– Откуда ты знаешь, что он педик? – перебиваю я. – Британцы все педики, – пожимает плечами Прайс. – Но откуда ты знаешь, Тимоти? – ухмыляется Ван Паттен. – Я видел, как он ебал Бэйтмена в жопу. В сортире банка Morgan Stanley. Я вздыхаю и обращаюсь к Престону: – А где он стажируется, Моррисон? – Не помню, – отвечает Престон, почесывая в затылке. – В Lazard? – Где? – напирает Макдермотт. – В First Boston? Goldman? – Точно не помню, – говорит Престон. – Может, в Drexel? Он всего лишь помощник ответственного аналитика по финансам, а его жуткая подруга с гнилыми зубами, та вообще сидит в какой-то дыре, занимается выкупом акций за счет кредита. – Где мы сегодня ужинаем? – говорю я. Мое терпение лопается. – Надо заказать столик. Я не собираюсь стоять в каком-нибудь ебаном баре. – А что это за дрянь надета на Моррисоне? – обращается сам к себе Престон. – Что, действительно костюм в полоску с клетчатой рубашкой? – Это не Моррисон, – говорит Прайс. – А кто? – Престон снова снимает очки. – Это Пол Оуэн, – говорит Прайс. – Это не Пол Оуэн, – говорю я. – Пол Оуэн в другом конце бара. Вон там. Оуэн стоит у стойки, в двубортном шерстяном костюме. – Он занимается счетами Фишера, – говорит кто-то. – Везучий мерзавец, – бормочет кто-то другой. – Везучий жидовский мерзавец, – произносит с нажимом Престон. – Боже мой, Престон, – говорю я. – Это-то тут при чем? – Слушай, я своими глазами видел, как он трепался по телефону с исполнительными менеджерами и при этом плел ебаную менору. А в прошлом декабре он приволок в офис куст хануки, – неожиданно оживившись, говорит Престон. – Хуйню ты плетешь, – холодно замечаю я, – а не менору. Хуйню. – Бог ты мой, Бэйтмен, может быть, мне сходить в бар и попросить Фредди пожарить тебе этих ебучих картофельных оладий, – говорит неподдельно встревоженный Престон. – Этих, как их… латкес? – Спасибо, конечно, но я как-нибудь обойдусь, – отвечаю я. – Просто попридержи свои антисемитские замечания. – Вот он, глас рассудка. – Прайс тянется вперед, чтобы потрепать меня по спине. – Милый соседский мальчик. – Да, милый соседский мальчик, который, по твоим же словам, дает трахать себя в жопу британскому стажеру финансового аналитика, – насмешливо отвечаю я. – Я сказал, что ты – глас рассудка, – говорит Прайс. – Я не говорил, что ты не гомосексуалист. – Или что ты не зануда, – добавляет Престон. – Угу, – говорю я, глядя на Прайса в упор. – Спроси Мередит, гомосексуалист я или нет. Она тебе скажет… если только вынет мой хуй изо рта. – Мередит западает на педиков, – Прайс невозмутим, – поэтому я ее и бросил. – Постойте, ребята, слушайте, я анекдот вспомнил, – потирает руки Престон. – Престон, – говорит Прайс, – ты сам ходячий анекдот. Ты ведь знаешь, что тебя на ужин не приглашали. Кстати, славный пиджачок: не сочетается, но дополняет. – Прайс, ты – скотина, ты, блядь, так жесток со мной, – смеется Престон. – Ладно, слушайте. Встречаются на приеме Джон Ф. Кеннеди и Перл Бейли, уединяются в Овальном кабинете, трахаются там, то да се, потом Кеннеди засыпает и… – Престон вдруг умолкает. – Вот черт, что же потом… Ах да, Перл Бейли говорит: «Господин президент, мне охота еще поебаться», а он отвечает: «Я сейчас посплю, а минут через тридцать…» – нет, постойте… – Престон опять умолкает, немного смущенный. – Сейчас… «Через час… ну да ладно… минут через тридцать проснусь, и мы опять трахнемся, только ты, пока ждешь, держи одну руку у меня на хуе, а другую – на яйцах», и она отвечает: «Хорошо, только зачем мне держать одну руку на хуе, а другую… другую – на яйцах?» – и… – Он замечает, что Ван Паттен что-то небрежно рисует на обороте салфетки. – Ван Паттен, ты меня слушаешь? – Слушаю, – раздраженно отвечает Ван Паттен. – Давай. Заканчивай. Одну руку – на хуе, другую – на яйцах, а дальше? Луис Каррузерс так и стоит у стойки и ждет. Теперь мне кажется, что на нем шелковый галстук от Agnes В. Все словно в тумане. – Я не слушаю, – говорит Прайс. – А он говорит: «А затем…» – Престон опять запинается. Длительное молчание. Престон смотрит на меня. – Не смотри на меня, – говорю. – Это не мой анекдот. – И он отвечает… У меня в голове пусто. – Уже можно смеяться? На фразе «у меня в голове пусто»? – интересуется Макдермотт. – Он говорит, мм… – Престон закрывает глаза рукой и задумывается. – Вот черт, ты подумай, забыл… – Великолепно, Престон, – вздыхает Прайс. – Ты такой идиот, что даже не смешно. – У меня в голове пусто? – спрашивает меня Крейг. – Я что-то не понял. – Сейчас, сейчас, – говорит Престон. – А, вот, вспомнил. «А затем, что, когда я последний раз трахал негритянку, она стащила у меня бумажник». – Он первый начинает хихикать. После непродолжительного молчания стол разражается смехом. Смеются все, кроме меня. – Вот, стало быть, анекдот, – с гордостью говорит Престон, явно воспрянув духом. Он