— Отставить прогулки. Ограничьтесь панорамной фотосъемкой, — скомандовал Али. — Подробную карту прилегающих к объекту фрагментов поручим сделать ботам. Тимофей неохотно крякнул: — Вот и отправлял бы своих ботов. Чего мы тогда спустились. Вот, девушка рядом с тобой сидит симпатичная, ждёт, небось, романтики, а я только мутную лужу показываю. Али покосился на покрасневшую Аню, сказал подчеркнуто спокойно: — Торопов, не зли меня. Выкину из отряда. Тимофей шмыгнул носом — в динамиках шумно грохнулось и прошелестело — пробубнил: — «Выкину, выкину», куда ты без меня, интересно… Двигаюсь по направлению к кормовой части, вернее, месту, где она должна быть. Гриш, ты это тоже видишь? — Ага… — Что там у вас, у нас нет изображения, — Али переключил камеры. — Ещё один необычный случай в копилку Оза. Дно корабля словно вырезано мечом джедая. Фиксирую оплавленные края, — он увеличил разрешение, позволив наблюдающим увидеть то же, что и он сам. Аня, хоть и ничего не понимала и мало что могла разглядеть, вытянула шею. Серые доски, гладкие, полированные, едва припорошенные белыми хлопьями донных осадков. Под ними даже можно разглядеть тонкий греческий орнамент. В кадр попала рука в толстой перчатке, неповоротливые пальцы коснулись разрыва в деревянных плахах: — Может, поднять фрагмент? — предложил Гриша из динамика. — Сетка с собой. У нас ещё минут двенадцать спокойно есть. Али кивнул: — Давайте, хорошее дело. Тимофей и Гриша Сухов принялись придирчиво выбирать из разбросанных вблизи судна обломков подходящий фрагмент дерева. Аня смотрела вглубь корабля, в темноту, под палубу, истерзанную крушением. Синий луч прожектора пробивал чёрную, плотную пелену от борта до борта и упирался в пустоту. На белом мелком песке, смятые и разорванные, лежали круглые вязанки чего-то плотного, слоистого — под тонким саваном ила не разглядеть. Рядом — какое-то непонятное тряпье неопрятной кучей, железные прутья, раздавленные бочонки, перевёрнутые амфоры. Анна смотрела в дальний закуток, куда луч прожектора едва проникал. В нос ударил горьковато-приторный запах застарелого масла, дёгтя. Девушка поморщилась, принюхиваясь. Но, кажется, никто кроме неё, этого не чувствовал: ребята продолжали обсуждать поднимаемые фрагменты. Тим подплыл к уцелевшей палубе, завис над ней: — А тут что-то вроде рубки, прикиньте, — сообщил наверх и посветил на накренившуюся дощатую крышу, покосившиеся конструкции. — Это значит какого века судно-то? — Гадать не будем, радиоуглеродный анализ точнее скажет, — отрезал Али, — но по виду похоже на византийское торговое, начала одиннадцатого века где-то. — О-бал-деть… тысячу лет пролежало. Даже не верится. Он продвинулся над выступающим куполом рубки; Аня видела попадающие в объектив руки и фрагмент троса. Он посветил через проем внутрь короба — разбросанные вещи, перевёрнутый стол съехал к дальней стене. За оборванным тканым пологом виднелось ложе. Аня почувствовала, как её сердце пропустило удар. Тимофей продолжал обследовать судно. Посветил в проём выломанной стены, осторожно заглянул внутрь: — Мне кажется, это что-то вроде капитанского кубрика. Ну, так прилично все, с комфортом. — Только не туда, — прошептала Аня и закрыла рот ладонями. Али и Борис на нее оглянулись, не расслышав. Голос Торопова доносился как с другой планеты, слоги и целые слова пропадали: — Я… фи…ю… мо…у…ять… Али забеспокоился: — Тимофей, плохо слышу тебя. Возвращайся. Если слышишь меня, подними вверх один палец. Приём! Голос дайвера совсем пропал, превратившись в белый шум, а на экране мелькнул в выбеленном светом кружке большой палец. Аня закусила губу, смотря безотрывно на монитор, в котором сменялись мутные картинки, выхватывая из преисподней фрагменты древнего кораблекрушения: некогда богатое убранство, золото парчи, рассыпанные по полу женские металлические браслеты. Откуда она знает, что они женские? Откуда ей знаком, к примеру, вот этот, жёсткий кованый с мультяшным солнцем в центре и сценами охоты? Перед глазами вспыхнуло и погасло солнечное утро, женская рука, сжимающая поводья, и вот этот самый браслет на запястье. И смех. Звонкий. Но от него похолодело всё внутри. Фадеев обратился ко второму водолазу: — Гриш, чего там с Тороповым, связь барахлит. — Да нормально все, помехи какие-то, — отозвался Сухов. — Вижу его. Готовимся к началу всплытия. Тимофей оглянулся на коллегу, поманил рукой. На короткое мгновение экраны отразили обоих водолазов — их взаимные отражения в иллюминаторах шлемов. Аня подскочила, взвизгнула: на гладкой поверхности отчётливо отразилось узкое женское лицо. Синие глаза смотрели напряжённо, будто выбирая места человеческой плоти, в которые удобнее вцепиться. Тонкие губы изогнулись в зловещей ухмылке. Светлая кожа, сияющая в темноте словно январский снег, мелькнула в отражении. В ту же секунду лицо замерло маской и растаяло в темноте. Словно укол ледяной шпагой, Аня почувствовала холод в сердце, и тут же выскочила из рубки. 