– Тебя как зовут? – поинтересовался я. – Или у тебя нет имени? – Почему это нет? Тортилла я. – Ну и имечко у тебя, – усмехнулся я. – А что оно означает? – Да бог его знает, – ответила она. – Недавно один турист угостил меня фруктом и спросил: «Как дела, Тортилла?» Я так поняла, это он для меня такое прозвище придумал. Я сто девяносто лет прожила на свете, и у меня никогда не было никаких имён, все меня называли просто черепахой. – Сколько? – Я не поверил своим ушам. – Если точно, то сто девяносто два… – Да ладно! – Честное слово, сотрудники нашего питомника у меня на спине написали мой возраст. Ты, конечно, не увидишь, потому что ты слишком мал, для этого тебе придётся на меня запрыгнуть. – Ты такая древняя? – Я всё ещё не мог поверить. – Сам ты древний, – обиделась Тортилла. – Между прочим, я ещё в полном расцвете сил. У нас старыми считаются черепахи, которым по двести пятьдесят лет и больше. – За какие такие заслуги бог наградил вас долголетием? – возмутился я. – За то, что мы живучие и очень выносливые. – Между прочим, коты тоже не хлюпики, – возразил я. – Но тем не менее мы живём не больше двадцати лет. – Зато, в отличие от других животных, у нас очень хороший иммунитет, – похвасталась Тортилла. – Мы легко справляемся с инфекциями, и раны на нас быстро заживают. Плюс ко всему мы абсолютно неприхотливы в еде и можем очень долго обходиться без неё. – Ты думаешь, на свете мало выносливых, живучих и неприхотливых зверей? Много, но никто из них не живёт столько, сколько вы. Какое-то неравноправие получается! – вспылил я. – Кот, да не кипятись ты так. С этим вопросом тебе лучше обратиться туда, – воскликнула она и подняла глаза к небу. – Думаю, он останется без ответа, – ухмыльнулся я. – И вообще, о каком равноправии ты говоришь? Разве оно бывает в нашей жизни? – спросила Тортилла, округлив глаза, по форме напоминающие миндаль. – Ты вот завидуешь мне, потому что я долго живу, а я завидую тебе, потому что ты быстро бегаешь, а я всю жизнь ползаю, как… – Тортилла вдруг задумалась, со стороны это выглядело, будто она уснула. – Даже не знаю, с кем сравнить. По-моему, медленнее нас никто не передвигается по земле, разве только ленивец или улитка. И если честно, нет ничего хорошего в том, чтобы долго жить. У меня когда-то была подруга, обезьяна Марго, она ко мне каждый день приходила, угощала меня бананами, а потом вдруг пропала. Позже я узнала, что она умерла. Я скучаю по ней даже сейчас, хотя прошло уже пятьдесят лет. С тех пор у меня было ещё много друзей, но все они тоже давно умерли, а я продолжаю жить по сей день, – грустно вздохнула она. – Слушай, а тот турист, который дал тебе имя, случайно не из России был? – я вернулся к прежнему разговору, неожиданно вспомнив, как мы с ещё маленькой Катериной смотрели фильм «Буратино», так в нём одну из героинь тоже звали Тортилла. – Может, и оттуда. Уж больно он бледнолицый был и чересчур весёлый, всё пытался меня оседлать. Я его сбрасываю, а он снова забирается и говорит: «Тортилла, ну хватит выпендриваться, прокати меня, тебе что, жалко? На чём я только не катался в своей жизни, а вот на черепахе – никогда». После её рассказа я перестал сомневаться, что турист был нашим соотечественником. – А у тебя есть имя? – вдруг спросила она. – Конечно, – ответил я. – Меня зовут Сократ, так звали великого философа. – Это ещё кто такой? – спросила Тортилла. – Философами называют мудрых мыслителей, которые много думают о вопросах мироздания и сущности бытия, – объяснил я. – До чего же странные люди, смотрю на них и удивляюсь, – ухмыльнулась она. – Вечно рассуждают о том, чего никогда не поймут. Лучше