Кроме этого высокого нескладного мужчины. — Папа, это ты? — в голосе Даши звучало потрясение. — Вообще не похож. Ничего себе, какой ты был! А ты чего такой чумазый? И лохматый? Ага, а сам меня постоянно ругает, что я не умываюсь и не расчесываюсь! А это что за дядька рядом с тобой? Твой папа или тот… Людвиг? — У меня не сохранились фотографии твоего дедушки. Да, это мой друг и наставник Людвиг Александрович. Он меня многому научил, — Петр Аркадьевич улыбнулся воспоминаниям и легонько погладил пальцем стекло. — Научил любить чтение. Любить историю и математику. Жить по расписанию. Выполнять задание сразу, как только его получаешь, не откладывая на потом. Добиваться поставленной цели. Он был строгий, но мировой мужик. — Он умер? — Уехал из Лопухово в конце девяностых. Да, наверняка умер. Со здоровьем у него было неладно. Музей закрыли, его отправили на пенсию. Это его подкосило. — Жалко, — сочувственно сказала Даша. У Марианны внутри тоже все сжималось от жалости — к Дашиному отцу. Ну и путь он прошел! Ну и жизнь у него была! Она увидела лишь крохотный ее кусочек — секунду летнего вечера двадцать три года назад. Но этот кадр рассказал ей о многом. И что еще было за ним? Какая история? Ей очень хотелось узнать о жизни Петра Аркадьевича больше. Но она видела, что он не желает говорить об этом в присутствии Даши. Потому что он перевел разговор на другое: — Давай покажу тебе, что в этих шкафах. В прошлый раз, когда ты сюда заглядывала, тебе было не особо интересно. А сейчас хочешь посмотреть? — Там у тебя вроде документы какие-то… — Не только. — Покажи, теперь мне интересно! Марианна улыбнулась. Как здорово все складывается с Дашей! С отцом она теперь разговаривала иначе. По-свойски, без скованности, как и должна говорить дочь с отцом. Они подошли к шкафу у правой стены. Шкаф тоже был старомодный, советской эпохи. В родной поселковой школе Марианны такой стоял в подсобке в кабинете физики — учителю было жалко его выбрасывать, и он хранил в нем ученические тетради за многие годы. — Здесь моя коллекция, — сказал Петр Аркадьевич, как будто извиняясь, и вытащил толстый кожаный альбом. Альбом пах старой бумагой, но на нем не было ни пылинки, как и повсюду в кабинете. Это же Петр Аркадьевич! В его мире нет места беспорядку. — Тут тоже фотографии? — спросила Даша. — Нет. Моя коллекция марок, — признался Аракчеев деревянным голосом. Марианна была готова поклясться, что он изнывает от неловкости! Он перевернул тяжелую обложку, и внутри действительно были бумажные квадратики с зубчатыми краями. Одни серые, невзрачные. Другие яркие, как конфетти. Аракчеев переворачивал крепкие картонные листы. Мелькали портреты лидеров, ракеты, аэропланы, породистые лошади, даты и юбилеи… Марианна мысленно улыбалась до ушей. С ума сойти, Петр Аркадьевич коллекционирует марки! Она знала, когда ее мама и тетя Зоя были девчонками, многие школьники имели такое увлечение. Сейчас люди собирают совсем другое — плакаты, игровую атрибутику, разную прочую чепуху… А вот марки — это не чепуха. В собирании марок есть что-то солидное, благородное и… умилительное. Жаль, Даша этого не поймет! Однако Даша ее удивила. — Ничего себе! — уважительно восхитилась Даша. — Крутотень! Один мальчик в школе в Москве собирал наклейки с футболистами, а другой японские комиксы. Ты, значит, тоже увлекаешься! Марианна посмотрела на нее с признательностью. Петр Аркадьевич тоже несколько расслабился. Уголки его губ тронула улыбка. Наверное, он боялся, что дочь будет над ним смеяться. Но она была действительно