– Надо будет нам как-нибудь выпить, – предлагаю я Оуэну. – Отлично, – говорит он. – Давай. Вот моя визитка. – Спасибо. – Перед тем как убрать ее в карман, я пристально разглядываю визитку. Меня радует ее топорность. – Может, я возьму с собой… – Помедлив, я четко выговариваю: – Марсию? – Отлично! – говорит он. – Ты был в сальвадорском бистро на Восемьдесят третьей? – спрашивает он. – Мы сегодня там ужинаем. – Да, то есть нет, – отвечаю я. – Но я слышал, что оно вполне ничего. – Я слабо улыбаюсь и отпиваю виски. – Я тоже. – Он смотрит на свои часы Rolex. – Трент? Дентон? Уходим. Нам надо быть там через пятнадцать минут. Слова прощания произнесены, по дороге на выход они останавливаются у столика, за которым сидят Диббл и Гамильтон, – по крайней мере, мне кажется, что это Диббл и Гамильтон. Перед уходом Дентон в последний раз смотрит на наш столик, на меня, – похоже, он в ужасе, словно мое присутствие в чем-то его убеждает, словно он меня узнал, и это в свою очередь убивает меня. – Счета Фишера, – произносит Ривис. – Черт, – говорю я. – Не напоминай. – Сволочь везучая, – говорит Хэмлин. – Кто-нибудь видел его подружку? – спрашивает Ривис. – Лауру Кеннеди? Потрясающая фигура. – Я знаю ее, – говорю я и тут же поправляюсь: – То есть знал. – Почему ты так говоришь? – заинтересованно спрашивает Хэмлин. – Почему он так говорит, Ривис? – Потому что он встречался с ней, – осторожно произносит Ривис. – Откуда ты знаешь? – улыбаюсь я. – Девушки просекают Бэйтмена. – Похоже, Ривис немного пьян. – Он просто энциклопедия «GQ». Ты абсолютный «GQ», Бэйтмен. – Спасибо, ребята, только… – Возможно, Ривис и съязвил, но я все равно испытываю гордость и пытаюсь принизить свой образ. – Она дрянь. – Боже мой, Бэйтмен, – стонет Хэмлин. – А это что означает? – Что? – спрашиваю я. – То и означает. – Ну и что? Главное – внешность. Лаура Кеннеди – милашка, – с напором говорит Хэмлин. – И не делай вид, что тебя интересовало в ней что-то другое. – Если у девки хороший характер – это подозрительно, – замечает Ривис, слегка смутившись от собственного заявления. – Если у девки хороший характер, но она плохо выглядит, – Ривис многозначительно поднимает руки, – то хули от нее толку? – Ладно, давай представим просто гипотетически. Может ли у девки быть хороший характер? – спрашиваю я, прекрасно зная, насколько это безнадежный, тупой вопрос. – Прекрасно. Гипотетически даже лучше, вот только… – говорит Хэмлин. – Знаю, знаю, – улыбаюсь я. – Не бывает телок с хорошим характером, – смеясь, в один голос произносим мы и ударяем по ладоням. – Хороший характер, – начинает Ривис, – состоит в том, что у телки точеная фигурка, она без особых выебонов удовлетворяет все твои сексуальные потребности и мало пиздит. – Точно, – согласно кивает Хэмлин. – Девушки с хорошим характером, то есть веселые или, может, забавные, умные или даже талантливые – хотя хуй его знает, что это значит, – так вот, они все до одной уродки. – Точно! – поддакивает Ривис. – И характер у них такой потому, что им как-то надо, блядь, компенсировать свою непривлекательность, – говорит Хэмлин, вновь усаживаясь. – Я всегда придерживался той теории, – говорю я, – что только мужчины производят потомство и продолжают род, понимаете? Они оба кивают. – А единственный способ продолжить род, – я тщательно подбираю слова, – это возбудиться какой-нибудь красоткой, но иногда деньги или слава… – Никаких «но», – вмешивается Хэмлин. – Бэйтмен, ты что, готов трахаться с Опрой Уинфри – она ведь богата и влиятельна – или опуститься до Нел Картер – у нее шоу на Бродвее, отличный голос, там знаменитостей пруд пруди? – Погоди, – говорит Ривис. – Что еще за Нел Картер? – Не знаю, – говорю я, имя приводит меня в замешательство. – Должно быть, хозяйка «Нелль». – Послушай меня, Бэйтмен, – говорит Хэмлин. – Телки существуют лишь для того, чтобы возбуждать нас, по твоим же словам. Сохранение человеческого рода, так? Все просто… – выудив оливку из стакана, он отправляет ее в рот, – как божий день. Выдержав паузу, я говорю: – Знаете, что сказал о женщинах Эд Гейн? – Эд Гейн? – переспрашивают меня. – Метрдотель в баре «Канал»? – Нет, – говорю я. – Серийный убийца, действовавший в Висконсине в пятидесятых. Он был интересным чуваком. – Тебя всегда интересовали подобные дела, Бэйтмен, – говорит Ривис, потом обращается к Хэмлину: – Бэйтмен все время читает эти биографии: Тед Банди, Сын Сэма, Фатальное Видение, Чарли Мэнсон. Все подряд. – Так что сказал Эд? – с интересом спрашивает Хэмлин. – Он сказал, – продолжаю я, – «Когда я вижу, как по улице идет хорошенькая девушка, то думаю о двух вещах. С одной стороны, мне хочется