зависит от долгосрочного банковского кредита… – Конечно. И что же? – Банки прекратили наше финансирование. – Голос араба постепенно понизился. – Финансирование Ди-Ди… – Нет-нет, невозможно… – И все же… – Дело рук недоброжелателей – вероятно, Чартерной компании? – Это и даже больше и хуже… – Но почему, почему? – Причиной тому стали события, которые случились внутри материка – в Варанге. И мы нуждаемся в вашей помощи, сэр Чарльз. Губернатор был человеком богатым и щедрым.