— Маша, — он удивленно покачал головой. — Ну какая же ты Маша, когда ты — прекрасная, экзотическая туземка Мари… Его комплимент не обрадовал Марианну. — Большую часть времени я не экзотичная туземка, а самая обычная Маша. Маша-растеряша, Маша-забываша, Маша-простокваша. Пусть у меня темная кожа, и волосы как спиральки, пусть я танцую африканские танцы, но я самая обычная девушка. — Ну уж нет. Обычного в тебе нет ничего. Так, сюда… мы на месте. Марианна подняла глаза и похолодела. Они стояли под хорошо знакомой ей вывеской: «Арт-кафе «У бродячей собаки»». Петр привел ее в то самое кафе, где она когда-то трудилась баристой. То самое, где были сделаны злосчастные фотографии с русалочьим хвостом. Из-за которых она потеряла работу в школе. Марианна вошла в хорошо знакомый холл. Здесь было прохладно и гулко, пахло крепко обжаренными кофейными зернами. Она улыбнулась. В клубе ничего не изменилось. Ей нравилось приходить сюда после занятий в университете, и работалось с удовольствием. Эта работа была ее маленьким актом протеста против бабушкиной власти. — Неплохое место, — заметил Петр осматриваясь. На стене у гардероба висели африканские маски, испанские веера и открытки с видами островов, о которых мечтается в детстве, где зеленеют пальмы, плещет море и пиратская каравелла уже встала на рейд. — Это отличное место! — Марианна улыбнулась и вздохнула. — Директор клуба большой романтик и выдумщик… Она повернулась к Петру и натолкнулась на его внимательный взгляд. — Когда я училась в вузе, вечерами стояла здесь за стойкой баристы, — призналась она с легким трепетом. — Наверное, ты хорошо разбираешься в кофе? — Совсем не разбираюсь. Гораздо важнее было запомнить постоянных клиентов по именам. — И долго ты тут подвизалась? — Несколько месяцев. Иногда… помогала другим ребятам. Участвовала в мероприятиях. — Будет интересно про это послушать. Ей показалось, или в его голосе прозвучали те же нотки, что у инквизитора, который спрашивает подозреваемую о тонкостях организации шабаша, а сам в это время мысленно выбирает сорт дровишек для костра? Петр взял Марианну под руку и повел в зал. Она сказала, не глядя на него: — На моей прошлой работе в школе был неприятный казус, когда директриса узнала, что я тут подрабатывала. — Разве это место пользуется дурной репутацией? — Вовсе нет! Здесь часто проводят мероприятия для подростков и пенсионеров. Вечера танцев, игры в мафию… — Сегодня как раз ожидается что-то подобное, — Петр показал на плакат с пальмами и надписью: «Только сегодня! Неподражаемый Леонсио Гонсалес проводит «Танцевальный полдник!» Погрузись в ритмы страстной кизомбы!» — О, Леонсио еще тут! — обрадовалась Марианна. — Вообще-то его зовут Леня Хрунько, но он жгучий брюнет, похож на горячего латинянина, и это нравится посетителям. Так он представляется: дон Леонсио, эмигрант из Аргентины, учитель танцев. — Ты с ним встречалась? — спросил Петр ревнивым голосом. Это ей понравилось — У него жена и двойняшки! И вообще он не в моем вкусе. Мне нравятся… мужчины другого типа. Русоволосые, серьезные, с зелеными глазами. Услышав это, Петр приосанился. Они вошли в зал. На Марианну разом нахлынули воспоминания. Вот сцена с блестящим занавесом и бутафорскими саксофонами на веревочках. Вот огромные пальмы в горшках — на ветках крутятся зеркальные шары и рассыпают радужные блестки по залу, устроенному «лесенкой». — Да, вполне богемно, — заметил Петр. — Не то кабаре на Ямайке, не то кукольный театр «Скоморох». К ним подошел менеджер — новый, незнакомый — и проводил в вип-ложу на застекленном балкончике. Отсюда можно