– Эл, – повторяет он чуть погромче. – Черт возьми, найди себе работу, Эл, – говорю я серьезно. – У тебя негативный настрой. И это тебе мешает. Ты должен перебороть себя. Я тебе помогу. – Вы такой добрый, мистер, такой добрый. Вы такой добрый человек, – бубнит он. – Тсс, – шепчу я. – Это пустяки. – Я глажу собаку. – Пожалуйста, – говорит он, хватая меня за руку. – Я не знаю, что мне делать. Я так замерз. – Ты знаешь, как от тебя плохо пахнет? – шепчу я, гладя его по лицу. – От тебя просто воняет, господи… – У меня… – Он задыхается и тяжело сглатывает. – Мне негде жить. – Ты воняешь, – говорю ему я. – Ты воняешь… дерьмом. – Я все еще глажу собаку, глаза у нее большие, влажные и благодарные. – Знаешь что? Черт тебя подери, Эл, посмотри на меня и перестань ныть как какой-то педик! – кричу я. Ярость нарастает, захлестывает меня, и я закрываю глаза и поднимаю руку, чтобы зажать нос, а потом вздыхаю. – Эл… извини. Это просто… я не знаю. У нас с тобой нет ничего общего. Нищий не слушает. Он плачет так горько, что даже не может ответить. Я медленно кладу банкноту обратно в карман пиджака от Luciano Soprani, а другой рукой лезу в другой карман. Нищий неожиданно прекращает рыдать, садится и озирается, может, высматривает пятерку, а может – свою бутылку с дешевым пойлом. Я ласково прикасаюсь к его лицу и сочувственно шепчу: – Да ты хоть знаешь, какой ты блядский неудачник? Он беспомощно кивает, и я достаю из кармана длинный и узкий нож с зазубренным лезвием и осторожно – чтобы не убить его – втыкаю кончик ножа ему в правый глаз, примерно на полдюйма вглубь, и резко дергаю нож вверх, взрезая сетчатку. Нищий слишком ошеломлен, чтобы хоть что-то сказать. Он только открывает рот и медленно подносит к лицу заскорузлую руку в грязной перчатке. Я срываю с него брюки и в свете проезжающего мимо такси смотрю на его вялые черные бедра, кожа раздражена и покрыта кошмарной сыпью, потому что он все время мочится прямо в свой комбинезон. Запах дерьма ударяет мне в нос, я уже дышу только через рот; по-прежнему стоя на коленях, я тыкаю ножом ему в низ живота, прямо над свалявшимся пуком грязных лобковых волос. Это слегка его протрезвляет, и он инстинктивно пытается прикрыться руками, а собака принимается лаять по-настоящему злобно, но не бросается на меня, а я все бью его ножом, теперь – сквозь пальцы, которыми он защищается, вонзаю нож в тыльные стороны его ладоней. Его разрезанный глаз висит в глазнице, но пьянчужка продолжает моргать, и то, что там еще оставалось, стекает по его щеке, словно красный яичный желток. Я хватаю одной рукой его голову, большим и указательным пальцем держу второй глаз открытым и погружаю лезвие в глазницу, сначала взрезаю сетчатку, так что глазница наполняется кровью, потом режу глазное яблоко, и, только когда я разрезаю ему нос на две продольные половинки, он начинает кричать. Кровь брызжет на меня и на Гизмо, и собака моргает, чтобы кровь не попала в глаза. Я быстро вытираю лезвие о лицо нищего и случайно разрезаю ему щеку. По-прежнему стоя на коленях, я вырезаю у него на лице квадрат, лицо у него липкое и блестящее от крови, глаз у него больше нет, из пустых глазниц сочится густая кровь и стекает ему на губы, раскрытые в крике. Я спокойно шепчу: – Вот тебе четвертак. Иди и купи себе жвачки, грязный ебаный ниггер. Потом я поворачиваюсь к скулящей собаке, встаю и наступаю ей на передние лапы в тот самый момент, когда она уже готова броситься на меня, ее клыки уже обнажены, и я ломаю ей кости на обеих лапах, и собака падает, визжа от боли, и лапы месят воздух под неестественным углом. Я ничего не могу с собой поделать, меня разбирает смех, и я задерживаюсь на месте, чтобы насладиться этой картиной. Потом я вижу приближающееся такси и медленно ухожу. Пройдя два квартала на запад, я ощущаю возбуждение, подъем и зверский голод, как будто я только что занимался спортом и эндорфины просто бурлят в крови, – ощущение, как после первой порции кокаина, или после первой затяжки хорошей сигарой, или после первого глотка шампанского «Кристал». Я просто