Кто сказал, что невзаимной любовью нельзя наслаждаться? В страдании есть своя красота. Войво Рукк, не очень успешный лекарь Когда обморок Ладиславы сменился мирным сном и сладким посапыванием, а ноги Голден-Халлы окончательно затекли, он потрепал адептку по плечу: – Я бы сказал тебе «доброе утро», но врать не люблю. Так что – добрая ночь, госпожа Ладислава, гроза пиратов! Найт среагировала бурно. – Пир-р-р-раты! – завопила она на манер ругательства. И, по-кошачьи подлетев на метр над землей, заставила целое семейство клювотрясок внештатно сняться с насиженного места, а Голден-Халлу – прикусить язык. Буквально. – Где пираты?! – грозно повторила адептка, вертясь волчком, не выходя из бойцовской стойки. – Они повучили свою живетку двя свез в моем лице и теперь отдыхают, – поспешил пояснить Берти, с беспокойством ощупывая язык. – В гробах отдыхают, надеюсь? – буркнула Найт, садясь обратно. Голова и впрямь болела жутко. – Я пацифист, ты же знаешь, – укорил детектив. – Ну что, пойдем? – А вы не спросите, почему я утопила их груз? – удивилась Найт. Берти крякнул. Нет, он не собирался этого спрашивать. Он догадывался о причине. – Твоя диверсия, как ни странно, – подмигнул детектив, меняя тему, – принесла нам немного пользы. Ты знала, что на этой неделе на острове было целых два отлива?.. Они потушили костер и выдвинулись к академии. Ночной лес вздыхал мшистыми впадинами, сиял огоньками морозостойких цветов. Над ним, как молочная пенка над кофе, подрагивали облака, сшибаемые ветрами. В какой-то момент волшебная маг-дорожка, которая вела Ладиславу и Берти к Буре, вдруг исчезла. Просто растворилась, как мираж, а сияющие колокольчики свернулись в такие тугие и мелкие бутоны, что даже с фонариком не разглядишь. – Вот зараза! – возмутился рыжий. – Кажется, вспугнутые тобой клювотряски ей нажаловались, и она теперь не хочет нас обслуживать: у этой дорожки свободолюбивый нрав. Ну или она решила помочь кому-то другому, гуляющему в сей неурочный час. – Да кто будет сейчас гулять по лесу?.. – Знаешь, на этом д’гарровом острове кто только не будет. – А вы помните, как дойти без дорожки? – забеспокоилась Найт. – В этой части острова я бывал всего пару раз, но направление представляю. По идее, этого будет достаточно, – рассудил мастер Берти и смело полез в кусты. Какое-то время они прорывались сквозь бурелом, а потом внезапно оказались в лощине, затянутой красивыми синеватыми лужами-озерцами, из которых росли кристаллы – зубы Этерны. И от воды, и от кристаллов поднимался легкий радужный пар, приятно теплый в ночи и чуть подсвечивающий путь. Берти сверился с луной и мхом на деревьях. – Туда! – указал он на противоположную сторону низины. Они попрыгали по плоским камням, тут и там торчащим из воды: сыщик впереди, Найт за ним. Девушка глубоко, с удовольствием дышала: здесь очень вкусно пахло свежескошенной травой. Даже странно: этот травянистый запах совсем не соответствовал мрачно-загадочной атмосфере вокруг. Но он был невыносимо прекрасен. Вдох… Выдох… – Слушай, Ладислава, тут такое дело… – протянул Берти Голден-Халла неожиданно для себя – он вроде не хотел затевать этот разговор сейчас. Девушка тотчас навострила уши, будто сторожевая собака. Ох уж эти интонации. Не оставляют права на сюрприз: предваряют по-настоящему важные вещи, как фанфары – визит королей. Слышно издалека и заранее, не отмахнешься. Вот только жаль, что короли не всегда приезжают к добру… Берти медленно продолжил: – Я расспросил всех своих знакомых о неснимаемых проклятиях. И у меня, увы, плохая новость. Какого д’гарра?! – одновременно c этими своими словами взвыл детектив уже мысленно. – Это же прямо Очень Плохая Формулировка! Голден-Халла! Ты где голову забыл?! – В смысле… – быстро попробовал исправиться он, но Ладислава вдруг перебила его: – Я хочу, чтобы вы знали: я в вас влюблена, мастер Берти. Голден-Халла моргнул, подавился и