и Ван Паттен пожимают друг другу руки. Даже Прайс смеется. – Господи, – говорю я. – Это ужасно. – Почему? – искренне не понимает Престон. – Это смешно. Это юмор. – Ладно, Бэйтмен, – говорит Макдермотт. – Не напрягайся. – Ах да, я забыл. Бэйтмен встречается с кем-то из Союза борьбы за гражданские права, – говорит Прайс. – Что тебе тут не нравится? – Это не смешно, – отвечаю я. – Это расизм. – Бэйтмен, скотина ты мрачная, – говорит Престон. – Кончай читать биографии Теда Банди. – Престон выпрямляется и смотрит на свой Rolex. – Слушайте, мне пора. До завтра. – Да, на том же месте и в тот же час, – говорит Ван Паттен, пихая меня локтем. Перед тем как уйти окончательно, Престон опять наклоняется надо мной: – «А затем, что, когда я последний раз трахал негритянку, она стащила у меня бумажник». – Я понял, понял, – говорю я, отпихивая его. – Не забывайте, ребята: немногое в этой жизни работает так же четко, как Kenwood. – Он уходит. – Ябба-дабба-ду, – говорит Ван Паттен. – Слушайте, а вы знаете, что пещерные люди получали больше клетчатки, чем мы? – говорит Макдермотт. «Пастели» Когда мы наконец оказываемся в «Пастелях», я едва не плачу, поскольку совершенно уверен, что мест нет. Но нам предлагают хороший столик, и облегчение накрывает меня благодатной волной. Макдермотт знаком с метрдотелем «Пастелей», и, хотя мы заказали столик всего несколько минут назад из такси, нас тут же проводят через переполненный бар в розовый, ярко освещенный зал и сажают за превосходный отгороженный столик. Заказать столик в «Пастелях» совершенно невозможно, и, по-моему, Ван Паттен, я сам и даже Прайс потрясены до глубины души. Может быть, мы даже завидуем той прыти, которую проявил Макдермотт. Набившись в такси на Уотер-стрит, мы поняли, что так никуда и не позвонили, и, лишь когда дело дошло до обсуждения достоинств нового калифорнийско-сицилианского бистро в Верхнем Ист-Сайде (я так паниковал, что едва не порвал «Загат» пополам), мы пришли к согласию. Только Прайс возражал, но и он в конце концов пожал плечами со словами «Да мне все по хую», и мы позвонили с его мобильного, чтобы заказать столик. Прайс надел наушники и включил звук плеера так громко, что Вивальди был слышен даже сквозь автомобильный шум, доносившийся через полуопущенные окна такси. Ван Паттен и Макдермотт отпускали грубые шуточки о размере члена Тима, и я от них не отставал. Возле входа в «Пастели» Тим выхватил у Ван Паттена салфетку с окончательной версией его тщательно сформулированных вопросов для «GQ» и швырнул ее нищему, который валялся возле ресторана с грязной картонкой в руках: «Я ГОЛОДНЫЙ И БЕЗДОМНЫЙ, ПОЖАЛУЙСТА, ПОМОГИТЕ МНЕ». Кажется, все идет нормально. Метрдотель прислал нам четыре бесплатных коктейля «Беллини», но мы все равно заказываем напитки. Ronettes поют «Then He Kissed Me», у нашей официантки хорошая фигура, и даже Прайс, похоже, отошел, хотя и ненавидит это заведение. К тому же за столиком напротив четыре женщины, и все отлично выглядят – блондинки с большими сиськами. На одной шерстяное платье-рубашка от Calvin Klein; вторая одета в шерстяное вязаное платье и жакет с застежкой из фая от Geoffrey Beene; третья в юбке из плиссированного тюля и бархатном бюстье, по-моему, от Christian Lacroix, на ногах у нее туфли на шпильках от Sidonie Larizzi; четвертая – в черном с блестками платье без пояса, поверх которого надет жакет от Bill Blass (шерстяной креп). Теперь играют Shirelles, «Dancing in the Street»: из-за высоких потолков и мощных колонок звук такой громкий, что нам приходится кричать нашей фигуристой официантке. На ней двухцветный шерстяной костюм с бисером от Myrone de Premonville и высокие бархатные ботиночки. Мне кажется, что она кокетничает со мной: соблазнительно смеется, когда я выбираю на закуску ската и кальмара с красной икрой, проникновенно смотрит, когда я заказываю запеканку из лосося с зеленым соусом томатилло. Я вынужден состроить озабоченное, убийственно серьезное выражение и уставиться на стаканы с розовым коктейлем «Беллини», чтобы она не подумала, будто я слишком заинтересовался. Прайс заказывает тапас, оленину с йогуртовым соусом и салат из папоротника и манго. Макдермотт – сашими с козьим сыром и копченую утку с эндивием и кленовым сиропом. Ван Паттен берет колбаску из морского гребешка и лосось гриль с малиновым уксусом и гуакамоле. В ресторане на полную мощность работает кондиционер, и я начинаю сожалеть, что не надел новый пуловер от Versace, купленный на прошлой неделе в Bergdorf’s. Он бы хорошо смотрелся с моим костюмом. – Не могли бы вы, пожалуйста, забрать эти коктейли, – обращается Тим к официанту, указывая на «Беллини». – Погоди, Тим, – говорит Ван Паттен. – Успокойся. Я их выпью. – Это европейская дрянь, Дэвид, – поясняет Прайс. – Европейская дрянь. – Возьми мой, Ван Паттен, – предлагаю я.