впечатлена. — Надо бы и мне что-нибудь начать собирать, — призадумалась Даша. — И рассказывать об этом на канале в ютубе. — У тебя уже есть коллекция, — отозвалась Марианна. — ты собираешь кукол из любимого мультфильма и все про них знаешь. Петр Аркадьевич, пусть она вам тоже свою коллекцию покажет! Сделает презентацию… — Хорошо, — серьезно кивнул Петр Аркадьевич. — Даша, не трогай, пожалуйста, эту марку! Руками ее брать нельзя. Для этого есть пинцет. Она редкая. — Это дорогие экземпляры? Вы вкладываете в них средства? — догадалась Марианна. — Нет, дорогих всего парочка. Вот эта… с дирижаблем, тридцать первого года выпуска, — он показал на блеклую голубую марку. — И вот эта, выпущенная к юбилею Полтавской битвы. Но они вовсе не стоят целое состояние, как можно подумать, — он сухо улыбнулся. — За каждую на аукционе дают около десяти тысяч долларов. Ага, совсем мелочи. Копейки, можно сказать! — Большинство этих марок не имеют большой ценности. Я храню их по иной причине. Марки собирал Людвиг Александрович. Говорил, что это занятие развивает аккуратность, самодисциплину и привычку к порядку. Мне эти кусочки бумаги казались… кадрами жизни, которой я не знал. Когда Людвиг Александрович уезжал, он продал свою коллекцию одному филателисту за бесценок. Потом, когда я вернулся сюда много лет спустя, я выкупил его альбомы и стал их пополнять. Это еще одна память о нем. — Понимаю, — потрясенно сказала Марианна. — А в тех шкафах — другие воспоминания. То, что осталось от музея. Документация, исторические письма, книги, которые здесь выставлялись. Что-то было обнаружено в подвале во время ремонта. А что-то пришлось тоже выкупать у коллекционеров. В девяностые музеи умирали и втихую распродавали государственное имущество частникам. Некоторые вещи я вернул. Часы в библиотеке. Стулья в малой столовой. Инкрустированный столик на веранде. Все это было частью экспозиции музея, которого больше нет. — А это что? Тоже музейное? — Даша схватила фарфоровую фигурку грудастой крестьянской девушки в синем платочке с позолотой, которая стояла на каминной доске. — Осторожно! Не разбей. Эта вещь тоже недешевая. Мейсенский фарфор, девятнадцатый век. — На горничную Олечку похожа, — с отвращением заметила Даша и поставила фигурку на место. — Камин вы тут не разжигаете? У вас холодно, — заметила Марианна, потирая руки. Она никак не могла отойти от изумления. Петр Аркадьевич открылся ей в совершенно новом свете. Требовалось время, чтобы переварить эту информацию. И свыкнуться с тем чувством, которое она теперь испытывала, когда находилась с ним рядом. Ее бросало то в жар, то в холод, а ее сердце попеременно сжималось то от жалости, то от восторга. — Он не рабочий. Камин мы разжигаем только в гостиной, и то нечасто. Ну что, теперь чай пить? Даша с подвыванием зевнула. — Глаза слипаются, — пожаловалась она. — Я, наверное, баиньки. Марианна Георгиевна, как здорово, что вы теперь с нами живете! Классно день провели, правда? — Правда, — подтвердила Марианна. Они вышли из кабинета. Петр Аркадьевич тщательно запер его на замок. Даша пожелала отцу спокойной ночи и пошла к себе. Лицо у нее было довольное и веселое. — Марианна Георгиевна, вы тоже устали и собираетесь спать? — обратился к ней Петр Аркадьевич и посмотрел на нее в упор. — Может, продолжим приятный вечер? Посидим в гостиной, поговорим? Я разожгу камин, как вы хотели. Что-нибудь выпьем. Если вам не нравится виски, найду для вас что-то другое, на ваш вкус. «Да он же приглашает меня на свидание! В собственной гостиной», поняла Марианна и смутилась. И после секундной паузы ответила: — С удовольствием, Петр Аркадьевич. 