Она озадаченно пробегает глазами стихотворение, на лице у нее отражается недоумение. Она прищуривается и переворачивает листок, чтобы посмотреть, нет ли чего на обороте. Видимо, она понимает, что это очень короткое стихотворение, снова переворачивает листок и еще раз читает строчки, написанные на лицевой стороне красной ручкой. – Это типа хайку, понимаешь? – говорю я. – Давай. Прочитай его вслух. Она прочищает горло и начинает читать. Очень медленно, запинаясь на каждом слове: – Бедный ниггер на стене. Посмотри на него. Она умолкает, щурится на листок, а потом неуверенно продолжает: – Посмотри на несчастного ниггера. Посмотри на несчастного ниггера… на стене. Она опять умолкает, в замешательстве смотрит на меня и вновь опускает глаза на листок. – Ну давай, – говорю я, оглядываясь в поисках официантки, – читай дальше. Она опять прочищает горло и читает дальше, не отрывая взгляда от листа и понизив голос почти до шепота: – Ну и хуй с ним… Хуй с ним, с этим ниггером на стене… Она умолкает, вздыхает и все же читает последнее предложение: – Этот черный – последний де… дебил? Пара за соседним столиком – он и она – медленно обернулась и смотрит на нас. Мужчина ошеломлен, женщина в ужасе. Я злобно смотрю на нее, пока она не отводит взгляд и не опускает глаза на свой блядский салат. – Ну, Патрик. – Бетани откашливается и протягивает мне листок, пытаясь улыбнуться. – Что? – говорю я. – Я вижу, что… – она на секунду задумывается, – что твое чувство… социальной несправедливости… – она опять откашливается и опускает глаза, – осталось прежним. Я забираю у нее листок, убираю его в карман и улыбаюсь. Я пытаюсь изобразить искреннее и открытое выражение и сидеть прямо, чтобы она не подумала, будто я перед ней заискиваю. Подходит официант, и я спрашиваю у него, какое здесь подают пиво. – «Хейнекен», «Будвайзер», «Амстель лайт», – перечисляет он. – Да? – Я смотрю на Бетани и делаю ему знак продолжать. – Это… все, сэр, – говорит он. – Что, у вас нет «Короны»? И «Кирина»? И «Гролша»? И «Моррети» тоже нет? – Я озадачен и взбешен. – Простите, сэр, нет, – говорит он осторожно. – Только «Хейнекен», «Будвайзер» и «Амстель лайт». – Но это безумие. – Я вздыхаю. – Принесите тогда «J&B» со льдом. Нет, мартини с «Абсолютом». Нет, «J&B» чистый. – А мне еще минеральную воду «Сан-Пеллегрино», – говорит Бетани. – Мне тоже, – быстро добавляю я. У меня подергивается нога, и я ничего не могу с собой сделать. – Хорошо. Перечислить вам наши специальные блюда? – спрашивает официант. – Разумеется, – говорю я раздраженно, но тут же беру себя в руки и ободряюще улыбаюсь Бетани. – Вы уверены? – Он смеется. – Пожалуйста. – Мне совсем не смешно. Я изучаю меню. – На закуску у меня вяленые помидоры и икра с чили поблано, также могу предложить суп из свежего цикория… – Подождите минутку, – перебиваю я, подняв руку. – Подождите минутку. – Да, сэр? – Официант озадачен. – У меня, вы сказали? Вы хотели сказать: у нас, в ресторане, – поправляю я. – У вас… то есть лично у вас… нет никаких вяленых помидоров. Они есть в ресторане. У вас нет чили поблано. Он есть в ресторане. Вы изъясняйтесь нормально. Официант ошарашенно смотрит на Бетани, которая искусно разряжает обстановку вопросом: – А как подают суп из цикория? – Э… холодным, – говорит официант, еще не до конца оправившийся после моей вспышки. Он чувствует, что я на пределе, что я могу сорваться в любой момент. Он неуверенно умолкает. – Продолжайте, – говорю я. – Пожалуйста, продолжайте. – Его подают холодным, – повторяет он. – В качестве основного блюда у нас сегодня морской черт с манго, рыбный сэндвич на булочке, с кленовым сиропом и… – он сверяется по блокноту, – хлопком. – Мм, звучит заманчиво. Хлопок – это, должно быть, вкусно. – Я нетерпеливо потираю руки. – Бетани? – Мне, пожалуйста, севиш с луком-пореем и щавелем, – говорит Бетани. – И цикорий с… ореховым соусом. – Сэр? – осторожно спрашивает официант. – Мне… – Я быстро просматриваю меню. – Мне кальмаров с кедровым орехом и можно еще ломтик козьего сыра, шевр… – Я смотрю на Бетани, скривится она или нет от моего неправильного произношения. – И соус рядом на тарелке. Официант кивает и уходит. Мы остаемся одни. – Ну. – Она улыбается, а потом замечает, что стол слегка трясется. – Что… что у тебя с ногой? – А что у меня с ногой? А… – Я смотрю вниз, под стол, потом снова на Бетани. – Это из-за… музыки. Мне очень нравится эта песня. Которая играет. – А что это? – Она слегка наклоняет голову, вслушиваясь в мелодию, которая играет в динамиках под потолком, над стойкой. – Это… кажется, это Белинда Карлайл. Но я не уверен. – Но… – начинает она, но умолкает на полуслове. – Ладно, забыли. – Что – но? Говори. – Но это вроде бы просто мелодия, без слов. – Она улыбается и опускает глаза, изображая застенчивость. Я придерживаю ногу, чтобы она не тряслась, и делаю вид, что слушаю. – Но это одна из ее песен, – говорю я и добавляю, слегка запинаясь: – Кажется, она называется «Heaven Is a Place on Earth»[29]. Ты ее знаешь. – Слушай, – говорит она, – а ты в последнее время ходил на концерты? – Нет. – Меня злит, что из всех тем она выбрала именно эту. – Я не люблю живую музыку. – Живую музыку? – переспрашивает она, заинтригованная, и отпивает свою минералку. – Да. Ну, разные там группы. По ее выражению я понимаю, что говорю совершенно не то. – А нет, я забыл. Я был на концерте U2. – И как они? – спрашивает она. – Мне очень понравился их новый диск. – Ну, они были классными. Абсолютно классными. Абсолютно… – Я умолкаю, не зная, что сказать. Бетани в недоумении приподнимает бровь и явно желает услышать продолжение. – Абсолютно… ирландскими. – Я слышала, что они хорошо выступают на концертах, – говорит она, и ее голос звучит мелодично, почти напевно. – А кто еще тебе нравится? – Ну… – Я по-настоящему растерялся. – The Kingsmen. «Louie, Louie». Что-то типа того. – Господи, Патрик, – говорит она, пристально глядя на меня. – Что? – Я паникую и прикасаюсь рукой к волосам. – Слишком много мусса? Тебе не нравятся The Kingsmen? – Нет. – Она смеется. – Ты раньше не был таким загорелым, в университете. – Но я был загорелым, правда? – говорю я. – То есть я не был бледным, как привидение Каспер, правда? Я ставлю локоть на стол, напрягаю мышцы и прошу ее потрогать мой бицепс. Она делает, как я прошу, хотя и неохотно, и я продолжаю расспрашивать ее дальше: – В самом деле я был не таким загорелым в Гарварде? – Я изображаю шутливую тревогу, но я и вправду встревожен. – Нет-нет. – Она смеется. – Ты определенно был Джорджем Гамильтоном нашего выпуска. – Спасибо, – говорю я, довольный.