Я тоже смеюсь, хотя и не понимаю почему. – И где же был Маркус? Я почти хихикаю. Кимболл по-прежнему смотрит на меня с улыбкой. – Он не был с Полом Оуэном, – загадочно произносит он. – Так с кем же он был? – Я все еще смеюсь, но как во сне. Кимболл открывает свою книжечку и впервые награждает меня слегка враждебным взглядом: – Он был в «Атлантиде» с Крейгом Макдермоттом, Фредериком Дибблом, Гарри Ньюменом, Джорджем Батнером и… – Кимболл замолкает, потом поднимает глаза. – И вами. Сейчас я думаю о том, как долго разлагался бы труп в этом кабинете. Когда я мечтаю в кабинете, я обычно думаю вот о чем: поесть бы мясо на ребрышках в «Горячем триколоре» в Вашингтоне, округ Колумбия. Не сменить ли мне шампунь? Какое сухое пиво на самом деле лучшее? Правда ли, что дизайнера Билла Робинсона переоценивают? Что происходит с IBM? Высочайшая роскошь. Выражение «строить из себя крутого» – это наречие? Шаткий мир в «Ассизи». Электрический свет. Совокупность роскоши. Высочайшей роскоши. Этот мерзавец носит тот же самый проклятый льняной костюм от Armani, что и я. Как легко было бы до смерти напугать этого пидораса. Кимболл абсолютно не подозревает, насколько я безучастен. В этом кабинете нет ни единого признака жизни, и все же он продолжает делать пометки. К тому времени, как вы закончите читать это предложение, где-нибудь в мире взлетит или сядет пассажирский «боинг». Мне хочется пива «Пилзнер Урквелл». – Ах да, – говорю я. – Разумеется… Мы хотели, чтобы Пол Оуэн пришел, – я киваю, словно вспоминая что-то, – но он сказал, что у него будут дела… – Потом кротко: – Наверное, с Викторией я ужинал… на следующий день. – Послушайте, как я и говорил, меня всего лишь наняла Мередит, – вздыхает он, закрывая книжечку. На всякий случай я спрашиваю: – А вы знали, что Мередит Пауэлл встречается с Броком Томпсоном? Пожав плечами, он вздыхает: – Об этом я ничего не знаю. Знаю лишь, что Пол Оуэн должен ей большую сумму денег. – Да? – говорю я, кивая. – Вот как? – Лично мне, – признается он, – кажется, что парень разыграл дурака. Свалил на время из города. Может, он и поехал в Лондон. Развеяться. Выпить. Да что угодно. Мне все равно кажется, что рано или поздно он объявится. Я медленно киваю, надеясь, что у меня подобающий случаю озадаченный вид. – Как вы думаете, он не занимался оккультизмом или сатанизмом? – всерьез спрашивает Кимболл. – Что? – Я знаю, что это дурацкий вопрос, но в прошлом месяце в Нью-Джерси – не знаю, слышали ли вы об этом, – молодой биржевой брокер был арестован и обвинен в убийстве мексиканской девушки и в том, что он использовал части ее тела в ритуалах вуду… – Ox! – восклицаю я. – То есть я хочу сказать… – Он снова застенчиво улыбается. – Вы что-нибудь слышали об этом? – Парень отказался признать себя виновным? – с трепетом спрашиваю я. – Точно, – кивает Кимболл. – Интересный случай, – удается мне вымолвить. – Парень, хотя и говорит, что невиновен, все равно считает себя инкой, птичьим богом или кем-то таким, – произносит Кимболл, черты его лица разглаживаются. Мы оба громко смеемся. – Нет, – наконец говорю я. – Пол был не таков. Он сбалансированно питался, и… – Да, я знаю, и вся эта Йельская история, – устало договаривает Кимболл. Следует долгая пауза – на мой взгляд, самая долгая из всех. – Вы консультировались с медиумом? – спрашиваю я. – Нет. – Он качает головой с таким видом, словно обдумывал эту возможность. – К чему? – А в его квартире ничего не пропало? – спрашиваю я. – В общем, нет, – отвечает он. – Отсутствуют туалетные принадлежности, костюм, несколько носильных вещей. Вот и все. – Вы подозреваете, что дело нечисто? – Не знаю, – говорит он. – Но, как я вам уже говорил, я не удивлюсь, если окажется, что он где-то скрывается. – Я хотел спросить – никто не связывался с отделом по убийствам, да? – Нет, пока нет. Как я говорил, мы не уверены, но… – С удрученным видом он