Андре изо всех сил пытался вести себя сдержанно, но не мог оторвать от нее глаз, она была, что называется, “в его вкусе”. Его завораживала сила ее голоса: она никогда не говорила на повышенных тонах, каждая фраза, срывавшаяся с ее губ, была сдержанна, обдуманна, она, казалось, внушала свои слова, и как только, сосредоточившись, принималась развивать какую-то мысль, у нее на виске начинала пульсировать крошечная жилка. Позже он узнал, что в двадцать лет она родила сына, Луи, которого с самого начала воспитывала одна. Возможно, повышенным чувством ответственности матери-одиночки и объясняется, думал Андре, полное отсутствие в ней всякого легкомыслия. Да, Люси потрясла его, и это еще слабо сказано. Будь он на двадцать лет моложе, он предложил бы ей родить от него. Разница в возрасте сделала все неправдоподобным. Жанна, его дочь, ненамного младше Люси. Не так давно он в шутку спросил одну женщину: “Согласны ли вы стать моей вдовой?” Потенциальная вдова даже не улыбнулась. И почему его подруги становятся все моложе и моложе? Друзья старятся вместе с ним, а любимые женщины – нет. Он спасается бегством, ему страшно. Ужинать с кандидаткой в покойницы он еще может, а вот спать – увольте. Они встречались с Люси два года. Он не мог ее не видеть. В один чудесный день она поцеловала его, и чудо продлилось несколько месяцев. Архитектор составляет список того, что именно в поведении Люси мало-помалу уничтожило его, и приходит к выводу, что все так или иначе сводится к проблеме тела. С тех пор как он угадывает смерть на горизонте, то есть уже довольно давно, центром того, что он называет любовью, для него стало желание. Люси же явно смещает оное на периферию. Когда Люси возвращалась домой, измученная долгими часами монтажа, он вставал, улыбаясь, чтобы обнять ее, но в каждом ее движении ему чудилась сдержанность, хотя это объяснялось, пожалуй, просто усталостью; стоило им лечь, как его охватывал страх, что любой его слишком назойливый порыв оттолкнет ее; ночь он проводил вдалеке от нее, она держала его за пределами того, что именовала своим “жизненным пространством”, правда, скорее всего, для ее поколения этот термин никоим образом не связан с нацистским Lebensraum. Она засыпала, и он тут же чувствовал, что скучает по ней. Андре маялся, боялся захрапеть, усугубить ее дискомфорт или, того хуже, крепко уснуть, потому что тогда, пробудившись, она обнаружит рядом противного старика, спящего с открытым ртом, из которого к тому же дурно пахнет. Утром, как только раздавался звонок будильника, Люси вскакивала, даже не поцеловав его; он смотрел без очков сквозь утреннюю расплывчатую муть, как это столь желанное тело выскальзывает из спальни в ванную комнату. Он долго слушал, как течет вода, представлял, как она стоит, голая, зажмурившись под горячими струями, и у него теснило грудь от боли и, возможно, унижения. Будь ему тридцать, будь у него упругая кожа, пока еще вечная кожа, которой не страшны морщины и смерть, и все еще густые черные волосы, разве Люси сбежала бы под утренний душ от героя-любовника? А что, если бы на его месте оказался красавчик Нильсен, ну да, Нильсен, почему бы и нет, и его пробирает дрожь от промелькнувшего вдруг видения импозантного Нильсена, оседлавшего его прелестную Люси. Вот и ответ, и он им распят. Но иногда Люси все же клала на него руку, проверяя его твердокаменность, и садилась верхом. Он глубоко входил в нее и, поскольку в этой позе целоваться никак не получалось, пытался привлечь ее к себе; но она почти сразу выпрямлялась и быстро кончала. Всем своим стройным, вспотевшим телом она давала ему понять, что свое мужское удовольствие он должен получить прямо сейчас. Андре пытался быстро и грубо достичь освободительного наслаждения. Но ни этот ритм, ни темп явно ее не устраивали. Желание, печаль и тревоги понемногу лишили Андре всякой осторожности, и несколько раз он рискнул неуклюже проявить настойчивость, впрочем, существует ли вообще настойчивость уклюжая? Отвергнутый в самом своем существе, не утоленный телом, он уже не знал, где найти другой центр притяжения. Как долго еще ему суждено оставаться мужчиной? Возраст с проклятой шестеркой в десятках неуклонно подтачивал