умираю от голода, мне нужно срочно что-нибудь съесть, но я не хочу заходить к «Нелль», хотя сейчас я оттуда буквально в двух шагах, а «Индокитай» кажется мне не совсем подходящим местом для того, чтобы отметить удачный вечер. Так что я решаю пойти куда-нибудь, куда мог бы пойти сам Эл, например в «Макдональдс» на Юнион-Сквер. Выстояв небольшую очередь, я заказываю ванильный молочный коктейль («Погуще», – предупреждаю я парня, который просто качает головой и нажимает кнопки кассы). Я сажусь за столик рядом с выходом, там же, вероятно, сел бы Эл, мой пиджак слегка заляпан пятнами его крови. Две официантки из «Кэт-клуба» проходят мимо и садятся за столик рядом с моим, обе кокетливо мне улыбаются. Я веду себя сдержанно и стараюсь их не замечать. Рядом с нами сидит чокнутая старуха, вся в морщинах, – она курит одну сигарету за другой и кивает в пустоту. Мимо проезжает полицейская машина, я беру еще два коктейля и после этого слегка успокаиваюсь, возбуждение проходит. Мне становится скучно, я чувствую, что устал, вечер кажется абсолютно бессодержательным, и я уже начинаю упрекать себя за то, что не пошел в то сальвадорское бистро вместе с Ридом Томпсоном и его компанией. Две девушки не торопятся уходить, все еще с интересом поглядывают на меня. Я смотрю на часы. Один из мексиканцев за прилавком разглядывает меня, покуривая сигарету, он явно обратил внимание на пятна на пиджаке и смотрит так, как будто он сейчас что-нибудь скажет по этому поводу, но тут к нему подходит клиент, один из тех черных парней, которые сегодня пытались продать мне крэк, и ему приходится заниматься заказом. Так что мексиканец тушит свою сигарету и занимается тем, чем ему полагается заниматься. Genesis Я стал большим фанатом Genesis после выхода альбома «Duke», в 1980-м. До этого я не понимал их музыки, хотя на их последнем альбоме семидесятых, концептуальном «And Then There Were Three» (посвященном Питеру Гэбриэлу, который ушел из группы, чтобы начать свою невразумительную сольную карьеру), мне очень понравилась одна песня, «Follow You, Follow Me». Но, кроме этой единственной песни, все их альбомы до «Duke» кажутся мне слишком вычурными, чересчур интеллектуальными. Однако с выходом «Duke» (Atlantic, 1980), где присутствие Фила Коллинза проявилось значительно ярче, музыка стала посовременнее, ударные выступили почетче, тексты сделались менее замороченными на мистике и более своеобразными (может быть, из-за ухода Питера Гэбриэла), а замысловатые изыскания в области потерь и утрат сменились великолепными образцами поп-композиций, я с радостью принял их творчество. Аранжировки всех песен альбома, как мне показалось, были сделаны скорее под ударные Коллинза, чем под басовые партии Майка Резерфорда или клавишные Тони Бэнкса. Яркий пример тому – композиция «Misunderstanding», которая стала не только первым настоящим хитом Genesis в восьмидесятые годы, но и задала тон всем остальным их альбомам на ближайшие десять лет. Еще одна выдающаяся композиция на «Duke» – «Turn It Out Again», о вредном воздействии телевидения. С другой стороны, «Heathaze» – это песня, которую я просто не понимаю, зато «Please Don’t Ask» – очень проникновенная вещь о любви, посвященная бывшей жене, которая после развода забирает ребенка себе. Я думаю, это самая лучшая песня о неприятных аспектах развода. Во всяком случае, я не знаю другой рок-группы, которая бы пела об этом с таким глубоким и сильным чувством. «Duke Travels» и «Dukes End», может быть, что-то и значат, но, так как тексты на вкладыше не напечатаны, очень сложно понять, о чем поет Коллинз, хотя партия клавишных Тони Бэнкса на последнем треке звучит замечательно. Единственная откровенная лажа на всем альбоме «Duke» – это «Alone Tonight», которая слишком уж напоминает «Tonight, Tonight, Tonight» с более позднего альбома «Invisible Touch», и это единственный случай, когда Коллинз повторил себя самого. Альбом «Abacab» (Atlantic, 1981) вышел почти сразу за «Duke». Этот проект очень выиграл от сотрудничества с новым продюсером, Хью Пэджемом, который