— Как скажешь. Вечером она зашла снова. — Всё ещё сидит. Не уходит. Я цветы у него взяла, в воду поставила, а то завянут. Принести тебе в палату? — Нет. — А продукты в холодильник положила, тот, что в коридоре. Подписала, что твоё, чтоб никто не взял. Я промолчала. — Чаю ему предложила, он отказывается. Я и это не стала никак комментировать. Утром Зоя Ивановна вновь явилась, чтобы сделать уколы. — А он всю ночь тут провёл, — заметила медсестра будто между прочим. — Спал на скамейке. Может пустить, всё-таки? — Нет! — Ну как хочешь. Видать, сильно провинился. С другой, что ли, застала? — Нет. — Ладно, не моё дело. Сами разберётесь. Моя смена заканчивается уже. К восьми Лариса придёт. Зоя Ивановна прошла по палате, проверяя, всё ли в порядке, а потом зачем-то подняла жалюзи на большом окне, выходившем в коридор. Мне стали видны сновавшие там люди и Максим. Он сидел почти напротив моей палаты. Выглядел задумчивым. Когда заметил меня, поднялся с места. Медсестра попрощалась, вышла и с озабоченным видом направилась мимо него в сторону поста. Максим подошёл к окну, глядел на меня. А я на него. Он казался измождённым, уставшим. Каким-то жалким. Я, конечно, выглядела не лучше. Не помню, когда смотрела на себя в зеркало. У меня оказалась ещё и рана на голове, из-за которой меня обрили, перелом ключицы, куча ушибов и ссадин. Я не хотела, чтобы меня кто-нибудь видел. А тем более он. Богорад что-то говорил, но через стекло мне ничего не было слышно. Я отрицательно покачала головой, отвернулась и легла, накрывшись пледом. Сами собой хлынули слёзы. Впервые за всё это время. Что есть мочи закусила кулак, чтобы не вздрагивать от плача. На коже остались синевато-бордовые следы от зубов. Не знаю, сколько я так пролежала, и сколько там за окном стоял Максим. Было тихо. Я не заметила, как заснула. Проснулась к вечеру, когда снова пришли делать уколы. Его в коридоре уже не было. Этим своим побегом в Апрельское и тем, что, попала под машину, я только утвердила свою семью в мысли, что ни на что не способна. Пока лежала в больнице, страшно похудела. Есть не хотелось от слова совсем. Я буквально заставляла себя принимать пищу, потому что мой лечащий врач за этим строго следил. Говорил, что иначе лекарства могут испортить мне желудок, вызвать внутреннее кровотечение. Однажды взглянула на себя и обнаружила, что совсем потускнела, щёки запали, да и вся фигура сильно изменилась. Мама постоянно говорила, что я плохо выгляжу. Наверное, такой худой я бы больше понравилась его друзьям... Помню свои глаза в зеркале. Как провалы в какую-то черноту, бездну. Голубые, временами серые или синие, в больничном освещении они стали почти графитового цвета, как грозовые облака. И тёмные круги под ними. После выписки дома выяснилось, что я скинула за месяц десять килограммов. От его появления в моей жизни я обезопасила себя основательно. Добавила в чёрный список во всех соцсетях, запретила писать мне сообщения всем, кроме друзей, а потом и вовсе удалила свои аккаунты. Заблокировала его номер телефона и перестала брать трубку на звонки с незнакомых номеров. Даже если он и пытался, пробиться ко мне не было ни единого шанса. И от осознания этого мне было легче. Не хотелось даже случайно прочесть его сообщение или услышать голос в трубке. С работы я уволилась, а за вещами поехала вместе с отцом. Благо, у меня не накопилось ничего лишнего. Все моё добро поместилось в один чемодан. Навсегда уезжать из Апрельского мне было несказанно грустно. Вспоминалось, с какими надеждами и воодушевлением я сюда ехала. Перед глазами мелькали лица людей, с которыми довелось тут познакомиться. Леокадия Сергеевна с ежом, весёлый и гостеприимный глава поселка Демьян Данилович, странная кошатница Нина Васильевна, моя сотрудница Саша... И дом, ставший почти моим за это время. Сколько всего я успела узнать об этом месте! Какие непростые бывают судьбы у, казалось бы, обычных и неприметных людей! К слову, только в день своего отъезда я наконец-то узнала от Нины Васильевны, кто был тот несчастный, умерший в одиночестве. Им оказался родной брат Ильи Андреевна Богорада, Георгий. Они не общались много лет из-за какой-то серьёзной ссоры по поводу наследства. Тот говорил, что всё имущество, что перешло от родителей Илье Андреевичу, должно было достаться ему. И что отец Максима не имеет ни на что права. Из-за этих обвинений братья постоянно ссорились и, в конце концов, совсем разругались. У Георгия была семья — жена и сын. Они, конечно, стали на сторону отца. Но потом сложилось так, что жена ушла к другому, а сын уехал жить за границу. Незадолго до смерти дядя Максима спился, и вроде как немного тронулся умом. А потом соседи его нашли по запаху. — Чокнулся он. Ходил по посёлку, такие вещи про своих богатых родичей, братца и