Селестина протянула руку, предлагая помощь: – Пусть уходит, Ричард. Пусть сам воюет со Шпилем. Он всегда этого хотел, теперь его желание сбудется. Чайлд между тем дополз до порога в соседнее помещение. – Итак? – спросил он. – Как она сказала, ты сам разбирайся со Шпилем, это ваше дело. Я бы пожелал тебе удачи, но, боюсь, это прозвучит нелепо. Он пожал плечами, воспроизведя один из немногих доступных в псевдособачьем облике человеческих жестов: – Как угодно. Помяни мое слово, мы непременно встретимся опять, хочешь ты того или нет. – Надеюсь, – ответил я, прекрасно понимая, что новой встрече не бывать. – Если нужно, передам от тебя привет Городу Бездны. – Будь так любезен. Но по возможности не рассказывай, куда я подевался. – Обещаю. Кстати, Роланд… – Да? – Думаю, стоит попрощаться. Чайлд молча отвернулся и канул во мрак – он передвигался, ловко подтягивая торс следом за единственной рукой. Селестина взяла меня под локоть и повела к выходу наружу. Глава 13 – Ты была права, – сказал я, когда мы двигались к шаттлу. – Наверное, я последовал бы за ним. Она улыбнулась: – Я рада, что ты передумал. – Не возражаешь, если я кое-что спрошу? – Если это не связано с математикой, валяй. – Почему ты опекала меня, но бросила Чайлда? – Я хотела позаботиться и о нем, – ответила она. – Вот только никому, думаю, не удалось бы его отговорить. – Другой причины нет? – Нет. Мне не хотелось, чтобы Шпиль тебя прикончил. – Ты рисковала жизнью ради меня. Это дорогого стоит. – И все? По-твоему, так выражают признательность? – Она вроде бы разозлилась, но на ее губах играла улыбка, и я ощутил позыв улыбнуться в ответ. – Узнаю старого доброго Ричарда. – Значит, для меня есть надежда. Тринтиньян соберет меня заново, когда исцелит тебя. Но, когда мы наконец вернулись в шаттл, выяснилось, что доктор Тринтиньян исчез. Мы обыскали шаттл и ближайшие окрестности, но не нашли даже следов, уводящих прочь. Все скафандры были на месте, а со звездолета на орбите сообщили, что не ведают о местонахождении доктора. А потом мы его отыскали. Он лежал на операционной кушетке под сенью сверкающего и прекрасного в своей функциональности хирургического оборудования. Машины разобрали его на части, разделили на составляющие, поместили отдельные органы в заполненные какой-то жидкостью колбы с аккуратными надписями, а прочие сложили в кюветы. В колбах фрагменты биомашинерии напоминали пьяных вдрабадан медуз, а имплантаты и прочие механизмы искрились, точно мелкие драгоценные камни. Бросалось в глаза, что органической материи почти нет. – Он покончил с собой, – сказала Селестина. Подняла шляпу доктора, его хомбург, лежавший в изголовье кушетки. Внутри, ровно сложенная и написанная строгим почерком, обнаружилась предсмертная записка. Мои дражайшие друзья! Тщательно осмыслив все происходящее, я решил избавиться от себя. Перспектива размонтировать свое тело самостоятельно представляется мне более приемлемой, нежели жизнь в общественном осуждении за деяния, которые сам я преступлением не признаю. Прошу, не предпринимайте попыток собрать меня заново; уверяю вас, эти попытки окажутся напрасными. Смею надеяться при этом, что мой способ уйти из жизни – наряду с тем состоянием, в которое я себя помещу, – послужит забавным примером для будущих исследователей кибернетики. Должен признаться, что есть и другая причина, по которой я избрал именно такое завершение своей карьеры. Ведь могут спросить, почему я не покончил с собой, скажем, на Йеллоустоне. Боюсь, ответ лежит прежде всего в тщеславии. Благодаря Шпилю, а также попечению мистера Чайлда я получил возможность продолжать работу, столь резко и неожиданно прерванную неприятными событиями в Городе Бездны. А благодаря тем, кто столь рьяно стремился раскрыть тайны Шпиля, я обрел пациентов, желающих подвергнуться моим, назовем их так, неортодоксальным методам. Мистер Свифт, я не погрешу против истины, указав, что конкретно вас мне послали небеса. Позволю себе заметить, что трансформации, произведенные с вашим телом, следует расценивать как мое величайшее достижение. Вы – мое главное творение. Согласен, вы рассматривали хирургию исключительно как средство достижения цели, иначе вряд ли одобрили бы мои предложения, но сказанное ни в коей мере не умаляет того, чего нам с вами удалось добиться. Увы, здесь, приходится признать, и кроется другая причина моего ухода. Победите вы Шпиль или отступите (я старательно