его. Люси уже сейчас так яростно его не хочет, а с годами он точно не станет привлекательнее. * * * Рикша въехал прямиком на стройку, c треском выписывая зигзаги по заляпанным грязью деревянным настилам, и наконец затормозил перед большим сборным строением, увенчанным внушительным логотипом фирмы В&Э. Андре поднялся в просторный зал на втором этаже, где его уже ждал Нильсен. Люси с Нильсеном? Нет, дурацкая была идея. – Приехали инженеры из “Сингх Сансет Констракшн”, – вместо приветствия сказал молодой архитектор. – Пусть потерпят. Дай мне несколько минут. Андре сделал себе черный кофе, сел у окна и окинул взглядом строительную площадку. Сейчас десять часов, встреча была назначена на девять. Но он все предусмотрел: и свое неприличное опоздание, и сандалии, выцветшие джинсы, белую рубашку из хлопка с воротником Неру и холщовый рюкзак. Его приезд на стройку был намечен уже очень давно, но они с Нильсеном решили сказать, что он специально прилетел в Индию только ради них. Мобильный отряд инженеров “Сингх Сансет Констракшн” расселся кружком вокруг босса. Шесть черных, плотно облегающих костюмов, шесть безупречно завязанных галстуков, шесть напряженных лиц. Когда Андре вошел, все встали. Архитектор решительно направился к Сингху, он с ним никогда не встречался, но Нильсен прислал ему фотографию. Ему лет пятьдесят, он сухопарый, мускулистый, у него приглаженные седые волосы и живой взгляд. Прежде чем Сингх, скрестив руки на груди, успел склониться в традиционном индийском приветствии, Ванье энергично пожал ему руку. И заговорил с сильным французским акцентом Мориса Шевалье – это тоже тонкий расчет. – Good morning, Mr Singh. – Very honored, Mr Vannier, very honored[17]. – Мистер Сингх, у нас есть два часа на то, чтобы уладить все наши проблемы. Сегодня вечером я улечу в Нью-Йорк. Дело плохо. Очень плохо. Вы меня понимаете. Прежде всего я бы хотел, чтобы мы вместе прошлись по стройке. – Mr Vannier, we think that…[18] Не дожидаясь продолжения, Ванье развернулся и вышел. Все двинулись за ним. Ванье шел быстро, Нильсен не отставал от него ни на шаг, инженеры индифферентно поспешали за ними. Нильсен прошептал ему: – Утром мы получили из лаборатории отчет по пробам бетона из свай. Что касается прочности на сжатие, мы далеки от класса С 100/115. В этих сваях скорее С 90, а то и меньше. Ситуацию можно исправить, установив новые сваи, а об этих просто забыть. Ванье кивает. Юный Нильсен – его секретное оружие в Индии. Он всего месяц как в Мумбаи, и весь месяц, каждый день, на прекрасном техническом английском он проводит в довольно напряженной обстановке рабочие совещания с поставщиками, весь месяц этот мальчик, похожий на австралийского серфера, ошеломленно слушает, что говорят вокруг него на хинди, которым он прекрасно владеет, это язык его детства, проведенного на Гоа, в курортном местечке на берегу Индийского океана, где его мать до сих пор держит guest-house. Именно владение этим языком – в курсе ли он? – предрешило его прием на работу в “Ванье & Эдельман” через две недели после того, как они выиграли тендер на башню “Суриайя”. Оказавшись у пяты фундамента, Ванье открыл сумку и извлек оттуда компьютер, портативный спутниковый терминал и лазерный дальномер. Он все подсоединил, проверил данные, настроил дальномер, пять раз, десять раз все пересчитал и снова направил его на верхушку одной из свай, потом другой. Инженеры Сингха терпеливо обливались потом на солнцепеке. Он тянул время чуть дольше, чем нужно, потом дотошно и неторопливо свернулся, и все побрели назад совещаться. Ванье сел и жестом пригласил остальных последовать его примеру. Выдержав несколько секунд, он сказал внезапно по-английски, без малейшего акцента: – Мистер Сингх, допущенная вами ошибка привела к нежелательным последствиям. Пришла пора ее исправить, потом будет слишком поздно. Архитектура – это игра, ученая, но игра, но не о ней речь. А вот строительство – это не игрушки, все надо делать сообща… Вы понимаете? Сообща… Сингх кивнул. К полудню Ванье получил все, за чем пришел. Сингх согласился с новым графиком, а низкие штрафы, которые выставят им “Ванье & Эдельман”, покроют лишь расходы на экспертные заключения и адвоката. На