Я ждал, что Чайлд как-то отреагирует, предложит хоть какое-то объяснение. А он молча, передвигаясь на всех четырех конечностях, улизнул в следующее помещение. Дверь за спиной Селестины закрылась, словно стальное веко. Чайлд подал голос из новой комнаты: – Полагаю, у нас девять или десять минут на то, чтобы решить задачу. Я смотрю на символы, и мне представляется, что нам придется изрядно попотеть. Может, отложим светскую беседу до более подходящих обстоятельств? – Чайлд, тебе не следовало так поступать, – сказал я. – Селестина не… – Я решил, что она с нами. Селестина переступила порог: – Вообще-то, я не собиралась к вам присоединяться. Но теперь, судя по всему, у меня нет выбора. – Молодец! – похвалил ее Чайлд. А я вдруг осознал, где раньше мог видеть тот темный и крохотный предмет, который Тринтиньян добыл на поверхности Голгофы. Конечно, я могу ошибаться. Но он подозрительно смахивал на рожок с головы беса. Глава 12 Новая задача оказалась такой же по-византийски затейливой, многослойной и чреватой подвохами, как и все предыдущие. Пока я разглядывал значки у двери, мой разум скитался по просторам математических вероятностей, улавливал глубинные связи между сугубо самостоятельными, как утверждала теория, областями логических рассуждений. Я мог бы смотреть на символы часами, пребывая в экстатической завороженности. К несчастью, загадку следовало разгадать, а не просто ею любоваться. И в запасе у нас оставалось меньше девяти минут. Мы собрались у двери и две или три минуты, растянувшиеся для нас в часы, хранили молчание. Я заговорил первым, почувствовав, что прямо сейчас мне нужно чем-то отвлечься. – Селестина права? Ты клонировал себя? – Конечно, я права, – сказала Селестина. – Он находился на опасной территории, поэтому принял необходимые меры и привез оборудование для регенерации органов. Чайлд повернулся к нам. – Регенерация – не то же самое, что клонирование, – сказал он. – Ну да, там предусмотрены искусственные ограничения, – пояснила Селестина. – Если от них избавиться, клонируй сколько влезет. Зачем выращивать заново кисть или руку целиком, когда можно просто воссоздать тело? – Чего ради мне это было делать? Ведь получилась бы всего-навсего безмозглая копия! – Не обязательно, – возразил я. – При помощи специальных препаратов и модификаторов сознания не так уж сложно передать клону свою личность и воспоминания. – Ричард прав, – поддержала меня Селестина. – Работать с памятью нетрудно, ему ли не знать. Чайлд снова уставился на дверь. Символы вокруг нее по-прежнему упорно не поддавались разгадке. – Шесть минут до срока. – Не меняй тему, чтоб тебя! – вспылила Селестина. – Я хочу, чтобы Ричард наконец вник в происходящее. – Зачем? – осведомился Чайлд. – С чего вдруг ты решила о нем позаботиться? Я же видел, с каким отвращением ты смотрела на нас после операции. – Насчет себя можешь быть уверен – ты мне отвратителен. Но я не могу спокойно смотреть, как кем-то манипулируют. – Никем я не манипулирую! – Тогда расскажи правду насчет клонов. И насчет Шпиля заодно. Чайлд снова устремил взгляд на дверь, явно разрываясь между необходимостью разгадать загадку и желанием заткнуть Селестину. У нас в запасе было меньше шести минут. Я временно отвлекся от головоломки, как и хотел, но это не позволило найти решение, даже не подбросило и намека. Потому я вновь повернулся к Чайлду: – Что случилось с клонами? Ты посылал их внутрь, одного за другим, рассчитывая таким образом добраться до верха? – Нет. – Похоже, мое непонимание его развеселило. – Я не посылал их впереди себя, Ричард. Наоборот, они шли по пятам за мной. – Прости, но это глупость какая-то. – Я вошел внутрь, и Шпиль убил меня. Но перед этим я создал свой ментальный слепок и передал воспоминания недавно выращенному клону. Его нельзя было назвать точной моей копией, ибо он получил лишь некоторые воспоминания и малую часть моих персональных особенностей, однако он четко сознавал, что является специально созданным конструктом. – Чайлд бросил взгляд на дверь. – Слушайте, это все крайне интересно, но время… – Задача подождет, – отрубила Селестина. – Тем более что я, похоже, нашла решение. Стройное собачье тело Чайлда затряслось от предвкушения. – Правда? – Я сказала «похоже», Чайлд. Уйми свой пыл. – Времени в обрез, Селестина. Будь добра, поделись с нами своим вариантом. Она посмотрела на символы и криво усмехнулась: – Баш на баш, Чайлд. Я показываю значок, а ты рассказываешь про клона. Я ощутил, как Чайлд взъярился, но потом обуздал гнев. – Ну… Он, то есть новый я, вернулся в Шпиль и попытался пройти дальше предшественника. Он сумел, преодолел несколько комнат после той, где погиб старый я. – Что побудило его продолжать? – спросила Селестина. – Он же знал, что все равно погибнет. – Он считал, что у него куда больше шансов выжить, поскольку тщательно изучил поведение меня старого и принял меры предосторожности – надел скафандр попрочнее, ввел себе препараты для стимуляции математических способностей, использовал кое-какие терапевтические техники… – И что дальше? – поторопил я. – Что случилось, когда он все-таки погиб? – Погиб он далеко не сразу. Подобно нам, он отступал, когда понимал, что в текущем состоянии выше не проникнет. Всякий раз он клонировал себя, делал ментальный слепок. Так что следующий клон наследовал все воспоминания. – Все равно не понимаю, – сказал я. – Какое клону дело до того, что будет с его копиями? – Ну… Он не собирался умирать. Никто из клонов не собирался. Назовите это личной особенностью, если угодно. – Высокомерие и самоуверенность? – предположила Селестина. – Лично я предпочитаю говорить о полном отсутствии сомнений в себе. Каждый клон считал, что он лучше предшественника, поскольку не допускал уже совершённых ошибок. При этом они исправно делали слепки, чтобы – если произойдет невероятное и смерти избежать не получится – знания уцелели. Так что, даже если конкретный клон не сумеет победить Шпиль, тот, кто в итоге доберется до цели, все равно окажется носителем моего генетического материала. Так сказать, родственником. Членом семьи. – Чайлд взмахнул хвостом. – Селестина, четыре минуты осталось. Ты готова? – Почти, но не совсем. Сколько клонов ты настрогал, Чайлд? До себя нынешнего. – Это очень личный вопрос. Она пожала плечами: – Ладно. Тебе нужно мое решение или нет? – Семнадцать, – ответил Чайлд. – Плюс оригинал, который вошел в Шпиль первым. Я зафиксировал в памяти это число и оценил, какие выводы из него можно сделать. – Значит, ты в девятнадцатый раз идешь сейчас в Шпиль? Думаю, будь это анатомически возможным, он бы грустно улыбнулся. – Как уже было сказано, я продолжаю семейное дело. – Ты превратился в чудовище, – еле слышно прошептала Селестина. В целом с ней так и подмывало согласиться. Чайлд унаследовал воспоминания восемнадцати предшественников, которые погибли в безликих помещениях Шпиля. Вряд ли имело значение то обстоятельство, что он не помнил, скорее всего, подробностей конкретных смертей. Сама эта последовательность выглядела чудовищным издевательством над природой. К тому же кто-то из клонов вполне мог выбраться из Шпиля живым, жутко изувеченным, но живым, и в этом беспомощном состоянии оказаться жертвой процедуры ментального слепка…