Когда Эдриан вышел из лаборатории, полицейская машина уже ждала его прямо возле барбекю с бодро скворчащими сосисками. Офицер отдал ему честь, словно четырехзвездочному генералу, и взгляды коллег разом устремились на него. Эдриан неуклюже и сбивчиво отсалютовал полицейскому и забрался на заднее сиденье, не преминув зацепить головой крышу. Автомобиль тронулся с места с ревущей сиреной и включенной мигалкой. Эдриан мчался вдаль от секса с Мередит, навстречу неизвестному. Значит, кто-то где-то в галактике подбросил монетку, и она и впрямь зависла в воздухе. Розыгрыш Восточное побережье США, международные воды, 40° 25' 27" N 65° 49' 23" W Маркл проверяет микрофон, но в эфире тишина. Кеннеди прервал связь. Вдруг что-то щелкает, и после очередной долгой паузы раздается другой голос, более низкий: – “Эр Франс” 006, Mayday, это Лютер Дэвис, командующий специальными операциями Федерального управления гражданской авиации. Можете еще раз назвать себя, будьте добры? Выставите код ответчика 1234. Маркл морщится, но Фавро набирает указанный код. Не каждый день приходится общаться с командующим спецоперациями ФАА… Связь прерывается. Затем тот же голос возвращается: – Спасибо, это Лютер Дэвис, ФАА. Назовите дату и место своего рождения, капитан Маркл. Маркл вздыхает, но подчиняется: – Двенадцатое января 1973 года, Пеория, Иллинойс. – Сообщите имена экипажа. – Кеннеди, я не знаю, в курсе ли вы, что я пытаюсь посадить поврежденный 787… Снова тишина, связь прервалась, потом возникает другой голос, женский: – “Эр Франс” 006? Кэтрин Блумфилд, НОРАД[15]. Вы меня слышите? НОРАД, воздушно-космическая оборона, да неужели? Маркл нахмурился: – “Эр Франс” 006, чем обязан, НОРАД? – По соображениям безопасности вы должны отключить на борту самолета вай-фай. Маркл не спорит, исполняет. – Спасибо. А теперь будьте добры, – продолжает голос, – попросите пассажиров отключить мобильные телефоны и все электронные устройства. – Это уже давно сделано, НОРАД, мы попали в сильную турбулентность и… – Отлично. Второй пилот Фавро, в течение следующих нескольких минут вы и весь летный состав соберете все, я подчеркиваю, все устройства, позволяющие поддерживать связь с внешним миром: планшеты, телефоны, пейджеры, медицинские сигнализаторы, игровые приставки, компьютеры и т. д. Не забудьте про очки дополненной реальности и смарт-часы. Все без исключения. Капитан Маркл, мы имеем дело с очень серьезной опасностью внешнего вмешательства в навигационную систему вашего корабля, и электронные устройства могут усугубить эти помехи. Вы, кстати, вполне можете поделиться этой информацией с пассажирами, если почувствуете, что это необходимо, чтобы они согласились сотрудничать. – Но это вызовет беспокойство… – Не важно. Скажите, что им все вернут через час, как только вы приземлитесь в Нью-Йорке. Второй пилот Фавро, если вы столкнетесь с сопротивлением, повторите, что это необходимо для безопасности на борту, что существует опасность воздействия на качество функционирования приборов. У вас есть все необходимые полномочия для изъятия электронных устройств. Мы следуем особому протоколу. – Но… как мы будем… хранить эти устройства? – внезапно встревожился Фавро. – Все мобильники похожи, как мы их потом распознаем? – Возьмите пакеты для рвоты, напишите на них фломастером номер места, разберитесь как-нибудь сами. И успокойте пассажиров, они заберут их после посадки. Второй пилот булькает что-то похожее на “да”. Он идет инструктировать экипаж, а Маркл объясняет в микрофон сложившуюся ситуацию, стараясь не упустить ни одной мелочи. В пассажирском салоне Фавро уже готовится к волне протестов, но, видимо, сказывается испуг, пережитый во время турбулентности, угроза хакерской атаки и авторитарные нотки в голосе командира корабля, и подавляющее большинство пассажиров беспрекословно исполняют его требования. Редких упрямцев заставляют подчиниться соседи. Эта щекотливая операция, как ни странно, занимает пару минут. Получив подтверждение, что все средства связи сложены в кабине, офицер НОРАД продолжает: – Данная процедура касается всего летного состава. И лично вас тоже. Сдайте мобильные телефоны, компьютеры. Капитан Маркл, вы отвечаете за принятие всех решений на борту. Вам приказано… – Я командир корабля! – злится Маркл. – И разумеется, я единолично отвечаю за принятие решений, но сейчас вы… – Речь в данном случае идет о государственной безопасности. Мы