придал группе более современное, по меркам восьмидесятых, звучание, и, хотя все песни альбома кажутся однотипными, там есть по-настоящему выразительные фрагменты: продолжительная импровизация в середине заглавной композиции и классные дудки некой приглашенной группы под названием Earth, Wind and Fire в «No Reply at All» – вот только два примера. Все песни опять же пронизаны мрачным настроением, в них говорится о людях, которые ощущают себя потерянными или запутались в противоречиях, но постановка и звук очень сильные (хотя названия песен можно было бы придумать и поинтереснее: «No Reply at All», «Keep it Dark», «Who Dunnit?», «Like It or Not»). Иногда бас-гитара Майка Резерфорда теряется в общем звуке, но в остальном группа звучит очень слаженно, и снова все держится на удивительных ударных Коллинза. И даже в самые печальные и безысходные моменты (как, скажем, песня «Dodo» про вымирающих животных) музыка на альбоме «Abacab» – легкая и ненапряженная. Моя любимая песня – «Man on the Corner» («Человек на углу»). Единственная песня во всем альбоме, для которой и музыку, и слова написал Коллинз; трогательная баллада с симпатичной мелодией, которую играет синтезатор, и заводной партией драммашины. Хотя эта песня подошла бы к любому сольному проекту Фила, потому что музыке Genesis вообще свойственны темы одиночества, паранойи и отчуждения, она все же пронизана оптимистическим гуманизмом, также характерным для этой группы. «Man on the Corner» – это песня про одинокого незнакомца (быть может, бездомного попрошайку?), который просто стоит на углу. В очень джазовой «Who Dunnit?» поется про растерянность человека в большом непонятном мире, и что самое замечательное – песня заканчивается ничем, герой так и не находит выхода. Хью Пэджем спродюсировал и следующий, еще менее концептуальный альбом с незамысловатым названием Genesis (Atlantic, 1983), и хотя в целом альбом неплохой, на мой вкус, он во многом вторичен. «That’s All» звучит как «Misunderstanding», «Taking It All Too Hard» напоминает мне «Throwing It All Away». Альбом получился менее мелодичным по сравнению с предыдущими, больше в стиле рок-н-ролла восьмидесятых. Как продюсер, Пэджем поработал просто великолепно, но материал был слабее, и в целом в звучании чувствуется напряжение. Альбом начинается с автобиографической «Mama», странной и в то же время трогательной композиции, хотя я так и не понял, о ком там поется: о настоящей маме певца или о девушке, которую он называл мамой. «That’s All» – это горестные стенания влюбленного, которого не замечает и тем самым огорчает любимая девушка, совершенно бесчувственная особа; несмотря на надрыв, песня не кажется депрессивной из-за красивой напевной мелодии. «That’s All» – самая удачная песня на этом альбоме, но лучше всего голос Фила звучит в «House by the Sea», слова которой, однако, представляют собой просто поток сознания и поэтому совершенно не воспринимаются. Насколько я понимаю, речь идет о взрослении и о том, что нужно принять правила мира взрослых, но я, честно сказать, не уверен; во всяком случае, в этой песне мне больше нравится вторая (инструментальная) часть, когда Майк Бэнкс демонстрирует свое виртуозное мастерство гитариста, оттеняемое мечтательными переливами клавишных Тома Резерфорда; а когда, уже в самом конце, Фил повторяет третий куплет – у меня просто мороз по коже. «Illegal Alien» – самая политическая из всех песен, записанных группой на данный момент, и самая же смешная. Содержание песни, вообще-то, печальное – мексиканец пытается нелегально перейти через границу в США, – но детали очень смешные: бутылка текилы у мексиканца в руках, его новые башмаки (наверняка краденые); а в целом все получается очень правильно. Фил поет эту песню нахальным и в то же время жалобным голосом с нарочитым мексиканским акцентом, и это еще забавнее, и рифмы тоже хорошие. «Just a Job to Do» – самая джазовая песня на всем альбоме, с убийственной партией на басу в исполнении Бэнкса; и, хотя там вроде бы поется про детектива, который выслеживает преступника, героем