А мерзкий Фандорин не пришел. Весь вечер Лидина просидела рядом с пустым стулом, слушая цветистые комплименты хозяина и разговоры его скучных гостей. Когда прощалась, Константин Федорович развел руками: – Не пришел ваш «таинственный». Даже на записку ответить не соизволил. Она стала уговаривать генерала, чтоб не сердился – может быть, у Фандорина важное расследование. И сказала: – Как у вас мило! И гости такие славные. Знаете что, а устройте завтра опять ужин, в том же самом кругу. А Фандорину напишите как-нибудь порешительней, чтоб непременно пришел. Обещаете? – Ради удовольствия вновь видеть вас у себя я на все готов. Но что вам так дался Фандорин? – Не в нем дело, – доверительно понизила голос Лидина. – Это так, пустое любопытство. Если угодно, каприз. Просто мне сейчас очень одиноко, хочется почаще бывать в обществе. Я вам не говорила: я ухожу от Жоржа. Генерал понял доверительность. Оглянувшись на свою мымру-жену, немедленно предложил завтра отобедать за городом, но это Гликерия Романовна быстро исправила. В сущности, старику было совершенно достаточно слегка пококетничать с молодой привлекательной женщиной, а насчет обеда у «Яра» это он сказал уж так, по привычке, как отставной гусарский конь, что стучит копытом, заслышав дальний звук трубы. * * * Назавтра Фандорин, хоть и с опозданием, но явился. Больше от него, собственно, ничего и не требовалось – в своих чарах у Лидиной никаких сомнений не было. А выглядела она нынче не хуже, чем вчера. Даже еще лучше, потому что придумала надеть расшитую мавританскую шапочку, спустив с нее на лицо прозрачную, совершенно неземную вуальку. Стратегию выбрала самую простенькую, но безошибочную. Сначала не смотрела на него вовсе, а была любезна с самым красивым из гостей – конногвардейцем, адъютантом генерал-губернатора. Потом, с неохотой уступив просьбам хозяина, исполнила смелый романс г-на Пойгина «Не уходи, побудь со мною», сама себе аккомпанируя на рояле. Голос у Гликерии Романовны был небольшой, но очень милого тембра, на мужчин действовал безотказно. Выпевая страстные обещания «утолить и утомить лаской огневою», смотрела поочередно на всех мужчин, но только не на Фандорина. Когда, по ее расчету, предмет должен был уже созреть – то есть достичь нужного градуса заинтригованности и уязвленности, Лидина приготовилась нанести завершающий удар и даже направилась было к козетке, на которой одиноко сидел Фандорин, но помешал хозяин. Подошел к гостю и завел дурацкие служебные разговоры. Стал нахваливать какого-то железнодорожного штабс-ротмистра Лисицкого, который давеча явился с очень интересным предложением – учредить постоянный пункт на городской телефонной станции. – Отличная идея пришла в голову вашему подчиненному, – рокотал генерал. – Вот что значит жандармская косточка! Не штафирки из Департамента додумались, а наши! Я уж распорядился выделить необходимую аппаратуру и особую комнату. Лисицкий говорил, что идея телефонного подслушивания принадлежит вам. – Не «подслушивания», а «прослушивания». К тому же штабс-ротмистр с-скромничает, – недовольно сказал Фандорин. – Я здесь ни при чем. – Быть может, одолжите мне его на первое время? Дельный офицер. Вздохнув, Лидина поняла, что штурм придется отложить до более удобного момента. Он настал, когда перед трапезой мужчины по новомодному обычаю вышли в курительную комнату. К этому времени Гликерия Романовна окончательно утвердилась в положении царицы вечера, а у предмета, конечно, не осталось ни малейших сомнений, что он – наименее привлекательный из всех присутствующих кавалеров. Судя по тому что Фандорин украдкой поглядывал на часы, он уже не ждал от суаре ничего приятного и прикидывал, когда будет прилично ретироваться. Пора! Стремительно (тут уж медлить было незачем) она подошла к седоватому брюнету, попыхивавшему ароматной сигаркой, и объявила: – Вспомнила! Вспомнила, где я вас видела! У взорванного моста. Такое необыкновенное лицо трудно забыть. Следователь (или как он там в своем ведомстве назывался) вздрогнул и уставился на Лидину чуть сузившимися голубыми глазами – надо признать, очень шедшими к подернутым серебром волосам. Еще бы ему не вздрогнуть, от этакого