5 Равнодушные волны лениво поворачивались под солнцем, грелись, вздыхали, ожидая окончания штиля. Испуганная девушка на корме крохотного дайверского катера с тентованной крышей. Ее рвало. Судороги скручивали живот, вспотевшие ладони скользили по горячему пластику. Боря деликатно подождал, подошел ближе. — Ты как? Помощь нужна? — протянул запотевшую минералку. Девушка приняла, но открывать не стала. Приложила влажный бок бутылки ко лбу. — Все нормально: жара, — вдохнула терпкий солёный воздух. Парень сочувственно посмотрел сверху вниз, шмыгнул носом. — Это, наверно, из-за вот твоего войлока на голове, — предположил он, косясь на серебристые змеи дредов. — Это не войлок, это канекалон, искусственное волокно, — пробормотала девушка, усаживаясь на мокрую палубу. — А зачем? — Боре, кажется, было интересно. Девушка прикрыла глаза, пожала плечами. — Сценический образ. Парень, кажется, был удивлён: — Погоди, так ты что, не историк, не археолог? Не продолжатель династии? — девушка покачала головой. — Ни фига себе… А мы были уверены, что дети Великого и Ужасного могут пойти только по его стопам. — Он присел рядом. — «Сценический образ» — это как? Ты актриса, что ли? Анна переложила запотевшую бутылку, прижала к виску. — Певица, — на восхищенно-удивлённый вздох археолога Аня лишь отмахнулась: — Не парься. Я начинающая. Пока только подаю надежды… — Но это все равно очень круто. Девушка хотела сменить тему, приоткрыла глаза — два водолаза на надувной лодке замерли у красного буя, вглядывались в темноту сонной воды. Спросила: — Когда первая группа поднимется? — Да уже. Сейчас фрагмент отправят по «лифту» и будут подниматься. — Словно в подтверждение его слов в паре метров от красного буя и группы обеспечения всплыл ярко-красный мешок. Боря обрадовался, махнул коллегам: — О, а вот и он. Ребят, сюда его! Из рубки вышел Али, помог затащить на борт наполненный воздухом мешок с привязанной к нему сетчатой сумкой. Аня все ещё чувствовала тошноту, поэтому была рада, что о ней временно забыли, с наслаждением прижалась лбом к прохладной бутылке с водой. Крохотные пузырьки мельтешили и искрились на солнце. — Круто, посмотри, Борь, вообще без повреждений, — до неё доносились восторженные голоса археологов. Аня не поворачивала голову, деревяшек она, что ли не видела. Надо было остаться на берегу, хоть искупалась бы. Или в посёлок смоталась. Сердце билось в непонятной тревоге и ожидании. — Как она может быть без повреждений, вот что меня удивляет! — возбуждённый голос Али. — Глубина залегания всего восемьдесят четыре метра, шашень сожрал бы древесину и всю органику даже за сотню лет. Вон, на «Титанике» обшивку, ткани слопал. А тут… — Зимние бури? — с сомнением предположил Борис. — Во время бурь и штормов сероводородный слой поднимается, своего рода дезинфекция. Не любит моллюск это. Аня не слушала, равнодушно смотрела на линию горизонта. Парни поливали древесину пресной водой, вытравляя из неё соль для сохранения. Девушку привлёк мутный блеск из сетчатой сумки, поднятой со дна. Она пригляделась: тиснённые зарукавья, украшенные серебряными бляхами с изображением лубочного солнца. В груди что-то недобро сжалось, колючие иглы впились в горло. В глазах потемнело. Анна затаила дыхание, будто погружаясь на дно. Ледяная вода проникала в гортань, заливала лёгкие, вымораживала внутренности. Девушка схватилась за борт катера. Чернота вокруг стремительно сгущалась, солнце спряталось за рваными облаками, будто укутанное мороком. Волны, только мгновение назад нежившиеся на солнцепёке, оживились, угрожающе расправляя покатые плечи. Будто сквозь пелену девушка слышала голоса ребят, чувствовала зловещую суету в надувной лодке. Кажется, до неё донеслись слова «экстренное всплытие» и «кессонка». Может быть, она когда-то знала значение этих слов. Волнующееся, тревожно вздыхающее море побагровело. Анна отчётливо видела, как над мутной поверхностью вод белёсым призраком разрастается буря. Другая. Не здешняя. Будто зеркальное отражение. Тени фантомных волн обрушивались на небольшое средневековое судно, хрупкое, двухмачтовое. Крики людей, зовы о помощи. Разломанные в щепки весла метались по бурунам. Один из них ударил в грудь корабля, хлестнул пеной, слизывая мореходов. Над судном взметнулся чёрным крылом предсмертный вал, укрыл собой, смял, изуродовал. Девушка всхлипнула, закрыла рот рукой.