– Господи, Патрик. – Она пытается заглянуть мне в глаза. Видно, что она искренне огорчена. – Мне казалось, что вы с Робертом были друзьями. – Что? – говорю я. – Я не помню. – Разве вы с Робертом не дружили? Я молчу, сомневаюсь. – А мы дружили? – Да, Патрик, дружили. – Роберт Холл. Роберт Холл. Роберт Холл, – бормочу я, пытаясь вспомнить. – Не тот, который студент-стипендиат? Президент старшего курса? – Подумав еще секунду, я добавляю: – Такой, со слабовольным подбородком? – Нет, Патрик, – говорит она. – Другой Роберт Холл. – Я его путаю с другим Робертом Холлом? – Да, Патрик, – сердито говорит она. Я весь напрягаюсь внутри, закрываю глаза и вздыхаю: – Роберт Холл. Это не тот, чьи родители владеют половиной Вашингтона? Не тот, кто был, – я тяжело сглатываю слюну, – капитаном университетской команды? Шесть футов ростом? – Да, – говорит она. – Этот Роберт Холл. – Но… – Я умолкаю. – Что – но? – Похоже, она решила дождаться ответа. – Но он же был педиком, – выпаливаю я на едином дыхании. – Нет, Патрик, не был, – говорит она, явно обиженная. – Я уверен, что был. – Я киваю. – И с чего бы ты так уверен? – спрашивает она без улыбки. – Потому что он позволял парням… ну, не тем, с которыми я общался… как бы это сказать… он был не против, когда они вставляли ему всем скопом и привязывали к кровати, и все дела. По крайней мере, мне так говорили, – честно признаюсь я, а потом со стыдом добавляю: – Знаешь, Бетани, однажды он мне предложил… э, минет. В библиотеке. – О господи. – Она морщится от омерзения. – Ну, где там чек? – Его ведь, кажется, выгнали из университета за диплом по Бабару? Или что-то вроде того? – говорю я. – По слону Бабару? Господи, по французскому слонику? – Ты о чем? – Послушай, – говорю я, – он ходил в бизнес-школу в Келлоге, на северо-западе, правильно? – Ходил, но бросил, – говорит она, не глядя на меня. – Послушай. – Я прикасаюсь к ее руке. Она морщится и убирает руку. Я пытаюсь улыбнуться: – Роберт Холл вовсе не педик… – Можешь не сомневаться, уж я-то знаю, – говорит она как-то слишком натянуто. Похоже, она не на шутку обижена, а мне непонятно, как можно так злиться из-за Роберта Холла? И вместо того чтобы ответить: «Ну да, тупая ты сука», я примирительно говорю: – Я и не сомневаюсь, что знаешь, – и потом добавляю: – Расскажи мне про него. Мне интересно, как у вас с ним. – А потом, улыбаясь, кипя от ярости, я извиняюсь: – Прости. Не сразу, но она все же отходит и улыбается мне в ответ, и я снова прошу: – Расскажи, – и добавляю тихонько себе под нос, улыбаясь Бетани: – Мне бы очень хотелось разрезать твою пизду. Ее слегка развезло от вина, так что она смягчается и начинает рассказывать. Пока она говорит, я размышляю о своем: вода и воздух, небо и время, мгновение, краткий миг в прошлом, когда мне хотелось показать ей всю красоту мира. У меня не хватает терпения для откровений, для того, чтобы начать все сначала, для событий, которые происходят за пределами моего непосредственного поля зрения. Одна молоденькая девочка, первокурсница, с которой я познакомился в баре в Кембридже, когда сам был первокурсником в Гарварде, как-то сказала мне, в ту же осень: «Жизнь полна бесконечных возможностей». Когда она выдала этот бесценный перл, почечный камень мудрости, мне с трудом удалось не подавиться солеными орешками; я спокойно запил их «Хейнекеном», улыбнулся и уставился в угол, где ребята играли в дартс. Наверное, нет нужды говорить, что она не дожила до второго курса. Той же зимой ее расчлененное тело нашли в реке Чарльз, отрезанная голова висела на дереве на берегу, привязанная к ветке за волосы, в трех милях от места, где обнаружили тело. В Гарварде моя ярость была не такой жгучей, какой стала теперь, и бесполезно надеяться, что мое раздражение пройдет. Никогда. – О Патрик, – говорит она, – а ты все такой же, ни капельки не изменился. Даже не знаю, хорошо это или плохо. – По-моему, хорошо. – Да? Правда? – Она слегка хмурится. – Сейчас хорошо. А тогда? – Ты меня знала только с одной стороны, – говорю я. – Как студента. – А как любовника? – спрашивает она, и в ее голосе проскальзывает что-то человеческое. Я холодно смотрю на нее, нисколько не растрогавшись. Где-то снаружи, на улице, играет музыка. Сальса. Официант наконец-то приносит счет. – Я заплачу. – Я вздыхаю. – Нет, – говорит она и открывает сумочку, – это я тебя пригласила. – Но у меня платиновая American Express, – говорю я. Она улыбается: – У меня тоже. Я умолкаю и наблюдаю за тем, как она кладет свою карточку на поднос с чеком. Если я сейчас не разряжусь, меня скрутит в судорогах. – Bay. Вот это я понимаю, эмансипация, – улыбаюсь я, совершенно не впечатленный. Бетани ждет на улице, пока я блюю в туалете непереваренным кальмаром, который уже не такой ярко-красный, каким был у меня на тарелке. Я выхожу на улицу, надеваю темные очки Wayfarers. Я жую мятную жвачку Cert и тихонечко напеваю себе под нос. Целую Бетани в щеку и говорю: – Прости, что долго. Надо было позвонить моему адвокату. – Да? – Она изображает участие… тупая сука. – Один мой друг, – я пожимаю плечами, – Бобби Чамберс, сейчас в тюрьме. Его друзья… ну, в основном только я… ищут ему хорошего адвоката. – Я опять пожимаю плечами и резво меняю тему: – Послушай. – Что? – Она улыбается. – Уже поздно, я не хочу возвращаться в офис, – говорю я, глядя на Rolex; солнечный свет отражается от циферблата и бьет Бетани в глаза, на мгновение ослепляя ее. – Может, поедем ко мне? – Что? – Она смеется. – Может, поедем ко мне? – повторяю я. – Патрик, – она призывно смеется, – ты серьезно? – У меня там бутылка «Пуильи-Фюсс», охлажденного, ну так как? – Я поднимаю бровь. – Слушай, такое могло бы сработать в Гарварде, но… – Она снова смеется и продолжает: – Теперь я старше и… – Она вдруг умолкает. – И… что? – спрашиваю я. – Не надо мне было пить, – говорит она. Мы идем по улице. Жара такая, что трудно дышать. Градусов сто, не меньше. Уже не день, но еще не ночь. Небо кажется желтым. На углу Дуан и Гринвич я подаю нищему доллар, исключительно ради того, чтобы произвести на нее впечатление. – Давай поедем ко мне. – Я чуть ли не хнычу. – Ну давай. – Не могу, – говорит она. – У меня в офисе сломался кондиционер, но я все равно не могу. Я бы с удовольствием, но не могу. – Да ладно тебе, поедем. – Я хватаю ее за плечи и добродушно сжимаю. – Патрик, мне нужно вернуться в офис, – стонет она, слабо протестуя. – Но ты там спечешься, – говорю я. – У меня нет выбора. – Поехали. – Я пытаюсь ее соблазнить. – Хочу тебе показать серебряный чайный сервиз Durgin Gorham сороковых годов. – Я не могу, – смеется она и надевает темные очки.