бы подумали, как решить насущные проблемы и исправить то, что натворили за годы своего существования на земле. Одна моя приятельница, морская черепаха, рассказывала: в океане целые острова из мусора появились. Говорит, плавать стало невозможно: то на пятно нефтяное нарвёшься, то в пакетах запутаешься. А они всё о бытии рассуждают. – Такова человеческая сущность, – заметил я. – Люди не могут жить без головоломок. – Судя по тому бледнолицему, с которым ты пришёл, – она посмотрела на Колумба, – я поняла, что ты не местный. – Угадала, я из России приехал. Всё это время, пока я общался с Тортиллой, я краем глаза наблюдал, как Колумб снимает нас на камеру. И как ему не надоело фотографировать? Наверное, он не может жить без этого, как художник Жора не мог жить без своих картин. Он так и говорил: «Знаешь, Сократ, стоит один день не взять кисть в руки, как меня начинает трясти, словно в лихорадке». Я никак не мог понять: что же это за увлечение такое, без которого не можешь обойтись? А потом видел его мучения из-за того, как некрасиво, по его мнению, он изобразил голову девушки. Тогда он разгневался, схватил нож и изрезал холст на тонкие ленточки. А я забился в угол и боялся высунуться оттуда, чтобы не попасть под горячую руку. Правда, потом Жора объяснил мне, что, оказывается, это состояние называется творческими муками[38]. – Ну, приятель, нам пора возвращаться. – Андрей подошёл к нам, присел рядом с Тортиллой на корточки, погладил её по голове и ласково произнёс: – Какая же ты красавица. Хм, тоже мне, нашёл красавицу, на неё без слёз не глянешь. Да, парень, по-моему, у тебя совсем плохо со вкусом. Бог тоже юморист ещё тот. Видимо, когда создавал черепаху, долго думал, что же ей дать – привлекательную внешность или долгую жизнь. Наверняка посчитал: наградить и тем, и другим – это слишком много для одной твари, и в конечном итоге выбрал не глядя. Как говорят у нас в народе: «Дарёному коню в зубы не смотрят». И с тех пор ползают эти страшилы по земле лет по двести, а то и больше. Хотя о вкусах не спорят. Это для меня они уродливые, а для таких, как Андрей, – красавицы. Вернувшись с острова, мы отправились в отель, чтобы не превратиться под палящим африканским солнцем в донских вяленых лещей. Даже умудрились вздремнуть, а после обеда, когда спа́ла дневная жара, вновь вышли на прогулку. Ещё много чего интересного мы увидели в тот день, но больше всего мне запомнился необычный монумент на площади перед огромным жёлтым собором: в бетонной яме стояли фигуры людей, закованных в цепи. Наш гид плохо говорил по-русски, но всё же я кое-что понял. Оказывается, когда-то на африканской земле темнокожие люди считались рабами. С ними обращались как с товаром, их запросто могли купить, продать, обменять на что-нибудь более нужное в хозяйстве, а когда они становились старыми и немощными, их просто убивали за ненадобностью. И всё это вытворяли люди, которые испокон веков считают себя существами разумными. А теперь они поставили памятник несчастным рабам, страдавшим от бесчеловечного обращения на протяжении тысячелетий. Монумент как нельзя лучше передавал жестокую действительность колониальных времён. Никогда в жизни я столько не ходил, как в тот день. Мы посетили все церкви и соборы, которые были в городе. Даже побывали в знаменитом Доме чудес. Только я так и не понял, что в нём чудесного. Обыкновенное помещение с обшарпанными колоннами, обвалившимся потолком и облезлыми стенами, на одной из которых висело изображение мужика с полотенцем на голове. А сбоку от него стояли два допотопных кресла – чем-то они напомнили мне старое кресло на втором этаже