споткнулся, чуть не загремев в озерцо. – Что?! ЗАЧЕМ?! – охнул он, оборачиваясь. О нет! Мне точно надо на какие-то курсы для преподавателей! Найт стояла на соседней скале с таким испуганным лицом, что на мгновение сыщику показалось: он ослышался. Скорее всего, она сказала: «В кустах аллигатор, мастер Берти», а он придумал жмых знает что. Но нет. Напротив, Лади вдруг уперла руки в боки и пожала плечами. – Ну а как иначе? – сказала она боевито. Страх на ее лице неспешно сменился упрямством: – Мне кажется, это нормально: неровно дышать к одному из преподавателей. Даже полезно. Волей-неволей заставляет тянуться вверх, соответствовать вдохновляющему кумиру. – Кумиры – это плохо, – резко воспротивился рыжий. – Твоя подруга Тисса может прочитать тебе целую проповедь на сей счет. – Тисса меня бесит, – категорично заявила Найт. – И, учитывая, как нежно она возится со Стэном, у нее самой рыльце в пушку. – Она с ним возится, потому что он сова! – напомнил Берти. – Это временно! А вот нежность – надолго, – фыркнула Найт. И мечтательно вздохнула: – Как и моя к вам. Я вас как в Трапезной увидела в первый день, так сразу что-то внутри звякнуло. Как будто дверца в душе открылась: а я и не знала раньше, что она у меня там есть. – Может, эта дверь не для меня, а для твоего друга Фрэнсиса? – сглотнул сыщик. – Вы не подумайте: оно само. Неприглашенно впорхнуло, непредсказуемо. Я даже сопротивлялась, между прочим! Глаза Ладиславы подернулись дымкой, она улыбнулась. – Кхм. Госпожа адептка, мне вот прям сильно не нравится наш разговор, – признался Берти, балансируя на одной ноге на слишком маленьком камне и пристально озираясь. – Пф-ф! – непочтительно рассмеялась Найт. – Вам же вроде не привыкать, что вас «все любят или еще не успели полюбить»? Берти понял – повторно за последние пять минут – что его рот зажил какой-то отдельной, неуправляемой жизнью. – Во-первых, эта фраза меня жутко достала, потому что навешивает на меня ярлык самовлюбленного идиота, а на окружающих – предсказуемых слюнявчиков! – возмутился Голден-Халла. – Во-вторых, между «все любят» и «я влюблена» разница примерно такая же, как между зажженными свечами канделябра и пожаром в Лесном королевстве. Второе, блин, ни разу не круто! – А по-моему, круто! – возмутилась Найт. – Мне нравится это ощущение! Рядом с вами мне и легко, и весело, и куражисто, и одновременно страшно неловко и заливисто звонко! Я радуюсь, когда смотрю на вас, и слушаю вас, а уж когда вы обращаетесь ко мне или подаете руку – вообще шикарно! Мне нравится, что я все время веду игру – как бы обратить на себя ваше внимание, но чтоб вы при этом не заметили, что я за ним гонюсь, и если я отыгрываю хоть взгляд, хоть улыбку – это уже повод для радости! – Е-мое! – Берти схватился за голову и присел на корточки, вглядываясь в синее озерцо, от которого поднимались дымчатые рисунки испарений. Тут что, синтезируется какая-то шальная сыворотка правды? Я вываливаю плохие новости, а Лади – э-э-э… тоже плохие новости? Ладислава истолковала позу сыщика по-своему: – Если вы волнуетесь, как быть дальше, то правильный ответ: никак! Эта влюбленность сродни влюбленности в произведение искусства. Живите как жили, я не собираюсь бросаться на вас с поцелуями или искать глобальной взаимности, если что. Даже если попросите – не буду! – Почему это? – неожиданно заинтересовался рыжий. – Потому что вы слишком чокнутый для любви, – авторитетно сказала Найт. – В смысле не от мира сего. Шебутной. Сдвинутый. Эфемерный. Неугомонный. – А для влюбленности сойду, значит? – Ага. – Хм. – Берти озадаченно почесал нос и пробормотал: – звучит неприятно. Но в то же время: твои бы слова да всем моим бывшим пассиям в уши… А то грустно, когда тебе – «я люблю вас», а ты в ответ – «может, кофейку бахнем?» – «Я люблю вас» – это и не мой вариант тоже, – «утешила» Ладислава, – Не надейтесь. А еще… – она вдруг шмыгнула носом.