У Эраста Петровича бешено застучало в висках от аромата кожи и волос. – Откуда вы… – прошептал он, задыхаясь, и не закончил – горячие губы закрыли ему рот. Больше в спальне не было произнесено ни слова. В мире, куда утянули титулярного советника мягкие руки и благоуханные губы, никаких слов не существовало и существовать не могло, они только помешали бы, разрушив колдовство. После недавнего калькуттского приключения, повлекшего за собой опоздание к пароходу, Эраст Петрович считал себя опытным, видавшим виды мужчиной, однако в объятьях О-Юми он чувствовал себя не мужчиной, а каким-то невиданным музыкальным инструментом – то чарующей флейтой, то божественной скрипкой, то сладостной свирелью, и волшебная исполнительница виртуозно играла сразу на них на всех, поверяя земной алгеброй небесную гармонию. В кратких антрактах опьяневший вице-консул пытался что-то лепетать, но ответом были лишь поцелуи, легкие касания, тихий смех. Когда в окно стали проникать серые полоски рассвета, Фандорин невероятным усилием воли полувынырнул из дурмана. Сил хватило на один-единственный вопрос – самый важный, все прочее не имело значения. Он взял ее ладонями за виски – так, чтобы огромные, наполненные таинственным светом глаза были совсем близко. – Ты останешься со мной? Она покачала головой. – Но… но ты придешь еще? О-Юми тоже взяла его за виски, сделала легкие круговые движения пальцами, чуть надавила, и Фандорин моментально уснул, сам этого не ощутив. Просто упал в глубокий сон и не почувствовал, как ее руки, нежно придерживая, кладут его голову на подушку. В этот миг Эрасту Петровичу уже снился сон. Будто он мчится на голубой, сияющей ледяным блеском колеснице прямо по небу, поднимаясь все выше и выше. Его путь лежит к звезде, которая тянет навстречу алмазному экипажу свои прозрачные лучи. Мимо проносятся мелкие золотые звезды, обдавая лицо свежим морозным ветром. Эрасту Петровичу очень хорошо, и он лишь помнит, что ни в коем случае нельзя оглядываться назад – упадешь и разобьешься. А он и не оглядывается. Мчится вперед и вверх, навстречу звезде. Звезда зовется Сириус. Светит, не зная Собственного имени, Звезда Сириус. Конский навоз Проснулся Фандорин оттого, что кто-то мягко, но настойчиво похлопывал его по щеке. – О-Юми, – прошептал Эраст Петрович, и в самом деле увидел перед собой лицо с раскосыми глазами, но то, увы, была не ночная кудесница, а письмоводитель Сирота. – Прошу извинить, – сказал письмоводитель, – но вы никак не хотели просыпаться, я уже начал тревожиться… Титулярный советник сел на кровати, осмотрелся. Спальню освещали косые лучи раннего солнца. Ни самой О-Юми, ни каких-либо признаков ее недавнего присутствия. – Господин вице-консул, я готов сделать рапорт, – начал Сирота, держа наготове какую-то бумажку. – Да-да, конечно, – пробормотал Фандорин, заглядывая под одеяло. Простыня скомкана, но это еще ничего не значит. Может быть, остался длинный волос, крупицы пудры, алый след помады? Ничего. Приснилось?! – Согласно вашим указаниям, я спрятался в кустах, около развилки двух дорог. В два часа сорок три минуты со стороны пустыря показалась фигура бегущего человека… – Понюхайте-ка! – перебил его Фандорин, уткнувшийся носом в наволочку. – Что это за аромат? Письмоводитель взял подушку, добросовестно втянул воздух. – Это аромат аямэ. Как это по-русски? Ирис. Лицо титулярного советника озарилось счастливой улыбкой. Не приснилось! Она была здесь! Это запах ее духов! – Ирис – главный аромат нынешнего сезона, – объяснил Сирота. – Им душатся женщины, им пропитывают белье в прачечных. В апреле ароматом сезона была глициния, в июне будет азалия. Улыбка сползла с лица Эраста Петровича. – Можно продолжать? – спросил японец, возвращая подушку. И продолжил свой рапорт. Минуту спустя Фандорин уже не думал ни об аромате ириса, ни о ночном видении. * * * Заливные поля нестерпимо сияли на солнце, словно вся долина превратилась в огромное треснувшее зеркало. Темными трещинками на сверкающей поверхности были межи, что делили участки на маленькие прямоугольники, и в каждом, согнувшись в три погибели, копошилась фигурка в широкой соломенной шляпе. Крестьяне пропалывали рисовые поля. Посередине полей возвышался маленький лесистый холм, увенчанный красной крышей с загнутыми кверху краями. Эраст Петрович уже знал, что это заброшенный синтоистский храм. – Крестьяне туда больше не ходят, – сказал Сирота. – Там нечисто. В прошлом году у входа нашли мертвого бродягу. Сэмуси правильно сделал, что спрятался в таком месте. Это очень хорошее убежище для плохого человека. И все подходы как на ладони. – И что будет с храмом дальше? – Или сожгут и построят новый, или сделают церемонию очищения. Староста деревни и каннуси, священник, еще не решили. К храму через поля вела узкая насыпь, шириной шагов в пять, не больше. Эраст Петрович внимательно осмотрел путь до холма, потом заросшие мхом ступени, поднимавшиеся к красным деревянным воротам странной формы: как большое П; ни створок, ни забора не было. Ворота, которые ничего не отгораживают. – Это тории, – пояснил письмоводитель. – Ворота в Другой Мир. Ну если в Другой Мир, тогда понятно. Бинокль у титулярного советника был превосходный, 12-кратный, память об осаде Плевны. – Не вижу Масу, – сказал Фандорин. – Где он? – Вы не туда смотрите. Ваш слуга вон там, на общинном участке. Левее, левее. Вице-консул и его помощник лежали в густой траве, на краю рисового поля. Эраст Петрович поймал в сдвоенный кружок Масу. Тот ничем не отличался от крестьян: совсем голый, в одной набедренной повязке, сзади свисает веер. Разве что бока покруглее, чем у остальных работников. Вот круглобокий крестьянин выпрямился, обмахнулся веером, оглянулся на деревню. Точно он: толстые щеки, прищуренные глазки. Кажется, совсем рядом – хоть по носу щелкай. – Он здесь с утра. Нанялся батраком за десять сэнов. Мы договорились: если заметит что-то особенное, повесит веер за спину. Видите, веер за спиной? Он что-то заметил! Фандорин снова навел бинокль на холм. Стал медленно, квадрат за квадратом, осматривать убежище Горбуна. – Из Йокогамы он направился прямо сюда? По д-дороге никуда не заворачивал? – Прямо сюда. Что это там белое, среди ветвей? Эраст Петрович подкрутил колесико и тихонько присвистнул. На дереве сидел человек. Горбун? Что он там делает? Но Сэмуси ночью был не в белом кимоно, а в темно-коричневом. Сидящий на дереве повернул голову. Лица было не разглядеть, но блеснула выбритая макушка. Нет, это не Сэмуси! У того волосы, стриженные бобриком. Фандорин повел биноклем дальше. Вдруг меж зарослей что-то блеснуло. Потом еще и еще. Чуть-чуть поправить фокусировку. Ого! На открытом пятачке стоял человек в кимоно с подоткнутыми полами. Он был абсолютно неподвижен, в руке держал меч. Рядом – врытый в землю бамбуковый шест.