– Сведения о судне Джекса сумбурны и фрагментарны. Если отмести все противоречащие друг другу сообщения и избавиться от ненадежных данных, то останется вот это. – Это все? – спросила Соллис. – Когда достигнем области визуального обзора, сможем добиться большего. Я перепроверю все сообщения, включая те, которые мы отсеяли. Некоторые из них – когда мы проведем сравнение с настоящим судном – могут вывернуть все наизнанку. Или в свою очередь пролить столь необходимый свет на внутреннюю планировку судна и вероятное местонахождение Джекса. Кроме того, мы, естественно, получим данные от наших собственных инфракрасных датчиков и глубинных радаров. – Похоже, это очень большое судно, – заметила я, оценив схему, мерцающую над головой. Мы находились в дне пути от Арместо, на маленьком шаттле, прикрепленном к брюху легкого субсветовика под названием «Смерть Софонисбы». – Большое, но не такой правильной формы, как у субсветовика, – добавила Соллис. – Ну и что нам теперь делать? – Хороший вопрос. То, на что указывал нам Мартинес, представляло собой прямоугольную оболочку длиной в километр, примерно сто метров в глубину и сто в ширину, с несколькими сферическими выпуклостями вдоль части длины. На одном конце находилось нечто, отдаленно напоминающее двигатели, а на другом – манжетоподобный стыковочный комплекс. У судна были слишком резкие очертания для межзвездных путешествий и ему недоставало выносных опор для двигателей, что было характерно для всех транспортных устройств сочленителей. – Хотя выглядит вроде знакомо… – У меня в голове вертелись смутные образы. – Кого-нибудь еще посетило дежавю или только меня? – Не знаю, – откликнулся Николоси. – Когда я это увидел, то подумал… – Он покачал головой. – Это невозможно. Дизайн корпуса должен быть стандартным. – Ну, ты же сам видишь. – У этой штуковины есть название? – обратился Николоси к Мартинесу. – Я не знаю, как Джекс называет свое судно. – Он спросил не об этом, – сказала Соллис. – Он спросил… – Я знаю название, – пробормотала я. – Я была ранена в одном из последних больших сражений. Меня вывезли в космос – вероятно, на шаттле – и доставили на борт этого судна. Это госпиталь на орбите планеты. – Как он называется? – настойчиво повторил Николоси. – «Найтингейл», – ответила я. – О боже! – Вы удивлены? – Да, черт побери, я удивлен! Я тоже был на борту «Найтингейл». Меня заштопали, а потом репатриировали. – Так же как и меня. – Голос Соллис снизился почти до шепота. – Однако я не узнала его. Они круто потрудились надо мной, прежде чем затащили на борт. Кажется, я догадываюсь… – И я тоже, – кивнул Николоси. Медленно, не сговариваясь, мы повернулись к Мартинесу. Даже Норберт, до этого момента ни во что не вмешивавшийся, обернулся и оценивающе посмотрел на своего хозяина. Мартинес слегка прищурился, но в остальном его самообладание осталось безупречным. – Это действительно «Найтингейл». Было слишком рискованно сообщать вам название, когда мы еще находились на планете. Узнай об этом кто-нибудь из друзей Джекса, и вся операция… – А может, – оборвала его Соллис, – вы не сообщили потому, что мы все уже побывали на борту этого судна? – То, что вы все побывали на борту «Найтингейл», было одним из факторов вашего отбора, но не более того. Вы привлечены к выполнению этой миссии благодаря вашим навыкам, а не медицинской карте. – И все-таки почему вы не сказали? – повторила она. – Повторяю: это всего лишь разумное решение… – Вы лжете! – Я не занимаюсь подобными вещами. – Подождите, – вмешался Николоси, и его голос звучал спокойнее, чем я ожидала. – Давайте просто разберемся, что нам сейчас делать. Вы зациклились на факте, что всех нас лечили на борту «Найтингейл», когда правильный вопрос, который нужно задать, таков: что, черт возьми, делает Джекс на борту судна, которое больше не существует? – Что значит – не существует? – поинтересовалась я. – А то и значит, – ответил Николоси, обращаясь непосредственно ко мне, – что «Найтингейл», по имеющимся сведениям, была уничтожена в конце войны. Или у вас нет привычки слушать новости? – Вроде нет. – И тем не менее вы знали о судне достаточно, чтобы опознать его. – Я уже сказала: запомнила, как он выглядит, подлетая на медицинском шаттле. Меня накачали лекарствами, я не знала, выживу или умру… Все было таким преувеличенно резким, как в плохом сне. Но после того, как меня вылечили и отправили обратно на поверхность… Не думаю, что я хоть разок вспомнила о «Найтингейл». – Даже когда смотрели в зеркало? – тихо спросил Николоси. – Я вспоминала о том, что со мной сделали… Результаты могли быть намного лучше. Но мне в голову не приходило поинтересоваться, что произошло с судном. Ну и что же произошло? – Вы сказали: «Меня вылечили», – заметил Николоси. – Значит ли это, что вы общались с врачами – женщинами или мужчинами? – А что, могло быть иначе? Он покачал головой: – Полагаю, вы были ранены и доставлены на госпитальное судно вскоре после того, как оно появилось на орбите? – Возможно. – В тот момент «Найтингейл» находилась на стадии введения в строй. Я попал на борт позже. А вы, Ингрид? – Я тоже. И я едва ли увидела хоть одно человеческое существо за то время, что