гоню прочь мысль, что он может вас убить), наступит время, когда вы пожелаете возвратить себе свой прежний облик. А это будет означать, что мне придется погубить собственный шедевр. Я скорее умру, чем пойду на это. Приношу свои глубочайшие извинения и остаюсь вашим покорным слугой, Т. Чайлд так и не вернулся. Прождав десять дней, мы пошарили у подножия Шпиля, но не нашли свежих останков. Из этого, по-моему, напрашивался вполне логичный вывод: он еще внутри, еще пытается так или иначе прорваться к вершине. Потом я задумался. А для чего вообще предназначен Шпиль? Возможно ли, чтобы он служил какой-то иной цели, кроме самосохранения? Быть может, он просто заманивает любопытствующих, вынуждает их адаптироваться, постепенно становиться машинами, после чего берет и поглощает в себя? Да, берет и поглощает. Быть может, от ловушки для мух Шпиль отличается только размерами? Ответа на этот вопрос я не знал. И не желал торчать на Голгофе, ломая голову над загадками Шпиля. Я не доверял себе, опасался, что однажды снова туда полезу. Ведь он меня звал, притягивал. Так что мы улетели. – Пообещай мне, – попросила Селестина. – Что именно? – Что бы ни случилось, когда мы вернемся домой, что бы ни сталось с городом, пообещай мне никогда больше не соваться в Шпиль. – Обещаю, – ответил я. – Поклянусь, если хочешь. Могу даже стереть этот фрагмент памяти, чтобы он мне не досаждал. – Почему бы и нет? – согласилась она. – Ты ведь раньше уже такое делал. В Городе Бездны мы выяснили, что Чайлд нам не врал. Многое изменилось, и не в лучшую сторону. Болезнь, прозванная плавящей чумой, ввергла наш город в тоскливые, темные времена упадка технологий. Деньги, полученные за участие в экспедиции, теперь ничего не значили, а то скромное влияние, каким мое семейство обладало до кризиса, сократилось до минимума. В былые дни хирургию Тринтиньяна, не исключено, удалось бы исправить. Да, это было бы непросто, но наверняка нашлись бы специалисты, оценившие такой вызов, и мне, возможно, довелось бы выбирать из нескольких конкурирующих предложений, когда соперники-кибернетики дрались бы между собой за право взяться за столь элегантную задачу. Но все изменилось. Даже примитивная хирургия сделалась невозможной либо чудовищно дорогой. Лишь горстка специалистов сумела сохранить необходимые навыки и инструментарий, а потому они заламывали несусветные цены. Даже Селестина, которой я уступал в достатке, могла обеспечить мне только ремонт, а не восстановление прежнего облика. Эти и кое-какие другие расходы почти нас обанкротили. Но она продолжала обо мне заботиться. Находились те, кто, наблюдая за нами и видя существо, шагающее с ней рядом, уродливую механическую собаку с алмазной шкурой, принимали меня за диковинного домашнего питомца. Кое-кто обнаруживал необычность наших отношений – как Селестина нашептывала мне на ухо, как я, так чудилось при взгляде со стороны, целенаправленно вел ее куда-то, – и начинал присматриваться ко мне, но это продолжалось ровно до тех пор, пока я не заглядывал им в глаза своими алыми лазерными гляделками. Люди поспешно отворачивались. Довольно долго – пока сны не превратились в наваждения – так и продолжалось. Но теперь я выбрался из дома под покровом ночи, без ведома Селестины. По темным полузатопленным улицам снаружи шастали бандиты. Эту часть Города Бездны прозвали Мульчей, а на проживание в другом районе наших средств не хватало. Конечно, мы могли бы позволить себе кое-что получше, намного лучше, если бы я не откладывал деньги ради сегодняшнего дня. К счастью, Селестина о том не догадывалась. В Мульче не так плохо, как было раньше, но мне прежнему она все равно бы показалась скверным местом для жизни. Даже теперь я проявлял инстинктивную осторожность, а улучшенное зрение позволяло без труда различать самодельные клинки и арбалеты прятавшихся в тенях бандитов. Далеко не все из тех, кто шнырял по улицам в ночи, могли технически считаться людьми. Скажем, одни отращивали себе жабры и потому задыхались на суше. Другие издалека смахивали на свиней – и они были опаснее всех прочих. Но я их не боялся. Я скользил в тенях, и моя ловкая собакоподобная форма сбивала бандитов с толка. Я проникал сквозь прорехи в стенах разрушенных зданий, легко уворачивался от немногочисленных глупцов, которым взбредало в голову меня ловить. То и дело останавливался и давал им подойти, выгибая спину. Мой алый взгляд ставил их на место.