вместе с вами будем следовать протоколу 42. Маркл ошарашен. Он никогда не слышал ни о каком протоколе 42. – “Эр Франс” 006, ваш новый пункт назначения – база ВВС Макгуайр, Нью-Джерси. Повторяю, база ВВС Макгуайр, Нью-Джерси. Форт Макгуайр… именно там в 1937-м немецкий дирижабль “Гинденбург” упал рядом со швартовочной мачтой, загорелся и полностью разрушился. Маркл медленно поворачивает на юго-запад и послушно объявляет пассажирам, типа Sorry, folks, в связи с серьезными повреждениями наш самолет перенаправлен в Нью-Джерси. На этот раз многие протестуют, освистывают его, тем более что их словно в насмешку дразнят внизу сверкающие на закате небоскребы Манхэттена. Маркл мог бы развлечь народ историей о крушении “Гинденбурга”, но что-то ему подсказывает, что сейчас не время. Нью-Йорк снова на связи: – Это опять Кеннеди-подход. Капитан Маркл, соединяю вас с Национальным военным командным центром в Пентагоне. Маркл не успевает и рта раскрыть, как в эфире раздается мужской голос. Этот тип говорит в нос и растягивает слова, в общем, типичный янки из Нью-Гэмпшира. – Капитан Маркл, это генерал Патрик Сильверия, Национальный военный командный центр. Я обращаюсь к вам по распоряжению министра обороны. Через три минуты к вам присоединятся два истребителя ВМС. Они только что взлетели с авианосца “Гарри Трумэн” и будут сопровождать вас. В случае попытки скрыться или неповиновения их требованиям у них есть приказ сбить ваше воздушное судно. Это уже перебор. Маркл расхохотался. Он наконец-то все понял. – Капитан Маркл? Это генерал Сильверия из НВКЦ. Вы меня слышите? Маркл истерически хохочет, у него даже слезы наворачиваются от смеха. Очень остроумно. Вот же козлы, он тоже хорош, чуть было не повелся, НОРАД, протокол 42, а теперь еще и Пентагон до кучи… Он берет переговорное устройство: – Салют, генерал Сильверия-хуерия! Ничего получше не могли придумать? Честно говоря, я вам поверил, но вот заход с приказом сбить самолет – это уж слишком. Нам вообще-то не до шуток, знали бы вы, через какую грозу мы пролетели. Кроме того, ошибочка вышла, мой последний рейс состоится послезавтра, а не сегодня. Но должен признаться, в качестве пенсионного подарка этот розыгрыш лучше, чем дурацкий морковный торт. – “Эр Франс” 006? Это генерал Сильверия из Пентагона. Cоединяю вас с авианосцем “Гарри Трумэн”. – А это captain speaking![16] Это ты, что ли, Фрэнки? Ничего себе акцент, блядь, чистый сраный янки… Ну вы даете… Из-за вашей херни мы и правда забрали все мобильники у пассажиров. Вы хотели, чтобы они нас разорвали на части, это такая задумка была? В эфире звучит новый голос, более пронзительный, с техасским акцентом на сей раз: – “Эр Франс” 006? Адмирал Джон Батлер с эсминца “Гарри Трумэн”. Ироничная усмешка играет на губах Маркла. – Эй, Джон Батлер в натуре. Ладно, Фрэнки, хватит придуриваться с акцентами. Это уже не смешно. – Капитан Маркл? Это адмирал Батлер. В настоящий момент вас сопровождают два наших “Хорнета” F/A-18. Один из них следует за вашим “боингом” в готовности осуществить перехват, посмотрите справа по борту, будьте добры. Маркл хмыкает, но все же поворачивается. В нескольких метрах от законцовки правого крыла летит “Хорнет”, вооруженный десятью ракетами класса “воздух-воздух”. Пилот машет ему из кабины. – А теперь выполняйте наши инструкции. Андре Воскресенье, 27 июня 2021 года. Индия, Мумбаи Fotografei voicê na minha Rolleiflex… В огромном холле отеля “Гранд Хаятт Мумбаи” приглушенно звучит приторная босанова Стэна Гетца, Жобима и Жоао Жилберту. Эта песня – ровесница человека, который, тяжело дыша, понуро выходит из лифта. Когда в резком неоновом освещении зеркало беспощадно напомнило ему о его шестидесяти годах, он отвел глаза. Андре Ванье так и не заснул. Всему виной джетлэг – никак в себя не прийти, – печаль и слишком мрачные мысли. Перед тем как выйти из номера, он написал Люси длиннющий мейл, но в последний момент удержался и не отправил его. Это все равно что бросить сдуру бутылку в море. По телефону из Парижа, где была еще ночь, Люси заявила ему усталым голосом, что у нее “другие приоритеты”. Он написал ей, зная, что это бесполезно, а главное, скажем так, контрпродуктивно. Но когда батарейки в пульте разряжаются, жмешь на кнопки с удвоенной силой. Это так естественно. Архитектор вышел из международного отеля – как же он это ненавидит: вялые пропорции, лишенные всякой элегантности