– Моя специализация – в основном убийства. Казни. По-разному, – пожимаю я плечами. – И тебе нравится? – спрашивает она, совершенно не шокированная. – Ну… все относительно. А что? – Я ем ложечку шербета. – Ну, большинство моих знакомых занимаются покупкой и слиянием предприятий, но на самом деле им это не нравится, – говорит она. – Я не это сказал, – выдавливаю я натужную улыбку, допивая свой «J&B». – Задай теперь ты мне вопрос, – просит она. – Ладно. Куда ты… – Я замолкаю, потому что ничего не приходит в голову, но потом продолжаю: – Куда ты ездишь летом? – В Мейн, – говорит она. – Спроси еще что-нибудь. – В какой спортклуб ходишь? – Занимаюсь у частного тренера, – отвечает она. – А ты? – «Xclusive», – говорю я. – В Верхнем Уэст-Сайде. – Правда? – улыбается она, потом замечает кого-то за моей спиной, но выражение ее лица не меняется, а голос остается таким же ровным. – Франческа. О господи. Это Франческа. Смотри. – Дейзи! И Патрик, вот черт! – кричит Франческа. – Дейзи, господи, что ты делаешь с таким самцом, как Бэйтмен? Она усаживается за наш столик вместе со скучающей блондинкой, которую я не узнаю. На Франческе бархатное платье от Saint Laurent Rive Gauche, а на девушке, которую я не узнаю, – шерстяное платье от Geoffrey Beene. Обе в жемчугах. – Привет, Франческа, – говорю я. – Дейзи, господи, Бен и Джерри здесь. Я обожаю Бена и Джерри. – (Мне кажется, она произносит это на одном дыхании, стараясь перекричать музыку, – на самом деле она ее даже заглушает.) – Разве ты не любишь Бена и Джерри? – спрашивает она, широко раскрыв глаза, потом переключается на проходящую официантку. – Апельсиновый сок. Мне нужен апельсиновый сок. О господи, мать твою, этих официанток надо гнать. Где Нелль? Все расскажу ей, – бормочет она, смотря по сторонам, а потом снова обращается к Дейзи: – Как тебе мое лицо? Бэйтмен, здесь Бен и Джерри. Не сиди ты как идиот. Господи, да я шучу. Обожаю Патрика! Но послушай, Бэйтмен, встряхнись наконец, вот самец! Бен и Джерри здесь. Она подмигивает, потом сладострастно обводит языком губы. Франческа пишет для Vanity Fair. – Но я уже… – осекаюсь я и озадаченно смотрю на свой шербет. – Я уже заказал грейпфрутовый шербет. – Я удрученно показываю на свою тарелку. – Я больше не хочу никакого мороженого. – Боже ты мой, Бэйтмен, Джаггер здесь. Мик. Джерри. Ну, вы понимаете, – обращается Франческа неизвестно к кому, при этом не переставая оглядывать зал. Выражение лица у Дейзи так за весь вечер ни разу и не поменялось. – Ну и я-п-п-и, – по буквам говорит она блондинке, потом ее взгляд падает на мой шербет; я придвигаю вазочку к себе. – Ах да, – говорю я. – «Just another night, just another night with you…»[26] – напеваю я. – Я знаю, кто он. – Ты такая худая, Дейзи, мне на тебя смотреть больно. Ладно, познакомьтесь с Элисон Пул, она тоже слишком тощая, и от этого мне тоже плохо делается, – говорит Франческа. Она похлопывает по моей руке, прикрывающей шербет, и тянет вазочку к себе. – А это Дейзи Милтон и Патрик… – Мы знакомы, – говорит Элисон, глядя на меня. – Привет, Элисон. Пат Бэйтмен, – протягиваю я ей руку. – Мы знакомы, – говорит она снова, взгляд ее стал жестче. – Ой… Правда? – спрашиваю я. Франческа вскрикивает: – Господи, вы только посмотрите на Бэйтмена в профиль! У него абсолютно римский профиль. А эти ресницы! – вопит она. Дейзи одобряюще улыбается, я стараюсь ее не замечать. Наконец я узнаю Элисон: это девушка, с которой я развлекался прошлой весной на дерби в Кентукки, когда отдыхал там вместе с Эвелин и ее родителями. Я помню, как она кричала, когда я пытался запихнуть ей во влагалище свой кулак в перчатке, смазанной вазелином, зубной пастой и еще чем-то. Она была пьяна, под кокаином, а я связал ее проволокой и заклеил скотчем ей рот, лицо, грудь. Франческа раньше брала у меня в рот. Не помню где и когда, но она брала в рот, и это мне понравилось. Внезапно я вспоминаю с болью, что тогда, прошлой весной, я хотел посмотреть, как Элисон умрет, истекая кровью, но что-то меня остановило. Она была настолько обдолбана… «О господи», – стонала она несколько часов, кровь шла у нее из носа пузырями, но она так и не заплакала. Может быть, в этом была причина; может быть, это спасло ее. В тот уик-энд я выиграл крупную сумму, поставив на лошадь, которую звали Неприлично Голая. – Ну… привет, – вяло улыбаюсь я, но вскоре самообладание возвращается ко мне. Элисон вряд ли рассказала кому-нибудь о том случае. Ни одна живая душа не может знать о том милом чудовищном вечере. В полумраке, царящем у «Нелль», не видно, что я расплываюсь в улыбке: – Да, я помню тебя. Ты была просто… – Я замолкаю, а потом рявкаю: – Просто насильница. Она молчит и смотрит на меня так, как будто я враг человечества или что-то в этом роде. – Господи, Тейлор