переправе коней не меняют. Бурение возобновится сегодня же во второй половине дня, закачка нового бетона под давлением произойдет ночью, в самое прохладное время суток. Учитывая срочность, Ванье требует не только класс C 115, но и марку по водонепроницаемости X S2, применяемую для конструкций, постоянно находящихся в соленой морской воде. При такой жаре бетон за неделю схватится, и недели через три его можно будет нагружать. Инженеры “Сингх Сансет” препирались, изучая новый график, но Ванье откланялся на индийский манер, и они с Нильсеном вышли из зала. Удалившись от стройплощадки, они купили у уличного торговца два ледяных “Кингфишера” и гуляючи направились к докам. У Ванье оставалось еще три часа до вылета в Нью-Йорк. Внезапно Нильсен участливо спросил: “Кстати, Андре, как там Люси? Она закончила фильм фон Тротта?” Ванье улыбнулся. Или скорее скривился. Он попытался увильнуть от ответа, обойти эту тему молчанием, понимая, что пытается скрыть их разрыв, как будто, признавшись во всем Нильсену, он сделает его еще бесповоротнее. Какое унижение. Впервые в жизни он почувствовал себя стариком, и ему стало стыдно, что жизнь обошлась с ним так несправедливо. Люси его окончательно бросила, и архитектор постоянно твердил про себя ее фразу: “У меня другие приоритеты”. Sic transit. Андре предчувствовал, что убиваться каждый день по бросившей его женщине будет, в сущности, не так больно, как желать ее без передышки, когда она спит рядом в безразличном вялом полумраке, за тридевять земель от него. В самолете “Юнайтед Эйрлайнз” по пути в Нью-Йорк Ванье перечитал книжку, подаренную им Люси, – “Аномалию” Виктøра Меселя, о котором еще два месяца назад ничего не знал. Андре пытался работать, но куда там, он в десятый раз переписывал свой отчаянный мейл. Он в кусках. Вот не ожидал такого головокружительного падения. Именно его страдания, так неприкрыто выраженные, выставленные напоказ, возмущали Люси и в итоге погубили его, а он оказался не в состоянии приспособиться. Столкнувшись с болью неудачи, он винил себя, проклинал свое нетерпение. Он считал себя хорошим любовником, нежным и умелым, мечтал удержать ее сексом, стать для нее олицетворением изысканного удовольствия. И тогда он сглупил, потому что нет ничего глупее, чем желание – проявление сущности человеческой природы, если верить Спинозе, – а Андре пытался так и сяк затащить ее в постель, чего она в итоге стала избегать. “Ты подавляешь меня своим желанием. Тебе даже удалось придушить мое”, – сказала Люси и попросила сделать “перерыв”, только это конечно же называется иначе. Мисс Платон против доктора Спинозы. Спиноза продул. Шах и мат. Все это Андре не пишет, разумеется, нет, он пишет ужасно нелепый мейл. “Мне хотелось бы пройти с тобой рука об руку как можно более длинный путь, самый длинный путь на свете”. Он ненавидит каждое из этих слов и все же пишет их и отсылает. Сколько сейчас в Париже? Там уже понедельник. Она еще спит. Потом мелатонин берет свое, Андре погружается в забытье, и ему ничего не снится. В аэропорту Кеннеди он, еще толком не проснувшись, проходит паспортный контроль, офицер сканирует его паспорт, внимательно смотрит на него, просит задержаться, и через несколько минут к ним подходят мужчина и женщина. Они молоды, одеты в стиле casual chic, он в черном костюме, она в сером, вылитые агенты ФБР, коими они и являются, как оказалось. Они предъявили отливающие синевой удостоверения и золотистые значки федеральных маршалов, на которых Фемида с лицом фигурки из “Плеймобиля” держит весы и меч. – Мистер Андре Ванье? – уточняет женщина. Он кивает, она показывает ему фотографию на экране телефона. – Вы ее знаете? Это Люси. Люси сидит в какой-то комнатке с желтым неоновым освещением. Она напугана, она в ужасе, да, это явствует из ее позы и взгляда. Что-то тут не вяжется с образом Люси. – Да, я знаю ее. Конечно. Люси Богарт, моя подруга. С ней что-то случилось? Разве она не в Париже? – У нас приказ просить вас следовать за нами, мистер Ванье. Вас должен был встретить сотрудник вашего консульства. Он подойдет прямо в то место, куда мы должны вас сопроводить. Вы имеете право отказаться, но тогда мы подождем его вместе в Центре