нашего дома. То самое, в котором сидел Наполеон, когда шёл на Москву, и в котором я теперь прячу мелочь. Единственное, что понравилось мне в том доме, – так это двери на входе: огромные, в два, а то и в три человеческих роста, с резными деревянными вставками по бокам и металлическими заклёпками по всему основанию. Вечером мы вернулись в отель и принялись рассматривать фотографии, которые Колумб сделал за день. На одной из них попались те самые двери, и на их фоне Андрей выглядел как подснежник рядом с баобабом. Иногда ему приходилось просить Омара снять его в каком-нибудь интересном месте, я же не умею этого делать. От собора, который был виден из нашего окна, мы дошли до центрального рынка. Вы же знаете, я ещё тот любитель рыбки, но, едва очутившись в павильоне с морепродуктами, мы с Колумбом вылетели оттуда, как пробки из бутылки. Невозможно передать словами стоявшую там вонь. Пока мы бродили по рынку, Андрею пришлось посадить меня в рюкзак: местная детвора не совсем адекватно реагировала на кота, следующего по пятам за людьми. Каждый из них бросался ко мне с криком «джамбо», точно я сахарный пряник, и сразу норовил заключить в объятия. Я-то привык к столь необычной детской ласке, жизнь меня не раз сталкивала с малышней, а вот Колумб, видимо, побоялся, что стоуновские ребятишки могут легко утащить меня. Унесут куда-нибудь – и поминай как звали. И я ничего не смогу сделать. Конечно, я всё равно найду возможность сбежать от них, но сколько на это уйдёт времени – неизвестно. Вряд ли Колумб будет долго торчать на Занзибаре, ожидая, когда я найдусь. Он уедет, а я останусь здесь на веки вечные. От одной мысли, что я могу никогда не увидеть свою семью и Беллу, мне стало жутко. Поэтому, стоило Андрею раскрыть рюкзак и сказать: «Сократ, от греха подальше, забирайся внутрь», – я не запрыгнул, а влетел в него. Покинув территорию рынка, мы продолжили дальше исследовать город. Больше всего Андрею нравилось бродить по сувенирным лавкам. Как заворожённый, он залипал у картин неизвестных авторов, по полчаса рассматривал каждую. Возле одной он задержался особенно долго. Я выглянул из-за его спины посмотреть, что так привлекло его внимание. На белом полотне были изображены три негритянки в разноцветных одеяниях и с глиняными горшками на головах. Хм, и что он в ней нашёл? Мне, например, больше понравилась та, на которой собрались африканские животные: слон, лев, жираф, гепард, бегемот с бегемотиком, зебра. А самое главное – сурикат, один в один мой сценический герой, и бородавочник, его играл Хичкок[39]. Колумб долго о чём-то спорил с хозяином лавки, потом вытащил из кармана кошелёк и извлёк из него купюру. Чует моё кошачье сердце, точно придётся на паперти стоять. Куда бы мы ни заходили, будь то собор, Дом чудес, музей Фредди Меркьюри, даже черепаший питомник – везде приходилось платить. Скажу вам, друзья, путешествия – это недешёвое удовольствие. А когда красное солнце опустилось за горизонт, мы отправились ужинать. Жара спала, но влажный ветерок с океана создавал лишь иллюзию прохлады. В это время суток на набережной города было многолюдно, но, несмотря на это, кафе и рестораны оставались полупустыми, а за столиками сидели, по всей видимости, такие же туристы, как и мы. В одном из ресторанов официант предложил нам расположиться на открытой веранде с потрясающим видом на океан. Пока готовилась еда, Колумб утонул в смартфоне, а я наблюдал, как плещется местная детвора на набережной. Те мальчишки, которые не купались, играли в футбол мячом, скрученным из мусорных пакетов. И это нисколько не смущало их, они с невероятным азартом носились за