было наблюдать за всем, что происходит в зале (а там всегда происходило немало интересного), и за сценой (где тоже творились чудеса). И живая музыка тут была слышна лучше всего. Принесли меню. Марианна очень хотела есть, но заказывать стеснялась. Она не привыкла, чтобы мужчины платили за нее. Поэтому назвала официанту ерунду: чай и овощной салат. — Ты не против, если я закажу для тебя что-то еще? — сказал Петр. — Ты же ничего не ела за завтраком. Я заметил. Ох уж эти скромные гувернантки с принципами… Юноша! Еще семгу на гриле нам принесите. И шоколадный пудинг. — Мне действительно неловко, — тихо сказала Марианна, глядя в сторону. — Я в первый раз встречаюсь с мужчиной… твоего уровня. — Ничего, привыкнешь. Богатым быть хорошо. Мне нравится. И я уверен, что ты больше ценишь мои личные качества, а не что-то другое. Не так ли? Марианна подняла на него глаза и дрогнула. В голосе Петра прозвучали насмешливые нотки, но он смотрел на нее с нежностью. Ему ужасно шел синий цвет. Джинсовая рубашка, которую он выбрал утром с ее помощью, сидела на его худощавой фигуре очень ладно, а расстегнутый ворот тревожил воображение. В этом наряде Петр казался моложе. Полусумрак скрадывал мелкие морщинки у его глаз и рта, а те, что были видны, подчеркивали выразительность его лица. Он сидел откинувшись, нога на ногу, положив одну руку на спинку диванчика, а другую на колено: поза властного, уверенного в себе человека. — Да, богатым быть хорошо, — вдруг сказала Марианна и посмотрела прямо ему в глаза. — А я вот сейчас думаю… влюбилась бы я в тебя, если бы ты был обычным учителем в школе, моим коллегой, а не богатым бизнесменом Петром Аракчеевым, владельцем строительно-добывающей компании? Петр поднял брови. Пожалуй, она сумела его поразить. — А ты в меня влюбилась? — его голос прозвучал сухо, но Марианна уже сделала решительный шаг и не собиралась останавливаться. — Да, — спокойно повторила она. — Конечно. А как же иначе? Раз я целовалась с тобой и пошла на свидание. Я не стесняюсь признаваться в том, что влюблена. Это не обыденное чувство. Оно редкое и удивительное, как северное сияние или появление кометы. О нем обязательно нужно говорить вслух. Иначе можно упустить что-то важное. Так вот, если бы ты был учителем… Она призадумалась. Петр ждал ее ответа с некоторой тревогой: его зеленые глаза мерцали за прикрытыми веками, а губы сжались. — … если бы ты был учителем… ну, скажем, учителем труда. Знаешь, таким, в сером халате, со штангенциркулем в нагрудном кармане. Ты же отлично работаешь руками… Дети уважали бы тебя. Ты был бы строгим, сдержанным, придирчивым учителем. Конечно, занудным! Но чертовски хорошим. Потому что ты работал бы добросовестно, основательно. У тебя был бы ответ на любой вопрос. Твоя харизма, и твоя сила воли никуда бы не делись. Поэтому вот мой ответ: да, я влюбилась бы в тебя, будь ты простым учителем. Но пожалуй, в твои годы ты бы уже сидел в кресле директора школы. А то и министра образования. Вот. Закончив свою речь, Марианна испугалась. Она торопливо схватила стакан с водой и отпила, чтобы спрятать лицо. Петр покачал головой и издал короткий смешок. — Ни одна женщина ничего подобного мне не говорила, — он наклонился, взял ее руку, поднес к губам и поцеловал запястье, а потом и ладонь. — Мари… Маша. Ты неподражаема. Стесняешься заказать дорогое блюдо, но не стесняешься признаться мужчине, что влюблена. — Я не говорю это всем подряд. Ты второй. Первым был один парень в университете. Он не оценил. Мужчины не любят слышать такое от девушки. Боятся… Наверное, я и тебя сейчас спугнула. Но