племянника, рассказывал, что кровь стынет, — бросила Нина Васильевна пренебрежительно. — А что именно говорил? — уточнила я. Но она отмахнулась. — Ой, да всякие страсти. Поговаривают, что сам Богорад его и кокнул. А может даже сынишка евойный. Палёнкой какой-нибудь угостили и всё, решена проблема с неудобным родственником. — Но если бы покойный был отравлен, это показало бы вскрытие и завели бы дело, — я, сама того не замечая, защищала Максима и его отца. — Тю! Да он кому хочешь заплатит и всё обстряпают так, как ему выгодно. Вот и замяли дело. Никто в смерти одинокого алкаша не станет разбираться. Я сомневалась, что Илья Андреевич — настолько влиятельная персона, но спорить не стала. Да уж... Жить там, где к тебе и твоей семье вот так относятся, незавидная судьба, каким бы ты ни был обеспеченным и самодостаточным человеком. Непередаваемо щемило сердце, когда я замыкала дом. Вспоминались наши прогулки с Максимом, посиделки за чаем на даче Лёки, мои занятия со школьниками, на которых я рассказывала им об интересных книгах нашего библиотечного фонда. Всё это имело свой вкус и аромат. Аромат цветущих деревьев весной, полевых цветов и дождя. Вкус поцелуев Максима, маминых пирожков и армянского чая Лёки. Единственное, что я увозила отсюда с собой — кота Лиса и письма. Вряд ли кому-то здесь они могут понадобиться. И ещё только половину сердца. Вторая оставалась здесь, с человеком, которому она совсем не нужна. Остановившись у калитки, задержала взгляд на том месте, где обычно стоял автомобиль Максима, когда тот утром ждал меня, чтобы подвезти на работу. Сейчас там было пусто. Да и вообще вся улица пустовала, словно тут никто и не жил. Это к лучшему. Не хотелось никаких прощаний. Уехать как можно скорее и забыть всё. Сидя на больничном, я не знала, чем себя занять. Чтобы не думать каждую минуту о Максиме, почти всё время посвящала чтению писем. Я их читала, будто книгу. В каждом открывались новые подробности поистине невероятной истории! Я принялась набирать на ноутбуке всё, что удавалось расшифровать. Вначале это были бессвязные обрывки предложений. Но постепенно они стали превращаться в рассказ. По всей видимости, в каждом из писем речь шла об одном и том же, только с учётом новых деталей. Словно человек каждый раз пытался рассказать нечто важное и попросить прощения, но не решался это письмо в итоге отправить. А затем оно становилось неактуальным, и потому писали следующее. В итоге я решила написать об этом книгу. Понимая, что достучаться до меня у него нет шансов, я все же чего-то напряжённо ждала. Того что он приедет, как тогда, в больнице? Что найдёт меня в городе? Быть может и этого. Но он не приезжал. А однажды позвонила Леокадия. — Ты когда уехала, в твой дом ночью кто-то влез, перевернул там всё. — Это уже не мой дом. Да и не был моим. — Председатель вроде даже участкового вызвал, и теперь будут разбираться. Богорад-то к тебе больше не ездил? Не общалась с ним? — Нет, — через силу выдавила я. — Ну и хорошо. Он, представляешь, что натворил? Избил какого-то парня до такой степени, что тот теперь в реанимации. А Максим вроде как в СИЗО. Ну, может, конечно, папаша отмажет. Вот такой же бешеный он, как Илья. Точно. Я молчала. Внутри всё сжалось в тугой комок, защемило. А вот Андрей, водитель, под колёса машины которого я случайно угодила, буквально осаждал меня. Оказалось, он тоже живёт в областном центре. Мужчина был довольно хорош собой. И кажется, я ему на самом деле нравилась. Подчиняясь увещеваниям мамы, всё-таки согласилась пойти с ним на свидание. Той же ночью мне приснился Максим. Я увидела какой-то тревожный сон, после которого проснулась и полночи не могла заснуть. Через полгода я вышла замуж. Фамилию мужа взять отказалась. Андрей не настаивал. Шли месяцы, а я всё приучала себя не шарахаться при виде чёрных иномарок и боялась случайно назвать Андрея Максимом. Даже когда забеременела. Я сделала вывод, что красивые поступки люди совершают только в книгах, фильмах, интернет-роликах, а ещё на страницах истории, знатно приукрашенной её составителями. Все эти красивые страстные отношения, наверное, рождает воображение авторов с богатой фантазией. По крайней мере, со мной за мои двадцать шесть лет ничего подобного не случалось и теперь уже никогда не случится. Глава 14 — Очень красивое платье. — Спасибо, — тушуясь, вымолвила я. Постепенно все куда-то разошлись, и мы остались вдвоём. Начало почему-то задерживали. — Только бюстгальтер видно, — добавил Максим, скользнув взглядом по V-образному декольте. — Судя по всему, тоже очень красивый. Но лучше поправь. Могу помочь, только боюсь, не поймут. Да что ж такое! Ничего не ответив на его пикантное замечание, я весьма невежливо повернулась и ринулась в дамскую комнату. Остановилась перед зеркалом во всю стену. Действительно, с