песни вполне может быть и ревнивый любовник, следящий за своей возлюбленной. «Silver Rainbow» – самая лирическая песня альбома. Текст очень глубокий, проникновенный и образный. Альбом завершает оптимистическая композиция «It’s Gonna Get Better» – «Обязательно будет лучше». Хотя некоторые считают, что слова довольно банальны, голос Фила звучит так доверительно (здесь определенно чувствуется влияние Питера Гэбриэла, который сам в жизни не записал такого отточенного и прочувствованного альбома) и внушает слушателям веру в будущее. «Invisible Touch» (Atlantic, 1986) – это, бесспорно, шедевр Genesis. Альбом представляет собой эпическую медитацию на тему неосязаемого и в то же время придает новый смысл, глубину и выразительность трем предыдущим дискам. Слова действительно берут за душу, а красивая музыка завораживает. В каждой песне есть что-то свое: это и размышления о неуловимом и о пустоте, что разделяет людей («Invisible Touch»), и возражение против диктаторского контроля над личностью, будь то ревнивый любовник или правительство («Land of Confusion»), и просто бессмысленные, но красивые описания («Tonight, Tonight, Tonight»). И все это вместе – один из лучших альбомов за последние десять лет. Этот шедевр был создан благодаря не только блистательному ансамблю из трех выдающихся музыкантов (Бэнкс, Коллинз и Резерфорд), но и Хью Пэджему, добившемуся по-настоящему современного звука поразительной чистоты и сочности, так что слышны все оттенки каждого инструмента. Теперь что касается текстов. Они сделаны на высоком профессиональном уровне и очень качественно. Возьмем слова к песне «Land of Confusion», где рассматривается проблема авторитарной власти. Песня сделана в стиле черного блюза, который гораздо тоскливее и «чернее», чем все, что делали Принс, Майкл Джексон или любой другой черный певец из современных. Хотя в целом альбом танцевальный, он исполнен такого накала страстей, с которым не сравнится даже хваленый Брюс Спрингстин. В качестве эксперта по несчастной любви Коллинз дает Спрингстину сто очков вперед, достигая новых высот эмоциональной искренности в «In Too Deep», которая в то же время показывает Коллинза с необычной стороны – как шутника и клоуна. Пожалуй, это самая проникновенная песня восьмидесятых о моногамии и супружеской верности. «Anything She Does» (которая перекликается с «Centerfold» группы J. Geils Band, но более живая и энергичная) – первая на второй стороне, а дальше следует «Domino» в двух частях – несомненно, лучшая песня на альбоме. Часть первая, «In the Heat of the Night», пронизана яркими, резкими образами отчаяния и контрастирует со второй частью, «The Last Domino», исполненной надежды. Эта песня всегда поднимает мне настроение. Таких позитивных, жизнеутверждающих текстов в рок-музыке очень немного. Сольные проекты Фила Коллинза, на мой взгляд, более коммерческие и поэтому более приятные в узком смысле, особенно его альбом «No Jacket Required» и композиции типа «In the Air Tonight», «Against All Odds» (хотя эта песня несколько потерялась на фоне великолепного фильма, для которого и была написана), «Take Me Home», «Sussudio» (величайшая песня; моя самая любимая) и кавер-версия «You Can’t Hurry Love», которая получилась значительно лучше оригинала Supremes, и это не только мое мнение. И все же мне кажется, что Фил Коллинз лучше работает в группе, чем как сольный артист – я подчеркиваю, не исполнитель, а именно артист. На самом деле определение «артист» подходит ко всем троим музыкантам группы, потому что Genesis – по-прежнему самая лучшая, самая яркая английская группа восьмидесятых. Ланч Мы с Кристофером Армстронгом сидим в «Дуплексе», новом ресторане Тони Макмануса в Трибеке. Кристофер тоже работает в Р&Р. Мы вместе учились в Эксетере, а потом он поступил в университет Пенсильвании и Вартона, а еще через некоторое время переехал в Манхэттен. Как ни странно, но нам не удалось зарезервировать столик в «Субъектах», и Армстронг предложил пообедать здесь. На нем четырехпуговичный двубортный пиджак в мелкую