лучше раньше, чем когда станет слишком поздно. — Парни, может, и боятся, а мужчины — нет. Тот парень был идиот. Твои слова сделали меня очень счастливым. Я глубоко тронут. — А ты смог бы… увлечься мной, если бы я не была учительницей? — Марианна посмотрела на него в упор. — Если бы я, например, работала танцовщицей вот в таком клубе? Выступала на сцене каждый вечер? Петр немного помедлил. Он сложил салфетку, опять расправил. — Тебе, разумеется, нужен честный ответ. Что ж, вот: нет, скорее всего, не увлекся бы. — Я так и думала. — Не знаю, что ты думала. Я не ханжа. Но я рад, что ты педагог, а не скачешь по сцене в вызывающем наряде на потеху публики. — Что в этом плохого? Почему для тебя это препятствие? — Сейчас объясню… — улыбнулся Петр. Его забавлял этот разговор. Однако объяснить он не успел: официант принес заказ. Пока он расставлял приборы, Марианна заметила, что зал наполнился. Появились наряженные девушки и пожилые тетеньки. Многие привели с собой мужчин. Те были не в своей тарелке и поглядывали по сторонам, как будто искали запасной выход, чтобы удрать. Были и юные парочки. Лица у них горели энтузиазмом. Посетители занимали столики, оживленно переговаривались и посмеивались. А потом на сцену вышел сам дон Леонсио Хрунько. Марианна была рада увидеть старого знакомого. Его появление прервало неловкий разговор, который она же и затеяла на свою голову и теперь жалела об этом. От слов Петра стало немножко грустно. Слушать его объяснения не хотелось. Она боялась, что он скажет что-то такое, что окончательно ее расстроит. Она не рассчитывала на страстные ответные слова… Довольно и того, что на ее признание он отреагировал очень мило. Но все же зря она наговорила разной ерунды. Все испортила, дурочка… Марианна прекрасно знала, почему ее так тянет рассказывать мужчинам о своих чувствах. Разумеется, дело в ее суровой бабушке и вечно отсутствующей матери. Мало она получала в детстве «телячьих нежностей». Разве что тетя Зоя на них не скупилась, но в жизни Марианны она появлялась редко. Ласковыми словами у них в семье не разбрасывались. Похвалу нужно было заслужить. Любили ли ее просто так, за то, что она есть? Марианна порой в этом сомневалась. А так хотелось слышать: «Ты мое солнышко! Ой, ну подумаешь, чашку разбила! Это к счастью! Платье порвала? Не беда, зашьем! Не плачь! А кто у нас такой сладкий? Иди, поцелую!» Тяжело жить без маленьких словесных «поглаживаний». Без глупых нежностей, и сознания того, что для кого-то ты все равно будет самой лучшей на свете, какую бы глупость ты не сделала, какие бы ошибки не совершила. А раз ей редко такое говорили, то говорила она. Подругам, ученикам, коллегам. И маме с бабушкой говорила… И парням. Точнее, одному парню — однокурснику Олегу. И он тоже нежничал… называл «красавицей, шоколадкой, деткой». Вываливал на нее весь набор приторных слов, которые щедро рассыпают парни, когда хотят от девушки понятно чего. Но у Марианны был хороший слух. Фальшь она слышала прекрасно. В глубине души знала, для чего были все эти комплименты, но все же позволила себе обмануться. Петр нечасто говорил ей приятные вещи. Но он говорил их искренне, она это чувствовала. Но все же, все же… Она покосилась на своего спутника. Тот с интересом наблюдал выход дона Леонсио. Тот вышел на сцену пружинистым шагом, выкатил грудь колесом и прищелкнул пальцами. — Ола, друзья! Ме йамо Леонсио Гонсалес, сой де Архентина (Меня зовут Леонсио Гонсалес, я из Аргентины. (исп.)), — сказал он звучным голосом с характерным малорусским акцентом. — Приветствую вас на «танцевальном полднике»!