А потом резко, абсолютно нечестно, укатилась в горе: – Я вижу, что вы не можете мне помочь с проклятьем. Я догадалась – по тому, как старательно вы меня развлекали, будто ребенка: вот ловкучее зелье, вот план по арахнам, ой, хочешь быть помощницей детектива, ой, поехали на атолл, а проклятье – какое проклятье? Лучше посмотри вот сюда… Я… Я зла на вас, мастер Берти! Помимо влюбленности. Очень зла. Потому что я ЗНАЛА, что у меня нет надежды, когда ехала на Этерну. ЗНАЛА. А потом поверила в нее. Снова. Из-за вас: глядя на вас, слушая вас, получая ваши настойчивые предложения помощи. Но вы все-таки оказались всего лишь человеком… И эти ваши предложения – не всемогущество, а просто вежливость… И теперь надежды опять нет. Уже окончательно. Я понимаю – вы не виноваты, но… Мне очень больно. И страшно. Я не знаю, как быть. И, сев на камень, Найт горько разрыдалась. – Е-мое! – повторно возопил сыщик, уже поистине отчаянно. В два прыжка он настиг Ладиславу, схватил под мышки и затряс, как тряпичную куклу: – Найт! Ау! День добрый, добрый день, прием-прием! Бегом отсюда, это все испарения! – Нет, это правда! – Одно другому не мешает! Бежим, пока совсем не надышались! Лади продолжала тихонечко подвывать. – Кадет Найт! – грозно рявкнул Берти. – Приказ: немедленно покинуть долину! Ладислава дернулась. Взгляд ее слегка прояснился, вновь наполнившись тем же ужасом, что и при начальных признаниях: – Есть покинуть долину… – пробормотала она и под одобрительный кивок сыщика бросилась прочь. * * * – Наверное, дальше мне лучше идти одной… – подавленно буркнула Ладислава, когда подлая лощина осталась сзади, а токсичные пары выдохлись. – Одной? Еще чего, – устало хмыкнул Берти. – Чтоб тебя еще и сожрали в довершение вечера? Нет уж, продолжаем держаться вместе. – Но мне стыдно! Я призналась вам в… в… влюбленности! – страшным шепотом закончила она, озираясь. Лицо у девушки было такое красное, будто она только что вернулась из отпуска по пустыне. Найт старательно не смотрела на Голден-Халлу. – Ой, да не парься, – замахал руками сыщик. – Вот уж точно не повод переживать. Хотя он как раз переживал со страшной силой. Правда, преимущественно по финальной части признаний: тех, что о надежде. И ее отсутствии. Хотя и влюбленность адептки оказалась для Берти плохим сюрпризом. Потому что он взрослый, мудрый и главный и, по идее, вообще не должен был допустить таких чувств у своей подопечной. С другой стороны, как бы он спротиводействовал?.. Девичьи сердца – редкие и радостные обалдуи, законы им не писаны. Встает вопрос: несем ли мы ответственность за то, что кто-то в нас влюбился? Когда Берти учился на актера – был у него такой этап, – мастера говорили: умей не реагировать на непрошеную нелюбовь, презрение и критику; ты не золотая монета, чтоб всем нравиться; ты не обязан откликаться на их мнение о тебе. Но что насчет чужого интереса? Тут тоже можно закрыть глаза и пройти мимо? Типа: «ваши эмоции – это только ваши эмоции, вы могли использовать мой образ для их формирования, но реальный я не несу ответственности за химические процессы в вашем мозгу». Или на условно позитивной стороне графика работают другие правила? А как расценить вот этот жесткий поворот: из-за него Ладислава поверила в свое возможное спасение… Здесь-то уж точно он виноват. По полной программе, никакими, блин, «образами для формирования» не прикроешься. Прах. Прах-прах-прах. Короче, Голден-Халле и самому сейчас хотелось уйти куда-нибудь подальше. Сбежать и забыть. Но это была тупиковая стратегия, поэтому сыщик вздохнул, призывая логику: – Касательно влюбленности: ничего страшного не произошло, – сказал он максимально твердо. – Раз уж ты даже под парами пообещала, что не нападешь на меня с требованиями любви, то от тебя в здравом уме я никакой романтической подлянки и вовсе не жду. Значит, живем как жили. И тренируем избирательную амнезию – на счет прозвучавших признаний. У тебя ж это скоро кончится, да? – все-таки с тоской и надеждой добавил он в конце. – Кончится, – согласилась Найт. И прикусила язык, чтоб не ляпнуть: «вместе со мной». Она подумала: может, стоит сказать Голден-Халле, что Фрэнсис ей все-таки тоже нравится, очень? Просто по-другому. Будь на болоте близнец, она бы толкнула два монолога! По очереди! Точно-точно! Но в итоге Найт не стала развивать эту тему. Судя по