ним. Глядя на них, даже мне захотелось погонять мяч, но я побоялся, что могу оказаться на его месте. Наряды местных дам, гулявших по набережной, были очень необычными и красочными. Думаю, самые крутые дизайнеры мира позавидовали бы им. Нанюхавшись отвратительного запаха на центральном рынке, я думал, что уже никогда не смогу есть рыбу. Глупыш! Свежий улов, приготовленный на гриле, который заказал для нас Андрей, я уплетал с огромным удовольствием. То ли я проголодался, то ли блюдо было таким вкусным. Вот только я не понял: зачем повар насыпал столько специй? Мне кажется, люди не понимают, что всеми этими добавками они не улучшают вкус, а наоборот, делают хуже. Вы, наверное, думаете, какой Сократ капризный. Его взяли с собой в ресторан, накормили изысканными лакомствами, а он ещё носом крутит. Ничего подобного, просто я делюсь своими многолетними наблюдениями. Раньше, когда Петрович жарил шашлык, чем только он не посыпал и не заливал мясо. Получалось неплохо, но всё равно не то. А потом он вычитал в какой-то умной книженции: оказывается, мясо перед жаркой нельзя ни солить, ни перчить. Специи лишь высушивают его. Он взял рецепт на заметку и в очередной раз приготовил шашлык именно так. Когда Катерина сунула мне под столом кусочек того мяса, я думал, язык проглочу – до чего же оно было вкусным. В тот день мы вернулись в отель, когда на улице стемнело. Колумб улёгся на кровати с ноутбуком и принялся скачивать снимки с фотоаппарата и смартфона. Я растянулся рядом, рассматривая его шедевры. Мне не верилось, что все события этого длинного дня происходили со мной. Казалось, на снимках не я, а какой-то незнакомый кот. Потом он очень долго размещал изображения моей физиономии в социальных сетях и, когда, наконец, закончил, показал, как это выглядит со стороны. Каких только фотографий там не оказалось – в музее музыканта, под той самой дверью, на лодке, на улицах города, возле памятника рабам, на рынке, даже в рюкзаке. Теперь я понял, почему улыбались прохожие при виде моей торчащей головы. Со стороны это и правда выглядело очень смешно. Этот снимок явно делал Омар: Андрей стоял к камере спиной. Помимо фотографий, были видео: на нескольких я общаюсь с Тортиллой, на других задумчиво смотрю на океан, сидя на веранде ресторана, а лёгкий ветерок играет с моей шерстью. До чего же я красивый! Не кот, а прямо загляденье! Он даже выложил утренний снимок, когда поймал меня зевающим. Ну, вот это к чему? Я же тут похож на крокодила. Представляю, как будут смеяться люди. Хотя какая разница, пускай, я уже давно привыкший к этому. – Спим? – Колумб вопросительно посмотрел на меня, когда закончил выкладывать снимки. – Мяу, – сонным голосом подтвердил я, имея в виду, что уже давно пора ложиться, устал я, как моя подружка Пуха – в смысле как собака. – Нам вставать в четыре тридцать, в пять нас уже будет ждать машина у входа в отель, – сообщил Андрей. – Заведу-ка я будильник на всякий случай. – Он взял с тумбочки смартфон, который уже поставил на зарядку. – Хотя можно этого не делать, всё равно петухи разбудят. Колумб выключил кондиционер, открыл окно и снова вернулся в постель. – Кстати, забыл тебе сказать, твои домочадцы привет тебе передавали, – сказал он, прежде чем потушить свет. Забыл он! Как можно забыть о таких важных вещах? Для меня это самая ценная информация в мире. Раз они передают мне привет, значит, видели мои фотографии, если видели мои фотографии, значит, следят за мной, а если следят, значит… помнят обо мне. Это очень хорошая новость! Просто замечательная! На душе вдруг стало так удивительно спокойно. Приятно осознавать, что ты кому-то