полоску, хлопчатобумажная рубашка от Christian Dior с отложным воротничком и широкий шелковый галстук с узором пейсли от Givenchy Gentleman. Его кожаный ежедневник и кожаная папка (и то и другое от Bottega Veneta) лежат на свободном стуле у нашего столика. Столик хороший, прямо у окна. На мне костюм из чесаной шерсти в мелкий узор «штрихи мела» от DeRigueur (дизайн Schoeneman), хлопчатобумажная рубашка от Bill Blass, шелковый галстук от Savoy и хлопчатобумажный носовой платок от Ashear Bros. Из динамиков тихонько доносится мелодия из «Отверженных». Подружка Армстронга – Джоди Стаффорд, которая раньше встречалась с Тоддом Хэмлином, и это самое обстоятельство, а также телеэкраны, подвешенные под потолком, на которых крутится закольцованная видеозапись того, как повара работают на кухне, – будят во мне безымянный страх. Армстронг только вернулся с отдыха на островах, и у него очень темный ровный загар, но у меня точно такой же. – Ну и как там, на Багамах? – интересуюсь я, когда мы сделали заказ. – Ты ведь только вернулся, да? – Ну, Тейлор… – начинает Армстронг, глядя в одну точку где-то у меня за спиной, чуть выше макушки; может быть, он смотрит на колонну, выкрашенную под терракоту, а может быть, на трубу, которая проходит по потолку. – Туристам, которым хочется как следует отдохнуть этим летом, надо ехать на юг, на Багамы или на Карибские острова. Существует как минимум пять причин, почему надо ехать именно на Карибские острова: цены, погода, праздники и фестивали, не так много народу в отелях и в туристических местах и уникальная культура. Многие отпускники стремятся уехать на летние месяцы в места с относительно прохладным климатом, но кое-кто уже понял, что на Карибских островах климат не меняется круглый год, температура держится в пределах семидесяти пяти – восьмидесяти пяти градусов[15], а пассаты постоянно несут прохладу. На севере часто бывает жарче – скажем, в… В сегодняшнем «Шоу Патти Винтерс» речь шла о детоубийцах. В студии сидели родители, чьи дети были похищены, замучены и убиты, а на сцене сидели психологи и педиатры, помогавшие им справиться с болью и яростью – к моему удовольствию, тщетно. Но меня особенно завело, что через спутник на одном-единственном мониторе, установленном в студии, показывали троих осужденных детоубийц в камере смертников, которые благодаря замысловатым лазейкам в законе теперь пытаются добиться отмены приговора и, скорее всего, добьются. Но что-то меня раздражало, пока я смотрел телевизор (Sony с огромным экраном) – и завтракал нарезанными киви и японской грушей, минеральной водой «Эвиан», овсяными булочками, соевым молоком и пшенной кашей с корицей; что-то мешало мне насладиться видом скорбящих родителей, и только под конец передачи я понял, что это было, – трещина в стене над Дэвидом Оникой, насчет которой я говорил с консьержем, чтобы он сообщил управляющему и тот прислал рабочих ее заделать. Когда я выходил утром из дому, я собирался пожаловаться консьержу, что ничего до сих пор не сделано, но консьерж был новый — примерно одних лет со мной, но уже лысеющий, невзрачный и жирный. На столе перед ним, рядом с «Post», открытой на странице комиксов, стояли тарелка с тремя глазированными пончиками с джемом и две дымящиеся чашки темного горячего шоколада, и меня вдруг пробило, что я выгляжу значительно лучше, что я удачливее и богаче этого несчастного идиота, что ему никогда в жизни не стать таким, как я, и, поддавшись внезапному порыву сочувствия, я улыбнулся ему и кивнул – коротко, но все-таки вежливо – и не стал возмущаться. – Да, правда? – безучастно отвечаю я Армстронгу, слыша свой собственный голос словно издалека. – Как и в Соединенных Штатах, там все лето проходят праздники, фестивали и разные мероприятия, в том числе музыкальные концерты, художественные выставки, уличные ярмарки и спортивные соревнования, и, поскольку основная масса отпускников отдыхает в других местах, на островах нет таких толп, а это значит, что там тебе предлагают более качественный сервис и не надо стоять в очередях, чтобы взять яхту или