одной стороны немного видно бордовое кружево. Нужно было другое бельё надевать... Я так переживала из-за чулок, что об этом даже не подумала. Чёрт! И никто из девушек не намекнул! Почему именно он?! Это ж надо, внимательный какой! Мои щёки порозовели. Надеюсь, просто больше никто не заметил, поэтому и не сказали. Хотя… Может, поэтому важные тётки из министерства (или откуда они там) на меня так странно косились? Я попыталась стянуть на груди отвороты платья, но бесполезно. Сделать декольте скромнее это не помогло. Хоть бы булавку где-то добыть. Надо у Ирины спросить. Но когда вернулась в зал, пресс-секретарь уже была на своём месте и подавала знаки, что пора начинать. Журналисты и гости рассаживались, операторы устанавливали на штативы и настраивали камеры. Богорад оказался у наших мест первым. Отодвинул стул, жестом пригласил меня сесть: — Прошу. — Спасибо. Я кивнула и опустилась на стул. Тогда, десять лет назад, Максим совсем не казался мне худым. Наоборот — даже накачанным. Но сейчас, видя, каким огромным он стал, я понимала, что тогда это был довольно щуплый парень. Пресс-конференция началась. Вступительное слово взял Габриелян. И повторил почти то же самое, что недавно рассказывал телевизионщикам. Я частично знала эту историю, только в тему раскопок не вникала в таких подробностях. Расстрелянные люди, цыгане, не были жителями посёлка, поэтому их смерти нигде в местных документах не значатся. Ни в поссовете, ни в архиве. Так и вышло, что об этом забыли. Если бы не найденные письма, эта история могла бы навсегда остаться в забвении. Даже обнаружив могилу, поисковики или следователи вряд ли смогли бы определить, кто в ней покоится. О том, что это именно цыгане, тогда, в войну, предпочитали скрывать. Борис Каренович детально рассказывал о том, как проходили раскопки. — Экскаватор снял верхний слой грунта, а дальше за лопаты взялись поисковики. Началась, пожалуй, самая тяжёлая работа — копка земли. Участники поискового отряда копали несколько часов, пока не показались останки. Количество закопанных там тел мы не знали, поэтому раскопки велись в радиусе примерно пяти метров вокруг места обнаружения могильного креста. Сначала нашли несколько черепов, затем остальные останки. В ходе раскопок были обнаружены гильзы и пули от немецкого карабина Маузер. Трогательной находкой стал крестик, предположительно, бережно завернутый в тряпицу. Останки были извлечены из земли и переданы на экспертизу в следственный комитет. Её результаты показали, что из сорока восьми покоящихся в расстрельной яме человек, двадцать были детьми от трех до четырнадцати-пятнадцати лет, остальные кости принадлежали женщинам и нескольким мужчинам. Мужчин, предположительно, пытали, так как у одного связаны руки проволокой, у другого сломаны ноги, у третьего практически раскроен череп. Возможно, били прикладами. Фрагментов, говорящих о том, что это солдаты, не найдено. Характер расположения костей говорит о том, что это не захоронение. Людей просто застрелили и засыпали. Как известно, фашисты показательно, с особой жестокостью расправлялись с евреями. Также они поступали с цыганами, хотя эта информация не так широко известна. По воспоминаниям местных жителей, в Апрельском перед войной появился цыганский табор. Цыгане осели, стали заниматься подсобным хозяйством, работать. Когда началась война, многие цыганские мужчины также ушли на фронт. Почему и зачем фашисты уничтожили целый табор, включая женщин и детей, для нас загадка. Мы погибших перезахоронили, как положено, по всем православным канонам. О массовом убийстве цыган написала в своей книге Светлана Ласточкина. Позже для вас будет проведена презентация её книги. А пока я хотел бы предать слово Максиму Ильичу. Габриелян представил Богорада, как главного идейного вдохновителя, основного мецената и невозможно важного человека. Я от шока с трудом воспринимала информацию, поэтому не смогла запомнить все регалии. — Очень символично, что первыми это место нашли дети. Местная детвора играла на поле и наткнулась на упавший крест, — стал рассказывать Максим. — Я сам родом из посёлка Апрельское. Для меня происходившее в нём и в годы войны и сейчас является не просто историческим фактом. Как и все жители нашего посёлка, я считаю случившееся тогда личной трагедией. Поэтому для меня было принципиально важно, чтобы этот памятник был установлен. Тем более что поле, на котором отныне будет стоять памятное изваяние, играет для меня особую роль. Когда-то мы гуляли по нему с моей любимой девушкой. При этих словах я ощутила волну мурашек, пробежавшую по всему телу. Сидела, не дыша и почти не шевелясь. Смотрела на свои руки, лежавшие на столе. — Вы потом поженились? — задала вопрос какая-то журналистка. — Нет, — ответил Максим. — К сожалению, мы расстались.