замолкает. – В общем-то, никто ничего не слышал. – Но это обычное дело, не правда ли? – спрашиваю я. – Да, просто как-то странно, – соглашается он, растерянно глядя в окно. – Сегодня ты на виду, ходишь на работу, живой, а потом… – Кимболл останавливается, не сумев докончить предложение. – Ничего, – вздыхаю я, кивая. – Люди просто… исчезают, – произносит он. – Земля разверзается и проглатывает их, – печально говорю я, глядя на свой Rolex. – Жутко, – потягиваясь, зевает Кимболл. – Правда, жутко. – Зловеще, – согласно киваю я. – Все просто бессмысленно, – безнадежно вздыхает он. Я молчу, не зная, что сказать, потом выдаю: – Тщетность… с ней трудно смириться. В моей голове нет никаких мыслей. В кабинете тишина. Чтобы нарушить ее, я указываю на книгу, которая лежит на столе, рядом с бутылкой «Сан-Пеллегрино», – «Искусство сделки» Дональда Трампа. – Читали? – спрашиваю я Кимболла. – Нет, – вздыхает он, потом вежливо осведомляется: – Хорошая? – Очень хорошая, – отвечаю я, кивая. – Послушайте, – он снова кивает, – я отнял у вас много времени. Он убирает в карман «Мальборо». – У меня все равно через двадцать минут обед с Клиффом Хакстейблом во «Временах года», – вру я, поднимаясь. – Мне тоже надо идти. – «Времена года» – не далековато ли это от центра? – с озабоченным видом говорит он и тоже поднимается. – О нет, – мямлю я. – Здесь тоже… есть один. – Правда? – спрашивает он. – Я не знал. – Да, – говорю я, провожая его до двери. – Очень хороший. – Послушайте, – произносит он, разворачиваясь ко мне, – если вы что-нибудь вспомните, любая информация… Я поднимаю руку. – Разумеется. Я на сто процентов на вашей стороне, – торжественно провозглашаю я. – Прекрасно, – довольно произносит этот слабак. – Благодарю за ваше… мм… время, мистер Бэйтмен. Я провожаю его до двери, мои ноги подкашиваются, как у космонавта. Несмотря на внутреннюю пустоту, отсутствие чувств, я все же ощущаю – без самообмана, – что я чего-то достиг. Потом, уже совсем расслабившись, мы несколько минут говорим о бальзамах от порезов и ожогов и о пестрых рубашках. Разговор идет на удивление неторопливо, и это успокаивает. Вообще ничего не происходит, но когда Кимболл, улыбнувшись, дает мне свою визитку и уходит, то звук закрывающейся двери кажется мне писком миллиона насекомых, шкворчением килограммов жарящегося бекона, всеобъемлющей тишиной. После того как он покидает здание (по моей просьбе Джин связывается со службой безопасности и просит их за этим проследить), я звоню человеку, рекомендованному моим адвокатом, чтобы он проверил, не прослушиваются ли мои телефоны, и только после таблетки ксанакса я в состоянии встретиться со своим диетологом в дорогом престижном ресторане здоровой пищи под названием «Соевая кухня» в Трибеке. Сидя под лакированным чучелом согнутого дугой дельфина, висящим над тофу-баром, я в состоянии не поежившись обращаться к диетологу с вопросами вроде: «Ну хорошо, расскажите-ка мне все о пончиках». Через два часа, когда я уже в офисе, я узнаю, что телефоны не прослушиваются. На этой же неделе, в пятницу вечером, я сталкиваюсь с Мередит Пауэлл в «Эреце». Она пришла с Броком Томпсоном, и, хотя мы говорим минут десять – в основном про то, почему никто из нас не поехал в Хэмптоны, – Брок не сводит с меня глаз, а она ни разу не упоминает Пола Оуэна. Я мучительно долго ужинаю с новой знакомой, Жанетт. Ресторан только открылся и лезет из кожи вон, ужин тянется невыносимо медленно. Порции скудные. Раздражение мое растет. После этого я хочу обойтись без «М.К.», хотя Жанетт и ноет, что хочет танцевать. Я устал, и мне нужен отдых. В своей квартире я лежу в постели, слишком расстроенный, чтобы трахнуть Жанетт, поэтому она уходит, после чего я смотрю запись утреннего «Шоу Патти Винтерс», посвященного лучшим ресторанам на Ближнем Востоке, а потом беру телефонную трубку и неохотно, с сомнениями, набираю номер Эвелин. Лето