26 Они спустились в гостиную. Аракчеев тут же взялся хлопотать у камина, а Марианна переступала с ноги на ногу и не знала, куда сесть. Она огляделась. В гостиную Аракчеевского дома она раньше заходила лишь раз. Это была самая красивая комната в доме. Полная изящных столиков, элегантных шкафчиков и золоченых рам на стенах. На весь пол — пушистый ковер. Сейчас тут стояла полутьма: люстра не горела, лишь тускло светили настенные светильники, да разгорался оранжевый огонь в камине. Марианне было немного не по себе. За день случилось столько всего, что голова шла кругом. Пожалуй, зря она согласилась продолжить вечер наедине с Аракчеевым: неизвестно что из этого выйдет. Чутье подсказывало, что сюрпризы еще не закончились. — Марианна, не стойте. Садитесь прямо на пол, на ковер, — приказал Аракчеев не поворачиваясь. Он опустился у камина на правое колено и ловко шуровал длинной кочергой. — Так всегда делают в кино, — продолжил он с легкой насмешкой. — Садятся у камина и пьют горячий пунш. Я и пунш сейчас подам. Немецкие партнеры однажды научили готовить. Вы любите пунш, Марианна? Она замялась, не зная, что ответить. Петр Аркадьевич выпрямился — кочерга в руке — и внимательно посмотрел на нее. В его зеленых глазах плясали крошечные огоньки. — Ничего, что я вас так, по имени, без отчества? — Ничего… — Садитесь, говорю. Берите подушки и бросайте к камину, — он теперь произносил слова отрывисто, как будто сердясь. Марианна принесла подушки и осторожно опустилась на пол. Сначала она не знала, как устроиться. Вытянула длинные ноги, потом подобрала под себя. Хорошо, что она не успела переодеться и на ней джинсы и простая футболка. Хотя сейчас бы что-то красивое… блузку с вырезом… шелковое платье, чтобы подол лег по кругу и шуршал… Петр Аркадьевич ушел на кухню. Хлопнула дверца холодильника, звякнуло стекло. И правда взялся пунш готовить! Марианна протянула руки к камину. Пламя плясало и заливало комнату жарким оранжевым светом. На стенах метались тени и отблески. Она почувствовала себя в кадре романтической мелодрамы. Но не успела насладиться новой ролью, как вернулся хозяин дома. Поставил на ковер поднос с бокалами, сыром на тарелке и блестящим котелком. Котелок накрывала решеточка, где были разложены кубики сахара, коричневые от рома. Аракчеев щелкнул зажигалкой. Взметнулись синеватые языки пламени, сладко и пряно запахло карамелью и кардамоном. Марианна затаила дыхание от восторга. Петр Аркадьевич тоже сел на ковер подле каминной решетки — живописно, как ковбой на привале, положив руку на согнутое колено. — Это немецкий пунш Фойерцангенбоуле по упрощенному рецепту — объяснил он хрипловатым голосом. — Хоть сейчас и не Рождество, но давайте себя побалуем. — Никогда не пробовала, — призналась Марианна. Аракчеев зачерпнул в котелке поварешкой на длинной ручке и налил в бокал рубиновый напиток. — Пейте спокойно. Он некрепкий. Марианна осторожно пригубила. Пунш имел восхитительный вкус леденцов, малины и Нового года. Она трепетно вздохнула и с чувством поблагодарила: — Спасибо, Петр Аркадьевич. — Не за что. Давайте так: когда Даши нет, вы тоже будете звать меня по имени, без отчества. Она с сомнением качнула головой. — Хорошо, попробую… Марианна беззвучно шевелила губами — мысленно раз за разом произносила его короткое имя, катала его на языке, как камушек. Примерялась, приучала себя. Петр Аркадьевич — да нет, Петр же, Петр! — задумчиво провел большим пальцем по кромке бокала, глядя ей в лицо.