материалы, напыщенные гнетущие формы – и из арктического воздуха кондиционеров влип прямо в пекло тропического индийского лета. Шум внезапно оглушил его, а удушливый воздух и воздухом-то назвать нельзя. Мумбаи воняет сгоревшими шинами и выдохшейся соляркой. На забитой Пиплайн-роуд он махнул рикше, и грязно-зеленый агрегат застыл прямо перед ним, завывая во все свои десять клаксонов. Андре назвал адрес стройки в районе Каматипура, посулив рикше щедрую плату, и сложился втрое, чтобы впихнуть свое длинное и все еще худое тело в тесное пространство трехколесной повозки. Рикша торопливо вырулил на дорогу, опять нещадно гудя, и нырнул в плотный трафик, следуя по ему одному известному маршруту. – Почему ты всегда ездишь на рикшах? – спросил его Нильсен накануне. – В такси гораздо спокойней. Да, но Нильсену с его длинными светлыми волосами, безупречно скроенными костюмами от Hugo Boss, идеально сидящими на атлетической фигуре, и всего-то двумя годами службы в конторе, Нильсену, недавнему выпускнику – ах, его заходы “после вашего проекта Гранд-центра Миссисипи, месье, я просто мечтал работать в «Ванье & Эдельман»”, – Нильсену невдомек, что эти минуты удушья сейчас единственная радость Ванье. На разбитом заднем сиденье трехколесного рикши он жаждет вновь ощутить себя – и иногда у него это получается – двадцатилетним юнцом в Шри-Ланке, где он оказался с той безумной девицей из Неаполя, как ее там, сразу и не вспомнишь, с тяжелой грудью и ослепительной улыбкой, Джулия? Да, вот, Джулия, ну конечно. Рикша внезапными рывками, пронзительно сигналя, пробирается в шумном вонючем потоке к стройке небоскреба “Суриайя”, и Андре удивляется, что на дверцах автомобилей нет царапин, да и зеркала заднего вида чудом целы. Рикша в кои-то веки не из тех измученных подростков, что покупают в складчину трехколесный велосипед и, доверив свою судьбу Waze, вкалывают без передышки при полном незнании правил дорожного движения. Нет, этот коренастый мужичок неопределенного возраста, в широких черных очках-авиаторах, с агрессивной ловкостью лавирует между грузовиками и легковушками, смело пересекает сплошную осевую, не боясь столкнуться с десятками машин, мчащихся прямо на него, и то, как он целым и невредимым протискивается в гуще потока, сродни чуду, – впрочем, не зря же у него приклеен на руль Будда из полупрозрачного пластика. Башня “Суриайя” – один из самых амбициозных проектов архитектурного бюро “Ванье & Эдельман”, шедевр изобретательности и стиля: восьмидесятиметровый небоскреб, облицованный стеклом и бамбуком, стянутый стальными профилями. На северном фасаде конденсируется вода, которая используется для орошения зелени на восточном фасаде, а на южном и западном чередуются оконные проемы и солнечные панели – ведь sūryayā означает “солнце”, – обеспечивающие здание электроэнергией. Башня станет символическим промежуточным звеном между районом музеев и университетским кварталом, в ней разместятся стартапы в поисках имиджа, и все этажи уже зарезервированы. Никакая избыточность не испортит простоту небоскреба, это само совершенство, достигнутое постоянным отсечением лишнего. Даже их китайским конкурентам пришлось признать поражение. Но индийский субподрядчик смухлевал, сэкономив на бетоне для фундамента, бедный Нильсен слишком поздно это заметил, и работы идут теперь с двухнедельным опозданием. Андре Ванье, воспользовавшись своим кратким визитом, грозит, договаривается, выносит заключения, и пусть сегодня воскресенье, в тот же день ближе к вечеру он улетит в Нью-Йорк, к своему “Кольцу”. “Другие приоритеты”. Андре воротит от этих слов, интуитивно и безошибочно выбранных Люси, от безвозвратно погибшего прошлого, от остывшего чувства. Люси нарочито жестока, потому что ей хочется, чтобы отныне между ними все было непоправимо, она предпочла свести то немногое, что они прожили за три месяца, к очередной интрижке, банальной и мимолетной, – ну подумаешь, переспала со стариком, пока еще более или менее годным к употреблению, несмотря на увядшую кожу и старомодное имя, которым детей уже никто не называет. Не исключено, что он выносит себе более строгий приговор, чем менее суровая Люси. Они познакомились три года назад. На каком-то ужине у Блюмов. Он там заскучал и собирался уже уходить, когда вошла совсем еще юная девушка – “Извините за опоздание, надо было выставить свет в одной сцене полного метра”. Люси – монтажер.