пообедать в понравившемся ресторане. То есть мне кажется, что большинство людей приезжают туда, чтобы попробовать местную кухню, что-то узнать об истории и культуре… По дороге на Уолл-стрит сегодня утром из-за жутких пробок мне пришлось выйти из служебной машины и спуститься по Пятой авеню к станции метро. По пути мне встретилась толпа ряженых, точно таких же, как на Хеллоуин, что привело меня в замешательство, поскольку я был абсолютно уверен, что сейчас май. Я остановился на углу Шестнадцатой улицы, чтобы рассмотреть получше, и оказалось, что это было нечто под названием «Гей-парад гордости и достоинства», отчего меня чуть не стошнило. Гомосексуалисты гордо шагали по Пятой авеню, розовые треугольники сияли на громадных транспарантах пастельных тонов, некоторые участники даже держались за руки, многие фальшиво пели хором «Somewhere». Я стоял возле входа в магазин Paul Smith и смотрел на это как завороженный, у меня в голове все мутилось при одной мысли о том, что человек (мужчина) может испытывать гордость за то, что он трахает другого мужчину, но когда я заметил, что перекачанные «пляжные мальчики» пожилого возраста, с обвислыми моржовыми усами, игриво поглядывают на меня под аккомпанемент There’s a place for us, Somewhere a place for us[16], – я тут же сорвался с места и быстренько перешел на другую сторону Шестой авеню. Я решил опоздать в офис, поймал такси и вернулся домой, где переоделся в новый костюм (от Cerruti 1881), сделал себе педикюр и замучил до смерти маленькую собачонку, которую купил в начале недели в зоомагазине на Лексингтон. Армстронг продолжает бубнить: – Водные виды спорта, безусловно, главное, что привлекает туристов. Но стоит также отметить великолепные поля для гольфа и теннисные корты. В летние месяцы их открывается еще больше. На многих теннисных кортах есть подсветка, чтобы можно было играть и ночью… «Ебись ты в рот, Армстронг», – думаю я про себя, глядя в окно на пробку на Черч-стрит и на проходящих мимо бомжей. Приносят закуски: бриошь с вялеными помидорами – для Армстронга, чили поблано с луковым мармеладом – для меня. Я надеюсь, что Армстронг не захочет платить, потому что мне нужно, чтобы этот придурок увидел, что у меня есть платиновая карточка American Express. Я слушаю Армстронга, и мне вдруг становится грустно – просто так, без всякой причины, – у меня в горле встает комок, но я сглатываю и отпиваю «Корону», и грусть сразу проходит, и, пользуясь паузой, пока он жует, я спрашиваю: – А еда? Как там еда? – почти нечаянно, потому что думаю о другом. – Хороший вопрос. Главная прелесть карибской кухни заключается в том, что современная местная островная кухня хорошо сочетается с европейской. Владельцы многих тамошних ресторанов – американцы, англичане, французы, итальянцы и даже голландцы… Слава богу, он делает паузу и откусывает от своей булочки, которая выглядит в точности как губка, пропитанная кровью, – его булочка выглядит в точности как большая, пропитанная кровью губка, – и запивает ее «Короной». Теперь моя очередь. – А какие там достопримечательности? – спрашиваю я без всякого интереса, сосредоточившись на запеченном перце чили. Желтоватый луковый мармелад выложен восьмиугольником по краю тарелки, листья кориандра обрамляют мармелад, вокруг листьев фигурно разложены зернышки чили. – Достопримечательности – это в основном памятники европейской культуры, поскольку в восемнадцатом веке многие острова представляли собой военные укрепления европейцев. Вниманию туристов предлагается несколько мест, где высаживался Колумб, и, поскольку уже очень скоро мы будем праздновать трехсотлетие открытия Америки, по этому поводу на островах готовятся исторические торжества, так как первое прибытие Колумба в тысяча пятьсот девяностом году есть важная составляющая островной культуры… «Армстронг, ты… полный мудак». – Ага, – киваю я. – Ну… Галстуки пейсли, костюмы из шотландки, занятия по аэробике, необходимость вернуть видеокассеты, специи из Zabar’s, нищие-попрошайки, трюфели из белого шоколада… Тошнотворный запах Drakkar