пригласить ее куда-нибудь, поговорить с ней, обращаться с ней ласково и нежно». – Замолкнув, я одним глотком допиваю «J&B». – А что он думает с другой стороны? – вкрадчиво спрашивает Хэмлин. – «Я думаю, как будет смотреться ее голова на колу», – отвечаю я. Хэмлин с Ривисом успевают переглянуться и вновь посмотреть на меня, прежде чем я начинаю смеяться, и они с некоторым напряжением тоже смеются. – Слушайте, как насчет ужина? – Я осторожно меняю тему. – Может, индийско-калифорнийский ресторан в Верхнем Уэст-Сайде? – предлагает Хэмлин. – Идет, – говорю я. – Мысль хорошая, – замечает Ривис. – Кто будет заказывать? – спрашивает Хэмлин. «Шезлонги» В понедельник Кортни Лоуренс приглашает меня поужинать с ней в ресторане. Приглашение выглядит смутно сексуальным, и я принимаю его, но беда в том, что ужинать придется с двумя выпускниками Кэмдена, Скоттом и Анной Смайли, в новом ресторане на Колумбус под названием «Шезлонги», который они выбрали. Я заставил свою секретаршу досконально изучить ресторан, и до моего ухода из офиса она представила мне три возможных варианта меню. Пока мы бесконечно долго ехали в такси по центру, Кортни рассказала, что Скотт работает в рекламном бюро, а Анна на деньги отца открывает рестораны, последний – «1968» в Верхнем Ист-Сайде. Это было лишь немного скучнее, чем рассказ Кортни о том, как она провела день: массаж лица в Elizabeth Arden, покупка кухонной посуды в Pottery Barn (кстати, все это она делала, приняв литиум), а потом она пришла к «Гарри», где мы выпили с Чарльзом Мерфи и Расти Вебстером и где Кортни забыла пакет с посудой, оставив его под столом. Единственная мало-мальски интересная для меня деталь о жизни Скотта и Анны: после женитьбы они усыновили тринадцатилетнего корейского мальчика, назвали его Скоттом-младшим и послали в Эксетер, где Скотт учился на четыре года раньше, чем я. – Надеюсь, столик для нас заказан, – предостерегаю я Кортни в машине. – Только не кури сигару, Патрик, – медленно говорит она. – Это не Дональда Трампа машина? – спрашиваю я, глядя на лимузин, застрявший в пробке неподалеку от нас. – Господи, Патрик. Закрой рот, – глубоким голосом произносит она. – Знаешь, Кортни, у меня в дипломате лежит плеер, и мне ничего не стоит надеть наушники, – говорю я. – Тебе надо принять еще литиум. Или выпить диетической колы. Кофеин поможет тебе встряхнуться. – Я хочу ребенка, – тихо, глядя в окно, произносит она. – Двух… замечательных… ребятишек. – Ты со мной разговариваешь или с этим Шломо? – вздыхаю я, но достаточно громко, чтобы было слышно шоферу еврейской наружности. Как нетрудно догадаться, Кортни не отвечает. Утреннее «Шоу Патти Винтерс» было посвящено духам, губной помаде и косметике. Луис Каррузерс, с которым живет Кортни, уехал в Финикс и вернется не раньше завтрашнего вечера. На Кортни шерстяной жакет и жилетка, футболка из джерси, габардиновые брюки от Bill Blass, хрустальные с эмалью и золотом сережки от Gerard E. Yoska и туфли от Manolo Blahnik (шелковый атлас). Я в сшитом на заказ твидовом пиджаке, брюках и хлопчатобумажной рубашке из магазина Alan Flusser, а также в шелковом галстуке от Paul Stuart. Утром на тренажер Stair Мaster в спортивном клубе была двадцатиминутная очередь. На углу Сорок девятой и Пятидесятой я машу рукой нищенке, а потом показываю ей средний палец. За столом разговор идет о новой книге Элмора Леонарда – я ее не читал, о ресторанной критике – это читал, о британской версии музыки к «Отверженным» в сравнении с американской, о новом сальвадорском бистро на углу Второй и Восемьдесят третьей, о том, где лучше колонка сплетен – в «Post» или в «News». Похоже, у нас с Анной Смайли нашлась общая знакомая, официантка из «Абетона» в Аспене, которую я на прошлое Рождество, когда катался там на лыжах, изнасиловал флаконом лака для волос. «Шезлонги» переполнены, у меня закладывает уши, акустика из-за высоких потолков хреновая, и сквозь шум, если я не ошибаюсь, прорывается «White Rabbit»[11] в нью-эйдж-обработке. Некто похожий на Фореста Этватера – зачесанные назад светлые волосы, очки с простыми стеклами в оправе из красного дерева, костюм от Armani, подтяжки – сидит с Каролиной Бейкер из инвестиционного отдела в Drexel. Выглядит она неважно. Ей нужно сильнее краситься, а твидовый костюм от Ralph Lauren слишком строгий для нее. Столик у них посредственный, прямо перед баром. – Это называется классическая калифорнийская кухня, – склонившись ко мне, говорит Анна после того, как мы заказали еду. Я полагаю, что эта фраза заслуживает реакции, а поскольку Скотт с Кортни обсуждают достоинства колонки сплетен в «Post», отвечать приходится мне.