административного задержания. Ванье кивает. Конечно, он не отказывается. Они выходят из аэропорта, идут к черному лимузину; там их поджидает какой-то человек, он берет его чемодан и кладет в багажник. Они садятся сзади, и фэбээровец тут же стучит в перегородку из тонированного стекла, отделяющую их от водителя. Машина трогается, Андре отмечает, что в ней полностью непрозрачные стекла. – Пожалуйста, отключите мобильный телефон и передайте его мне, – говорит женщина. – Простите. Таков порядок. Андре повинуется. Он тоже боится. И за Люси, и за себя. Первые часы Четверг, 24 июня 2021 года. База ВВС США Макгуайр, Трентон, Нью-Джерси “Боинг-787” с поврежденным фюзеляжем загнали в самый конец взлетно-посадочной полосы номер 2, поближе к вертолетам “Блэк хоук” и двухмоторным турбовинтовым самолетам ВВС США, большим и серым. Возле “боинга” заняли позицию три бронетранспортера, и пахнущая морем теплая ночь поглотила пустырь, заросший дроком и шалфеем. Рядом со складами непрерывно снуют туда-сюда военные грузовики. Сотни солдат, успешно сочетая оперативность с дисциплиной, оборудуют непонятно что в большом ангаре, откуда только что выкатили грузовой самолет Локхид C-5 “Галакси” внушительных размеров, стоявший там на профилактике. Рядом с гигантскими раздвижными воротами виднеются три крошечных силуэта. По выправке женщины в неудачном суррогате костюма от Шанель и одного из мужчин в темном костюме в стиле Men in Black[19] нетрудно догадаться, что они из спецслужб. Третий человек менее типичен: у него длинные и довольно сальные волосы, на нос сползают круглые очки в стальной оправе, дырявая футболка гласит I ♥ zero, one, and Fibonacci[20]. Еще от него пахнет потом немножко и пивом – гораздо сильнее. Хоть Эдриан Миллер и выпил две бутылки воды, голова у него все равно идет кругом. Стоило ему вылезти из полицейского автомобиля, как к нему подошли два агента и представились, но Миллер тут же забыл фамилии парня из ЦРУ и тетки из ФБР. Он вяло протянул им руку, даже не пытаясь изобразить энтузиазм. Офицер неохотно, даже как-то напряженно пожал ее кончиками пальцев, словно склизкий плавник слегка протухшей илистой рыбы. – Должен признаться, профессор Миллер, я не думал, что вы так… так молоды. Девушке из ФБР, стройной латиноамериканке с тонкими чертами лица и живым взглядом, должно быть лет тридцать с небольшим, прикидывает про себя математик. Ей же поначалу кажется, что он чем-то похож на Джона Кьюсака, только такого апатичного Джона Кьюсака для бедных, но потом она спохватывается: нет, увы. И все же говорит со смесью удивления и уважения: – Мы выучили ваш отчет наизусть, профессор Миллер. Замечательная работа. Мы очень рассчитываем, что ваш опыт нам поможет. Полагаю, вы с доктором Брустер-Ван уже сталкивались с протоколом 42. Эдриан Миллер пробормотал невнятное “нет”. У него так давно не было вестей от Тины Ван, что он даже не знал, что Брустер столь прочно вошел в ее жизнь, и нет, он никогда не имел дела с протоколом 42. Насколько ему известно, пока что ни одно из событий, предусмотренных протоколами “с ограниченной вероятностью”, не нарушило воздушное движение: ни высадка инопланетян, входящая в три из них – “Близкие контакты третьей степени”, “Война миров” и “Мотив неизвестен”, в каждом из которых они прописали по дюжине вариантов, включая Годзиллу – специально для Тины, ни воздушно-десантное вторжение зомби и прочих вампиров, ни вспышка эпидемии – геморрагической лихорадки вроде Эболы или коронавируса, описанные в пяти других; что касается гипотетического и зловредного искусственного интеллекта, берущего под контроль воздушный трафик – независимо от того, действует ли он автономно – смотрим протокол 29 – или дистанционно управляется иностранной державой – протокол 30, то и он до сих пор никак себя не проявил, хотя этот вариант становится как раз все более правдоподобным. Но вот протокол 42… Невозможно столкнуться с необходимостью применения протокола 42. Миллер отпил воды и бросился головой в омут: – Знаете… Простите, я забыл ваши фамилии. – Старший агент Глория Лопес. А это мой коллега из ЦРУ Маркус Кокс. – Так вот, старший агент Глория Лопес, если честно, протокол 42… как бы это сказать…