комплимента, и к тому же совершенно неожиданного. – В самом деле, – медленно произнес он, поднимаясь. – Я тоже п-припоминаю. Вы, кажется, были не одна, а с каким-то военным… Гликерия Романовна небрежно махнула: – Это мой приятель. Заводить разговор про Васю было рано. Не то чтоб у нее имелся какой-то заранее выработанный план действий – она слушалась одного лишь вдохновения, но мужчине ни в коем случае нельзя показывать, что тебе от него что-то нужно. Он должен пребывать в уверенности, что это ему кое-что нужно, и в ее воле – дать это заветное кое-что или не давать. Сначала нужно заронить надежду, потом отобрать, потом снова пощекотать ноздри волшебным запахом. Умная женщина, которая хочет привязать к себе мужчину, всегда чувствует, какого он типа: из тех, кого в конце концов придется накормить, или тех, кто должен оставаться вечно голодным – послушней будет. Рассмотрев Фандорина вблизи, Лидина сразу поняла, что этот не из платонических воздыхателей. Если долго водить за нос, пожмет плечами и уйдет. Тем самым вопрос переходил из фазы тактической в нравственную и, если без экивоков (а Лидина всегда старалась быть с собою предельно честной), мог быть сформулирован следующим образом: возможно ли дойти во флирте с этим человеком до самого конца – ради Васиного спасения? Да, она была готова к этой жертве. Почувствовав это, Гликерия Романовна испытала нечто вроде умиления и тут же принялась оправдывать подобный поступок. Во-первых, это будет не разврат, а чистейшей воды самоотверженность – причем даже не из-за страстной влюбленности, а из-за бескорыстной, возвышенной дружбы. Во-вторых, так Астралову и надо, он заслужил. Конечно, если б Фандорин оказался жирным, с бородавками и запахом изо рта, о таком жертвоприношении не могло бы идти и речи, но англизированный следователь был хоть и немолод, но вполне привлекателен. И даже более чем привлекателен… Весь этот вихрь мыслей пронесся в голове Лидиной за секунду, так что сколько-нибудь заметной паузы в разговоре не образовалось. – Я видела, вы нынче не сводили с меня глаз, – сказала она низким, вибрирующим голосом и коснулась его руки. Еще бы! Она все делала для того, чтобы гости не забывали о ней ни на минуту. Брюнет возражать не стал, честно наклонил голову. – А я на вас не смотрела. Совсем. – Я з-заметил. – Потому что боялась… У меня ощущение, что вы появились здесь не просто так. Что нас свела судьба. И от этого мне стало страшно. – С-судьба? – переспросил он со своим едва заметным заиканием. Взгляд у него был какой надо – внимательный и, кажется, даже оторопевший. Лидина решила не тратить времени попусту. Чему быть – того не миновать. И – бесшабашно, как головой в омут: – Знаете что? Уедем отсюда. К черту ужин. Пускай сплетничают, мне все равно. Если Фандорин и колебался, то не более чем мгновение. Глаза сверкнули металлическим блеском, голос прозвучал сдавленно: – Что ж, едем. * * * По дороге на Остоженку он вел себя непонятно. Руку не сжимал, поцеловать не пытался, даже не разговаривал. Гликерия Романовна тоже молчала, пытаясь сообразить, как лучше себя вести с этим странным человеком. И отчего это он так напряжен? Губы плотно сжаты, не сводит глаз с извозчика. О, да в этом омуте, кажется, черти водятся! Она ощутила внутри сладкое замирание и рассердилась на себя: не бабься, это тебе не романтическое приключение, нужно Васю спасать. В подъезде Фандорин повел себя еще удивительней. Пропустил даму вперед, но сам вошел не сразу, а после паузы и как-то очень уж стремительно, чуть ли не прыжком. По лестнице взбежал первым, руку при этом держал в кармане пальто. А может быть, он того, испугалась вдруг Лидина. Как теперь говорят, с кукареку в голове? Но отступать было поздно. Она открыла дверь ключом. Фандорин отстранил ее и скакнул вперед. Развернулся, прижался спиной к стене прихожей. Быстро повел взглядом влево, вправо, наверх. В руке у него чернел непонятно откуда взявшийся маленький пистолет. – Что это с вами? – воскликнула не на шутку перепугавшаяся Гликерия Романовна. Сумасшедший следователь спросил: – Ну и где же он? – Кто? – Ваш любовник. Или начальник. Право, уж не знаю, в каких вы с ним отношениях.