нужен. Засыпая в ту ночь, я думал о предстоящем сафари. Возможно, уже завтра я познакомлюсь со своими дикими собратьями. Я кот коммуникабельный, думаю, без проблем найду с ними общий язык. Я со всеми животными быстро схожусь, при условии, что они адекватные. Глава 7 Накануне, благополучно вернувшись с острова черепах, я надеялся навсегда попрощаться с морскими приключениями. Но вскоре нам снова пришлось плыть, чтобы попасть на сафари. Я точно не умру спокойно, лёжа на диване. Хотя люди говорят, коты не умирают в своём доме. Чувствуя смерть, они уходят на радугу. Впервые услышав такую легенду от своей хозяйки, я подумал, что это очередная человеческая фантазия. Но оказалось, никакая не выдумка, так и есть на самом деле. Убедился я в этом чуть позже, когда встретил знакомого кота на улице. – Что-то давно я отца твоего не видел, – сказал я ему. – Раньше он всегда сидел на нашем заборе, а последнее время смотрю – нет его. – Он пропал, – ответил сын. – Что значит «пропал»? – опешил я. – А то и значит, – ответил кот. – Ушёл из дома и больше не вернулся. – Так, может, ещё придёт, – предположил я. – Возможно, заблудился или на бродячих собак нарвался. – Нет, – вздохнул он. – Перед тем как уйти, он простился со мной, но не так, как обычно. Он сказал: «Прощай, сын, встретимся на радуге». А потом мать объяснила мне, что отец ушёл умирать. Тогда я понял, что все легенды, притчи, сказания рождаются не на пустом месте, у них есть свой первоисточник, который на протяжении долгих лет передаётся из уст в уста. Чтобы вам было понятно, поясню: я интересовался тем котом, который в пору моей юности дал мне мудрый совет – никогда не охотиться на дятлов. И вообще с ними лучше не связываться. Если вы читали ту историю обо мне[40], наверняка помните, как он рассказывал о своём печальном опыте общения с этой чокнутой птицей. Однажды он решил поймать «барабанщика», забрался на берёзу и стал подкрадываться к нему. Хитрый дятел подпустил кота близко к себе и, когда тот приготовился к прыжку, клюнул его в лоб. Охотник не удержался и камнем рухнул с дерева, едва не сломав шею. В то время я был жутким максималистом и никогда не прислушивался к советам старших, поскольку считал себя самым умным котом из всех живущих на земле. Но, услышав его историю, решил не рисковать, хотя дятел меня ужасно раздражал. Он целыми днями торчал на берёзе и выстукивал азбуку Морзе. Однако вернёмся к нашим баранам, ой, простите, к нашему сюжету. Опять меня унесло в прошлое. Говорю же, оно упрямо и никак не хочет отпускать. Так вот, Колумб оказался прав, будильник нам не понадобился: утром мы проснулись гораздо раньше, местные певуны выполнили свою миссию. Правда, колокола мы так и не дождались, поскольку уехали до того, как он начал трезвонить. Когда мы вышли из гостиницы, у входа нас ожидал автомобиль. За рулём сидел незнакомец, а рядом с ним – Омар. Увидев нас, он вышел из машины и, радостно улыбаясь, энергично потряс руку Андрея, затем наклонился и почесал меня за ухом. – Как жить, кэт? – спросил он. Да как жизнь? Всё хорошо, если не считать, что ваши неугомонные артисты погорелого театра не дают спать по ночам. – Какие наши действия? – спросил Колумб. – Сейчас ми ехать порт Занзибар, потом плыть паром порт Дар-эс-Салам, там ехать парк Микуми, – на ломаном, но вполне понятном русском языке объяснил Омар. Жаль, я не могу вам передать интонацию и акцент, с которыми говорил африканец, но звучало очень забавно. Я бы от души посмеялся, если бы мог. Но тем не менее надеюсь, вы всё поняли из того, что он сказал. – В общей сложности сколько займёт времени вся дорога? – спросил Колумб.