тому, как у сыщика подергивается правый глаз, он и так мальца в шоке, а потому не стоит его добивать, беднягу. Берти между тем хладнокровно закрыл мысленную папочку «влюбленность» и, набрав полную грудь воздуха, перешел к куда более важным вопросам. – Теперь что касается проклятия… – начал он. – Да нет, не надо это обсуждать… Это все пары виноваты, давайте просто забудем?.. – Ладислава мгновенно скисла. Сыщик покачал головой: – Нет. Как раз вот это мы не забудем, Найт. Ты права: я допустил страшную ошибку, когда начал бередить твои раны. Я не представляю, как ты вообще со мной, «лженадеждой», сейчас разговариваешь: я бы себе лицо расквасил, зубы повыбивал на твоем месте, вот честное слово. Потому что я действительно не могу тебе помочь – это и есть та «плохая новость», которую я упомянул в лощине. Но я не успел договорить: есть и новость чуть-чуть получше. На самую капельку. Она в том, что я не единственный человек на земле. Берти пожалел, что сжег письмо. С другой стороны, в ночном лесу, даже при свете маг-сферы, его было бы неудобно читать, так что сыщик пояснил вслух. – У меня есть приятель-ученый, которого в этом году избрали одним из тайных членов Нинделовского комитета. – В смысле? – Основная часть жюри, присуждающих премию, не меняется из года в год. А других приглашают на анонимные позиции сроком на сезон. Имена таких жюри не разглашаются – равно как и имена ученых, подавших заявки. Это сделано, чтобы избежать кумовства. Так вот, мой приятель написал, что среди исследований, которые будут бороться за премию по целительству, есть одно чудо-средство: якобы панацея от магических недугов. Вообще от любых, вызванных колдовством. Под графу коих попадают в том числе неснимаемые проклятья. Мой приятель не имеет права разглашать детали – точнее, и разглашать пока нечего, но по косвенным признакам может сказать, что это не газетная «утка». – По каким признакам? – Во-первых, исследователь не просит финансирования – а это важный показатель в королевстве Асерин, где ученые обожают гранты чуть ли не больше, чем свою науку… Во-вторых, он прислал комитету микроскопический образец изначального вещества – из которого будет синтезироваться панацея – и оно столь удивительно само по себе, что легко поверить, что из него можно создать нечто чудесное. Ну и в-третьих, исследователь заранее предупреждает, что он не раскроет комитету секрет производства панацеи. Либо они примут результат без комментариев касательно процесса, либо ученый в принципе снимет заявку и пойдет с лекарством в другую страну. – Э-э-э, – замешкалась Лади. – А так можно? Угрожать комитету? Скрывать рецепт? Берти со значением поднял указательный палец: – В том-то и дело, что нельзя. Я раньше не шибко в этом шарил, но мы не так давно болтали о Нинделовской премии с Морганом Гарвусом – ох, я тебе скажу, жюри у них – чистые звери. Однако, когда в игру вступает сладкое слово «панацея», правила отступают… Судя по всему, ученый, подавший заявку, на сто процентов уверен в успехе. И заразил своей верой комитет, в том числе моего приятеля. – А ваш приятель заразил вас. А вы пытаетесь заразить меня, – прикинула Лади. – Это не панацея, а, напротив, чума какая-то получается… Да и вручение Нинделовской премии будет только через полгода, если я правильно понимаю. – Да, но тестирование лекарства начнется уже через два месяца. Мой друг вписал тебя в список… – …Лабораторных крыс? – Подопытных индивидов, – с укором поправил Берти. – Спасибо. Тяжелая тишина повисла в лесу. – Ты не рада? – после паузы спросил Голден-Халла. – Я не верю в чудо-средства от всех болезней. Извините. Берти кивнул. Он и сам не очень-то верил. – Прости меня, Ладислава. Девушка не ответила. * * * Когда они пришли к академии, ночь достигла пика. Оба слегка волновались, вступая в Фонтанный Двор: не найдут ли новый труп?.. К счастью, не нашли. – Какой следующий шаг расследования? – спросила Ладислава на прощанье. Чуть хрипло спросила, упрямо: по дороге они так и не разговаривали, каждый думая о своем. Голден-Халла посмотрел на темный Пряничный домик: окна зашторены, света нет. – Утром я еще раз попробую поговорить с Морганом, и тогда решим по результату, – вздохнул сыщик. – Вы снова будете дежурить во дворе? Не замерзнете? – Найт вскинула брови, глядя, как Берти сворачивается на скамейке, будто бродяга со стажем.