спит или просто умер? – спрашивает Франческа, пожирая остатки моего шербета. – Бог ты мой, кто-нибудь читал сегодня «Page Six»? Там было обо мне и о Дейзи. А еще про Теффи. Элисон поднимается, не глядя на меня: – Я пойду найду Скипа внизу и потанцую. Она уходит. Возвращается Макдермотт и, усаживаясь рядом со мной, оценивающе оглядывает с головы до пят Элисон, которая протискивается мимо него. – Удачно? – спрашиваю я. – Фишка не легла, – отвечает он, вытирая нос. Он берет мой стакан, нюхает содержимое, делает глоток и закуривает одну из сигарет Дейзи. Прикуривая, он смотрит на меня, представляется Франческе и опять глядит на меня. – Не смотри на меня так остолбенело, Бэйтмен. Так бывает. Я молчу, уставившись на него, а потом спрашиваю: – Ты что, Макдермотт, фуфло мне гонишь? – Нет, – говорит он. – Не повезло. Я вновь замолкаю, смотрю на свои колени и вздыхаю: – Слушай, Макдермотт, ты уже несколько раз этот фокус проделывал. Я знаю, что ты творишь. – Я ее ебал. – Он снова шмыгает носом, показывая на какую-то девушку за столиком впереди нас. Макдермотт обильно потеет и воняет одеколоном Xeryus. – Правда? Ух ты. А теперь послушай меня, – произношу я, потом замечаю кое-что уголком глаза. – Франческа!.. – Что? – поднимает она голову, капля мороженого стекает по ее подбородку. – Ты что, ешь мой шербет? – показываю я на вазочку. Она сглатывает, не сводя с меня глаз: – Будь проще, Бэйтмен. Ну что ты хочешь от меня, великолепный самец? Тест на СПИД? О господи, кстати, видишь того парня, Краффта? Вот у него. Невелика потеря. Парень, на которого указала Франческа, сидит рядом со сценой, где оркестр играет джаз. Его волосы зачесаны назад, лицо мальчишеское, он одет в костюм с брюками в складку, шелковую рубашку и светло-серый в горошек галстук от Comme des Garçons Homme. Парень потягивает мартини. Совсем нетрудно представить, как сегодня где-нибудь в спальне он лжет – возможно, даже девушке, сидящей рядом с ним (блондинка, большие сиськи, одета в платье с шипами от Giorgio di Sant’Angelo). – Может, скажем ей? – спрашивает кто-то. – Нет, – говорит Дейзи. – Не надо. Кажется, она настоящая стерва. – Послушай меня, Макдермотт, – наклоняюсь я к нему. – У тебя есть наркотики. Я вижу это по твоим глазам. Не говоря уж о твоем, блядь, шмыганье. – Не-а. Ничего. Не сегодня, милый, – качает он головой. Раздаются аплодисменты джазовому оркестру – хлопает весь стол, даже Тейлор, которого нечаянно разбудила Франческа. Я, страшно огорченный, отворачиваюсь от Макдермотта и, как и все остальные, хлопаю в ладоши. К столу подходят Керон с Либби, и Либби говорит: – Керон завтра должна ехать в Атланту. Съемки для Vogue. Нам надо идти. Кто-то приносит счет, и Макдермотт оплачивает его своей золотой карточкой АmЕх, и это окончательно доказывает, что он уторчан, поскольку Макдермотт – известный скряга. Снаружи душно и слегка моросит дождь, такой мелкий, что кажется, что это туман, сверкают молнии, но грома нет. Я иду за Макдермоттом в надежде вывести его на чистую воду, почти наталкиваюсь на человека в инвалидной коляске, который, как я помню, пробирался к входу, еще когда мы входили, – коляска ездит вперед-назад по тротуару, охрана в дверях не обращает на нее никакого внимания. – Макдермотт, – кричу я. – Чем ты занимаешься? Дай мне наркотиков. Он оборачивается, смотрит мне прямо в глаза и неожиданно пускается в пляс, кружится на месте, потом так же внезапно останавливается и идет к чернокожей женщине с ребенком, сидящей перед закрытой кулинарией рядом с «Нелль». Как обычно, она просит еды, и, как обычно, возле ее ног картонка с надписью. Трудно сказать, черный ли ребенок (ему лет шесть-семь), и вообще ее ли это ребенок, поскольку свет перед «Нелль» слишком яркий, просто беспощадный: в нем кожа любого человека кажется желтоватой. – Что они делают? – спрашивает замершая на месте Либби. – Разве они не знают, что надо стоять ближе к канатам? – Либби, пошли. – Керон тянет ее в направлении двух такси, стоящих у тротуара. – Макдермотт, – взываю я. – Какого черта?! Макдермотт с остекленевшим взглядом машет однодолларовой купюрой перед лицом женщины, и та начинает всхлипывать, жалко пытаясь схватить купюру, но, естественно, он ей ее не отдает. Вместо этого он поджигает купюру спичками из «Канал-бара» и прикуривает огрызок сигары, зажатый между ровными белыми зубами – вероятно, это коронки. Шут гороховый. – Как это благородно с твоей стороны, Макдермотт, – говорю я ему. Дейзи облокотилась на белый «мерседес», припаркованный у обочины. Другой «мерседес», черный лимузин, стоит рядом с белым. Еще одна вспышка молнии. По Четырнадцатой улице с воем проносится машина «скорой помощи». Макдермотт подходит к Дейзи и целует ей руку перед тем, как сесть во второй «мерседес».