провела на борту. – Так и было задумано. Немногочисленный персонал нужен был для того, чтобы принимать медицинские решения, которые судно не в состоянии взять на себя. Большую часть времени врачи должны были находиться за сценой. – Все, что я помню, – как меня лечили, – нахмурилась я. – Я ничего не знаю о введении в строй. Николоси объяснил мне с таким терпением, словно я была ребенком, отданным ему на воспитание. «Найтингейл» финансировалась и строилась консорциумом бессмертных, действовавших из лучших побуждений. После того как они безуспешно попытались применить свое политическое влияние для прекращения войны (а многие их высокопоставленные друзья находили удовольствие в продолжении оной), было решено внести свой вклад другим, более продуктивным способом: облегчить страдания смертных мужчин и женщин, участвовавших в войне. Поэтому они создали госпитальное судно, которое не имело отношения ни к Северной Коалиции, ни к Южной милиции. «Найтингейл» предназначалась для всех раненых воинов, независимо от их гражданства. Предполагалось лечить пациентов на борту нейтрального судна до полного выздоровления и затем возвращать на родину. Наибольшей критике подверглась идея возвращения раненых в действующие армии. Сама «Найтингейл» являлась последним достижением науки; такими медицинскими возможностями не обладал ни один госпиталь на Окраине Неба или в ее окрестностях, хотя, конечно, это нельзя сравнить с блистательным волшебством медицины демархистов. «Найтингейл» строилась с расчетом на автономную работу. Она должна была неутомимо совершенствовать процесс исцеления, под руководством специалистов из числа людей постепенно улучшать свои методики, пока не превзойдет учителей. Я попала в госпиталь на ранней стадии его обучения, но вскоре – как я узнала от Николоси – «Найтингейл» вступила в «оперативную» фазу. К тому времени все многокилометровое судно находилось под контролем небольшой группы техников и хирургов, и его интеллект гамма-уровня рос как на дрожжах, побуждаемый решать все более сложные задачи. В этот период на судне побывали Соллис и Николоси. Их лечили машины; было лишь смутное ощущение, что за ними наблюдают находящиеся за стенами люди. – Какое-то время это работало, – продолжал Николоси. – Госпиталь делал все, на что рассчитывали организаторы проекта. Он функционировал как огромный квалифицированный конвейер: всасывал в себя раненых и выплевывал их вылеченными. – Только для того, чтобы вернуть на войну, – добавила я. – Спонсоры никак не контролировали то, что делалось на борту с ранеными, пока те не возвращались обратно. По крайней мере, все эти солдаты оставались в живых, никто не умер на поле битвы или на операционном столе. Спонсоры могли верить, что делают доброе дело, и спокойно спать по ночам. – Итак, «Найтингейл» оправдала надежды, – подытожила я рассказ Николоси. – Так в чем же проблема? Поворот к мирной жизни после окончания войны? – Судно было взорвано еще до прекращения огня. Поэтому мы не должны были обнаружить его здесь. Шальная ракета Северной Коалиции с ядерной боеголовкой слишком быстрая, чтобы бортовой мозг успел принять контрмеры. Она уничтожила «Найтингейл» вместе с находящимися на борту пациентами и персоналом. – Теперь, когда ты упомянул об этом… кажется, я что-то такое припоминаю… Соллис бросила свирепый взгляд на Мартинеса: – Думаю, мы пересмотрим условия сделки. Он не говорил, что мы должны вытащить Джекса с этого чертова корабля-призрака! Норберт двинулся в сторону хозяина, словно намереваясь защитить его от разъяренной Соллис. Мартинес, долгое время молчавший, снял пенсне, протер стекла тряпочкой и неторопливо вернул на нос. – Возможно, вы правы, что сердитесь на меня, Ингрид. И возможно, я совершил ошибку, не упомянув о «Найтингейл» ранее. Но это объясняется тем, что я не могу одним опрометчивым шагом подвергнуть риску операцию. Вся моя жизнь нацелена на выполнение одной-единственной задачи: передать полковника Джекса в руки правосудия. Я не имею права потерпеть крах. – Вы должны были сказать нам о госпитале, – покачал головой Николоси. – Ни у кого из нас нет причин распространять эту информацию. Мы все хотим, чтобы полковник Джекс получил по заслугам. – Тогда я совершил ошибку, за которую приношу извинения. – Вряд ли ваши извинения нас удовлетворят, – фыркнула Соллис. – Если бы я знала, что должна буду вернуться на борт этой… – Вы правы, – произнес Мартинес, обращаясь ко всем. – Судно вызывает у вас травмирующие сознание ассоциации, и с моей стороны недопустимо было скрывать эту информацию. – Аминь, – ухмыльнулась Соллис. Я почувствовала, что пора и мне принять участие в разговоре. – Не думала, что кто-нибудь из нас вернется туда, Томас. Но может быть, с учетом того, что мы знаем о судне, вы слегка увеличите наше вознаграждение? Неплохая мысль, как считаете? – Я и сам хотел сделать такое предложение, – заявил Мартинес. – Вы должны понимать, что мои карманы не бездонны и первоначальные условия и так следует считать очень щедрыми… но пусть будет еще пять тысяч аустралов каждому. – Доведите до десяти, и тогда мы останемся в деле. – Соллис отреагировала быстрее, чем я сумела ей подмигнуть.