Noir, которым надушился Кристофер, плывет мне под нос, мешаясь с запахом лукового мармелада, кориандра и печеных чили. – Ага, – повторяю я. – А для тех, кто предпочитает активный отдых, есть горные маршруты, экскурсии по пещерам, парусный спорт, конный спорт, сплав на плотах, а для игроков на многих островах есть казино… Мимоходом я представляю, как вынимаю нож, полосую себя по запястью и направляю хлещущую струю крови Армстронгу в голову, а еще лучше – ему на костюм. Вот интересно, заметит ли он это вообще или нет. Я всерьез подумываю о том, чтобы встать и уйти без объяснений, взять такси, поехать еще в какой-нибудь ресторан, где-нибудь в СоХо, а может быть, еще ближе к окраинам, выпить там, заглянуть в сортир, может быть, позвонить Эвелин и вернуться обратно в «Дуплекс», и я почему-то уверен, что Армстронг этого не заметит и будет по-прежнему говорить о своем отдыхе, о лучшем отдыхе в мире, если его послушать, на этих ебаных Багамах. Официант забирает наполовину недоеденные закуски и приносит «Корону», жареного цыпленка с малиновым уксусом и гуакамоле и телячью печенку с селедочной икрой и луком-пореем, и хотя я не уверен, кто что заказывал, на самом деле это не важно, потому что оба блюда выглядят одинаково. В конце концов мне достается цыпленок с дополнительной порцией соуса томатилло. – Когда едешь на Карибские острова, паспорт не нужен… просто какой-нибудь документ, подтверждающий, что ты гражданин США… и самое главное, Тейлор, там нету языкового барьера. По-английски говорят везде, даже на тех островах, где родным языком считается французский или испанский. Большинство островов – бывшие британские колонии… – Моя жизнь – сущий ад, – внезапно говорю я, двигая по тарелке кусочки лука-порея. Кстати, тарелка представляет собой фарфоровый треугольник. – И есть еще много людей, которых мне хочется… ну, наверное, убить. – Я произношу это с нажимом на последнее слово и смотрю прямо в глаза Армстронгу. – Сервис значительно улучшился с тех пор, как American Airlines и Eastern Airlines открыли свои представительства в Сан-Хуане, откуда самолеты по местным авиалиниям летают на острова, куда нет прямых рейсов. Есть дополнительные рейсы от BWIA, Pan Am, ALM, Air Jamaica, Bahamas Air и Cayman Airways, и добраться на любой остров – уже не проблема. Существует также дополнительное авиасообщение между островами от LIAT и BWIA с фиксированным расписанием местных рейсов… Человек, похожий на Чарльза Флетчера, подходит к нашему столику – Армстронг все бубнит и бубнит, – похлопывает меня по плечу, говорит: «Привет, Симпсон» и «Увидимся в „Фужерах“», а потом идет к выходу, где его дожидается весьма привлекательная особа: большие сиськи, блондинка, платье в обтяжку, не секретарша и не жена, – они вместе выходят из «Дуплекса» и уезжают в черном лимузине. Армстронг все еще ест, тыкая вилкой в кусочки телячьей печенки идеально квадратной формы, и все еще говорит, а мне вдруг становится невыносимо грустно. – Карибские острова – идеальное место для тех, кто не может взять целую неделю отпуска, но хочет как следует отдохнуть на выходные. Eastern Airlines создали «Клуб выходного дня», охватывающий почти все Карибские острова, а члены клуба путешествуют с большими скидками, что, разумеется, не имеет значения, но тем не менее многие люди направляются… Концерт На концерте, куда нас затащил Каррузерс, все очень нервничают. Концерт проходит в Нью-Джерси, выступает ирландская группа U2, которая на прошлой неделе была на обложке журнала «Time». Вообще-то, билеты покупались для группы японских клиентов, но те в последнюю минуту отменили поездку в Нью-Йорк, и Каррузерс уже не смог (во всяком случае, так он это представил нам) продать эти билеты в первом ряду. Так что мы едем в Нью-Джерси: Каррузерс и Кортни, Пол Оуэн и Эшли Кромвелл, Эвелин и я. Когда я узнал, что Пол Оуэн тоже едет, я позвонил Сесилии Вагнер, девушке Маркуса Холберстама, раз уж Оуэн так упорно путает меня с Маркусом, и, хотя мое приглашение очень ее взволновало (я всегда подозревал, что она ко мне неравнодушна), она