— Запомнила? Давай, что-нибудь простенькое попробуем, — он сделал приглашающий жест. Девушка аккуратно шлепнула его ладошкой по носу. — Ты со мной заигрываешь? Что за любовные поглаживания, — Анна округлила глаза и покраснела. Тимофей сделал неожиданный выпад, перехватил запястья девушки и, с силой дернув на себя, скрутил за спиной. В одно мгновение ее бледное лицо и распахнутые глазищи оказались перед его носом. Взмах ресниц. Он не успел сообразить, что изменилось. Не смог понять, как это произошло. Резкий рывок с выворотом запястий, короткое отточенное движение, и руки Анны оказались свободны. И тут же почти одновременно удар ребром ладони в шею, локтем в плечо и, с оттяжкой, сомкнутой щепоткой — в солнечное сплетение. Торопов опешил. Дыхание перехватило на вдохе, легкие словно перекрыло пробкой. Он захрипел, оседая к ногам девушки. Ловкий разворот, захват и оглушающий удар в основание черепа. Тимофей хрипло матюгнулся и рухнул на покрытие. Девушка спокойно отошла, развернув корпус в пол-оборота, обошла его вокруг. Легкая пружинистая походка, как у дикой кошки. Торопов, не в силах разогнуться, перевернулся на спину, удивленно уставился на девушку. В неверном свете фонарей он отчетливо видел, как раздвоилась ее фигура, видел длинные, ниже колен белые ленты-волосы. Они развевались на ветру, кутая фигуру девушки, словно бабочку в кокон, мягко огибали бедра, стройные ноги. Как змеи завораживали. Анна буравила его насмешливым и дерзким взглядом, на губах играла кривая усмешка. Торопов попробовал сесть, но смог лишь опять перекатиться на спину и сделать один болезненный вдох, как с глубины вынырнул. В ушах пульсировала кровь. — Мать моя женщина, — просипел парень. С совершенно новой, незнакомой ему пластикой, девушка наклонилась к нему, присела на корточки. — Не ушибся? — спросила с издевкой в голосе. Даже подслеповатый свет фонаря не смог спрятать яркую синеву ее глаз. 4 Липы тоскливо клонились к земле, уворачиваясь от грубых порывов ледяного ветра. Тот хватал их за нежные сережки, рвал тонкие руки-ветки, бросал их под ноги испуганным прохожим: почерневшее небо ложилось им на плечи, гнало с улицы в безопасное нутро домов. Надежда, придерживая полы офисного пиджака, бежала к машине. В голове крутились одна за другой фразы из разговора с Михаилом Федоровичем, слипались затейливым калейдоскопом. Дочь попала в беду. Возможно, она сама уже верит, что нездорова. Возможно, рвется на свободу и не находит помощи. Только представив состояние дочери, Надежда почувствовала холод под сердцем. Нырнув в салон, с силой захлопнула дверцу, отгородившись от непогоды. Посидела несколько мгновений, приводя дыхание в норму и принимая решение. Два коротких звонка на работу. Третий нашёл ее сам: темный экран смартфона ожил, стоило ей сбросить сообщение помощнице: — Алло, Саша? — Скат удивленно икнул на том конце линии: его редко называли «по паспорту». — Здравствуй, как раз хотела вам звонить. Мне нужна ваша помощь. И торопливо посветила в планы. Парень замялся на мгновение, пробасил растерянно: — А я собирался у вас узнать, всё ли в порядке со Скраббл… с Аней то есть. Она и с нами на связь не выходит. Орлов рвет и мечет. Надежда прищурилась, посмотрела в окно: всё складывается удачно, пара крепких мужских рук и голова человека, презирающего высокие заборы и красные таблички, ей не помешают. Кивнула собственным мыслям: — Договорились. Утром я за вами заеду, — она планировала вылет на завтра. 5 Андрис припарковал машину напротив дома, посмотрел на горящие золотом окна небольшого коттеджа, который он арендовал из года в год из-за удивительного вида на море. Казалось, именно из окон его спальни оно сливается с небесами, ловит отражение облаков. Мужчина наблюдал, как в окнах мелькал женский силуэт. Вот он замер на первом этаже, в гостиной. Метнулся в кухню. Свет погас и загорелся через минуту на втором этаже, в спальне. Он представлял, как Карина схватила пузатый бокал из серванта, к нему — красное полусладкое. Как она сейчас источает ругательства, бессильно вынашивает планы мести. Он равнодушно ждал, когда мелькание прекратится. А пока включил музыку погромче. Неизвестная ему группа пела на немецком, тяжело собирая басы, перебирая аккорды, тоскливо растягивая звуки. Как психиатру ему в принципе было интересно исследовать современную субкультуру. Все эти альтернативщики, эти их вокальные техники, болезненно-странные, надсадные гроулинги, скримы и харши, вызывали недоумение. «Интересно, почему она так поет», — внезапно подумал о юной пациентке, отчего-то будучи уверенным, что она вот так же, как эти немецкие ребята, издевается над природой и собственными связками, хрипит и взвизгивает в микрофон. Хотя понимал, что в нем играет стереотип: дреды, напульсники, татуировка на шее. Подумал и бросил взгляд на коттедж: свет застыл в единственном окне. Андрис зевнул. Он переставил машину ближе к дому, неторопливо вышел, забрав с пассажирского сиденья папку с документами, которые нужно было отсканировать и отправить в Вильнюс. Заметил, как в окнах его кабинета мелькнула ярко-голубая вспышка. Андрис замер, пригляделся: ничего. Вспышка не повторилась. 