не смогла составить мне компанию, потому что ей надо было идти на какой-то прием в честь премьеры нового британского мюзикла «Мэгги!». Она что-то прощебетала насчет ланча на следующей неделе, и я сказал, что позвоню ей во вторник. Сегодня вечером я собирался поужинать с Эвелин, но мысль о том, что мне предстоит провести два часа с ней наедине, наполняет меня неизбывным ужасом, так что я ей звоню и нехотя объясняю, что планы изменились; она спрашивает, едет ли Тим Прайс, и, когда я говорю, что нет, долю секунды колеблется, прежде чем милостиво согласиться. Я отменяю заказ на столик, который Джин сделала для нас в «Н2О», новом ресторане Клайва Пауэлла в Челси, и ухожу из офиса пораньше, чтобы успеть забежать на аэробику перед концертом. Девушкам не особенно нравится эта группа, все три сообщили мне по секрету, что им не хочется никуда идти, и, пока мы ехали в лимузине, Каррузерс пытается нас подбодрить, рассказывая о том, что Дональд Трамп – большой поклонник U2, а потом, уже совсем отчаявшись, добавляет, что Джон Гутфройнд покупает все их альбомы. Мы открываем бутылку шампанского «Кристал», потом – вторую. По телевизору передают пресс-конференцию Рейгана, но на экране – сплошные помехи, так что никто на него внимания не обращает, кроме меня. В сегодняшнем «Шоу Патти Винтерс» речь шла о жертвах нападений акул. Пол Оуэн назвал меня Маркусом четыре раза, а Эвелин, к моему несказанному облегчению, два раза – Сесилией, но Эвелин этого не замечает, потому что всю дорогу сверлит Кортни ненавидящим взглядом. Так что никто Оуэна не поправил и, как я понимаю, уже не поправит. Я даже сам пару раз назвал Эвелин Сесилией, когда был уверен, что она меня не слышит. Каррузерс все твердил, как я замечательно выгляжу, и восхищался моим костюмом. Мы с Эвелин одеты значительно лучше, чем все остальные. На мне пальто из овечьей шерсти, шерстяные брюки и пиджак, хлопчатобумажная рубашка, кашемировый свитер с V-образным вырезом и шелковый галстук, все – от Armani. На Эвелин – хлопчатобумажная блузка от Dolce&Gabbana, замшевые туфли от Yves Saint Laurent, кожаная юбка с набивным узором от Аdriennе Landau и замшевый ремешок от Jill Stuart, колготки от Calvin Klein, хрустальные серьги от Frances Patiky Stein, а в руке – белая роза, которую я купил ей в корейской лавке перед тем, как за мной заехал лимузин Каррузерса. Каррузерс одет в спортивного покроя пальто из овечьей шерсти, кашемировый кардиган, твидовые брюки, хлопчатобумажную рубашку и шелковый галстук, все – от Hermès. («Как вульгарно», – прошептала Эвелин мне на ухо, и я молча согласился.) На Кортни – топ из трехслойной полупрозрачной органзы и длинная бархатная юбка-«рыбка», обшитая бархатной тесьмой, сережки с эмалью от Josè and Maria Barrera, перчатки от Portolano и туфли от Gucci. Пол и Эшли, на мой взгляд, одеты слишком нарядно, а на ней к тому же темные очки, хотя окна у лимузина тонированы, а снаружи уже смеркается. У нее в руках – букет маргариток, которые ей преподнес Каррузерс, но Кортни вовсе не злится по этому поводу, так как занята другим – еле сдерживает себя, чтобы не наброситься на Эвелин и не расцарапать ей все лицо, и я считаю (несмотря на то что Эвелин выглядит потрясающе), что это очень даже неплохая идея. Я бы с удовольствием на это посмотрел. У Кортни чуть-чуть лучше фигура, зато сиськи красивее у Эвелин. Концерт тянется уже минут двадцать. Я ненавижу живую музыку, но вокруг нас все стоят и восторженно орут, стараясь, видимо, перекричать грохот, который обрушивается на нас из огромных динамиков. Единственное удовольствие, которое я получаю, – видеть, что Скотт и Анна Смайли сидят на десять рядов позади нас, – их места гораздо хуже, хотя стоят наверняка столько же. Каррузерс меняется местами с Эвелин, чтобы обсудить со мной какие-то деловые вопросы, но я не слышу ни слова и тоже меняюсь местами с Эвелин, чтобы поговорить с Кортни. – Луис – идиот, – кричу я. – Он ничего не подозревает. – Эдж в Armani, – кричит она, указывая на басиста. – Это не Armani, – кричу я в ответ. – Это Emporio.