6 — Анька, колись, ты где таких приемчиков нахваталась? — Тимофей не унимался всю дорогу от площадки до сонного дома. Девушка в ответ нервно сопела и дергала плечом. Дайвер попробовал перехватить ее за руку, остановить: — То есть ты прикалывалась, да? Что не умеешь? Девушка вырвала руку, развернулась: — Да не прикалывалась я, НЕ ПРИКАЛЫВАЛАСЬ! — Глаза искрились яркой синевой. Торопов недоверчиво примолк, закусил губу. Из головы не выходило, как несколько минут назад субтильная девушка разобралась с ним как заправская амазонка, несколькими ударами выбив почву из-под ног, заставив кататься по пыльному резиновому покрытию и хрипеть. Ладно, допустим, разыграла — кто их знает, этих столичных рокеров, может, она боксирует ежедневно. Может, она чемпионка по самбо. Может, на ее счету десяток разбитых о спины поклонников гитар. Непонятно другое. Он отчетливо видел, как изменилась, приосанилась ее фигура. Легкая, пружинистая походка завораживала, дерзкий разворот плеч, упрямый профиль превращали юную певицу в непокорную богиню. И полупрозрачная, как вуаль, дымка то смыкалась с Анной, становясь с ней единым целым, то отслаивалась. И тогда неверный свет фонарей путался в длинных, как щупальца цианеи, белых волосах призрака. Та, вторая, становившаяся ее тенью, ее продолжением, манила и отталкивала одновременно дикой, первобытной силой. И в довершение всего, скрестив руки на груди, на поверженного дайвера любовались четыре призрака. Их образы мелькнули лишь единожды, но теперь Торопов точно знал, о чем рассказывала Лера из «Робкой звезды». Чем больше он думал об этом, тем больше понимал, что в момент импровизированного спарринга Анна не была собой. Кем тогда? «Неужели все-таки одержимость?» — укололо сомнение, заставив озадаченно отступить от девушки на полшага. — «Что, если она правда не в себе? Что, если опасна?» А он ведь ее в дом привел. Торопов озадаченно вздохнул и едва не столкнул Скраббл с тропинки — девушка внезапно остановилась у входа на веранду, резко обернулась к нему: — Тим… Я боюсь. Эти странные знаки на теле — они усиливаются. Знаешь, почему я попросила забрать меня? — Я последнее время стал жутко тактичным, не узнаю себя, — он облокотился на ограждение веранды. Мышцы пресса все еще ныли после хорошо поставленного удара девушки. — Жду, когда ты сама расскажешь. — Сегодня после того, как мы расстались, главврач вызвал меня на беседу… — А он и ночью работает? Прям трудоголик какой-то, — Тимофей иронично кашлянул, наткнувшись на взгляд Анны, смолк. Девушка продолжила: — Он ввел меня в состояние гипноза. Я видела целиком тот сон, который меня мучает уже много лет. Сколько себя помню, мучает. Только всегда урывками, а тут целиком. Яркий, солнечный день. Я с мужчиной. Я… — она недоверчиво глянула на дайвера, словно примеряясь, насколько ему можно доверять, — я знаю, что люблю его неимоверно. Неистово. Девушка перечисляла эпитеты один значительнее другого, описывала дивное чувство к кавалеру из сна, а Торопов ежился от предательского холода под ребрами, будто по спине ползет ледяная гадюка, заползает под кожу, скручивается болезненно там, где всегда было сердце. Анна не заметила, как потемнело его лицо, продолжала: — Потом что-то меня напугало, я услышала конский топот. Чувство страха, опасности накрыло с головой. Пытаюсь убежать. Продираюсь через высокую, по пояс, траву. И меня сбивает с ног удар хлыстом. И потом удары сыплются без конца, до полусмерти. И знаешь что? Этот мужчина, с которым я была во сне? Я узнала его, впервые за все это время я увидела его лицо. Девушка приблизилась к Торопову, заглянула в глаза, не понимая, отчего ее спаситель будто закаменел. Понизив голос до шепота, почти касаясь губами гладко выбритой щеки дайвера, произнесла: — Главврач «Робкой звезды», Андрис Александрович Страуме. Вот, кто мне снится почти десять лет. Глубокая морщина пролегла на переносице, взгляд стал пронзительным и холодным: Торопов медленно развернулся к гостье. — То есть видения нынешних событий тебя мучают уже десять лет? Аня растерянно кивнула, расстроилась, что Тим обратил внимание на такую незначительную мелочь. Отвернулась. — Погоди-погоди, — он взял ее за локоть, передвинул ближе к кружку света от переносного фонарика, примостившегося на парапете. — Я правильно понимаю, что все странности в твой жизни стали происходить не сейчас, после поднятия со дна браслета, а раньше? Анна озадаченно пожала плечами. На узком лице обострились скулы, тень пролегла под глазами. — Я не считаю, что дурацкие сны без начала и без конца можно рассматривать как странности. Прости, — она мягко выдернула локоть, упрямо поджала губы.