Признаться, после пыточного спецкурса Винтервиллю очень хотелось отменить свидание и просто лежать, глядя в потолок, радуясь, что тысячи магических игл больше не прошивают тело, а сущность внутри не просит разрушений, но… «Что бы ни говорила Тисса, влюбленность полезна, – рассудил Фрэнс. – Плюс, дав слабину единожды, я не удержусь от нее завтра. И послезавтра. И вообще. Так я чурбаном каким-то стану». Поэтому, шустро замазав огромные синяки под глазами кремом, утащенным у сестры, Фрэнсис явился по душу Найт. Уже давно стемнело. В Рассветном крыле один за другим гасли огни. Оставался свет только в трех местах: классе зельеварения, библиотеке и преподавательской комнате отдыха. – Сейчас будет красиво, – пообещал Фрэнсис, останавливая Найт и протягивая руки к ее лицу, чтобы снять маску. * * * – Ух ты! Глаза и рот госпожа Найт открыла одновременно. Серединка горбатого моста – он, кстати, назывался Мостом Весеннего Шепота – висела над угодьями Бури, как королевская ложа – над амфитеатром. Идеальный обзор. Авансценой служил внутренний двор, разделенный на квадраты, цветные, как поля Калландии, долины мельниц. По бокам каменными кулисами стояли башни Рассветного и Полуночного крыла. Дальше, уже за воротами академии, брала разбег поляна, усыпанная светящимися цветами. Передней декорацией был холм с мерцающими зубьями Этерны и мрачной громадой древней обсерватории. Задником – море, нашептывающее, как дурман, издалека. Облака над ним болтались и качались, будто подвешенные на театральные колосники. Луна была софитом. Или нет: скорее – примой, чей серебряный подол тянулся от горизонта и бросал россыпь искр к подошве холма. – Это очень красиво, – оценила Найт. – Ага. Только ты не туда смотришь, – усмехнулся Фрэнсис и, ловко приобняв ее за плечи, аккуратно повернул лицом к Пугливой башне справа по курсу. От Фрэнсиса пахло миррой, миндалем и слегка ванилью. Морской ветер подбросил парфюм Ладиславе под нос: ознакомься. Девушка посмотрела, куда указывает близнец. Пугливая башня – дом библиотеки, зелий и колонны-хребта – вырастала из главного корпуса, как стебель, и днем ничем не отличалась от сестер. – Но сегодня полная луна, – пояснил Фрэнсис. – И в ее свете все преображается. И действительно… Вся башенка, как заплатками, была покрыта гербами, невидимыми на солнце. Большие и маленькие, разных форм, воткнутые меж окон и распластавшиеся на пол окружности, они ярко горели. И – более того – двигались, шевелясь в легком колдовском тумане. Ожившая пляска картин. – Вау! На гербах были изображены дивные создания. Те же самые, что и на красочном потолке главного холла. Вот единорог бьет копытом. Вот грызген хихикает, тянет в рот рыбеху. Вот шарик-птица-иррин перепрыгивает с ноги на ногу и раздувается, готовясь петь. Вот… Ладислава вздрогнула. По спине пробежал холодок, будто острым когтем провели. Герб, вызвавший это чувство, был спрятан далеко внизу, в темном углу башни, где она смыкалась с соседней. На эмблеме было страшное существо… Монстра изобразили мелкими, злыми штришками: чернильно-черными. У существа были оленьи рога, плоская морда с двумя провалами глаз, острые ветви вместо рук и будто ящериные ноги, выглядывающие из-под драного плаща. Вокруг него плясала в лунном свете какая-то шелуха… Хлопья пепла, что ли… – Удивительный эффект, да? Гербы видно только с этого мостика, – улыбнулся Фрэнсис, в это время мирно любовавшийся королем келпи, бьющим копытами по воздуху. Найт с трудом отвела взгляд от монстра. Рядом с ним, в том же темном углу, были нарисованы еще несколько: безглазое чудище с ртом во всю голову; девушка со вторым лицом на животе; нечто, похожее на гротескный скелет осла. Все они как будто принадлежали иному миру. Как-то незаметно случилось так, что рука впечатленной Ладиславы оказалась в руке Фрэнсиса. Винтервилль удивился, не заметив причины, но тотчас в ответ ободряюще пожал ладонь девушки. И не стал ее отпускать. – А откуда ты знаешь об этой «картинной галерее»? – спросила Найт, стремясь развеять гнетущее впечатление. – Ты же тоже новичок! – Кхм, напомню: в отличие от тебя я готовился к поездке, – подмигнул Фрэнсис. Они сели на мосту, и близнец начал распаковывать корзину с припасами, добытую им на кухне. Юноша налил в два берестяных стаканчика (патент его бабушки, чаевницы госпожи Пионии) шипучий осоко-лимонад. Зеленый, пузырящийся, густой и кисловато-сладкий. – Эта информация есть в книгах об академии. Раздел: «Факты о Буре и Ее Жителях». – Ага. А про жутких демонов там тоже говорится? – сощурилась Найт. Лицо Фрэнсиса осталось непроницаемым, но лимонад качнулся, а сердце бахнулось куда-то вниз, в район идущего в подвалах семинара по некромантии. Сожитель внутри встрепенулся, разворачивая крылья: опасность! Откуда она… Но Найт уже деловито тыкала пальцем себе за спину, в сторону испугавших ее эмблем. Фрэнсису аж похорошело. Впрочем, приглядевшись к монстрам, он присвистнул: – Нет, про них не знаю. Надеюсь, они уже вымерли. – И я надеюсь! – поддержала Найт. – Слушай, Фрэнсис. А ведь ты боевой маг. Расскажи мне что-нибудь интересное о своем прежнем студенчестве, а? Разговор пошел как по маслу. Ладислава была прекрасным слушателем, а Фрэнсис обожал свой старый профиль. Он всегда считал себя боевым магом, и у него не было ни единого сомнения, что это – его путь. В этом смысле странно было смотреть на людей, не знающих, в чем их призвание. Фрэнс как будто родился с огненным шаром в руке и уже в пять лет плел воображаемые связки защит-нападений. Тут даже отцу пришлось смириться. Естественно, Ноа де Винтервилль грел надежду, что сын возьмет в свои руки бразды семейного бизнеса, но Фрэнсис, в отличие от сестры, относился к религии и церкви с Почтительной Индифферентностью. Много лет семейных скандалов, и Ноа махнул рукой: магичь, благословляю. Вообще, конечно, это было нечестно. То, что из них двоих именно Тисса обладала даром проповедника. Скакала перед зеркалом, читая сочиненные тексты. Рисовала ритуальные татуировки на щеках. Мечтала «заботиться о пастве и наставлять ее». Но не могла. Ведь Церковь оставалась чуть ли не единственной сферой в королевстве, где женщины не одобрялись. Сильно. Очень. В теории, конечно, именно отец близнецов был Тем Самым Человеком, кто мог бы, шаг за шагом, провести соответствующую реформу, но… – Тисса? Не смешите меня. Пусть слушается брата, прилежно учится и не создает проблем, – всегда пожимал плечами Ноа. – Я позволил ей стать магом вслед за Фрэнсисом. Хотеть большего, доканывать меня теперь – это грешно. Логично, что близняшка Винтервилль, жившая из-за этого в постоянном конфликте между желанием и возможностью (да еще и под гнетом страшного «меня не существует для отца»), не только отличалась весьма взбалмошным характером, но и однажды влипла в плохую историю… Это случилось два месяца назад, летом. Ужасный был день. Демон внутри Фрэнсиса вдруг заворочался, поднял голову, застучал своим сердцем – вторым, бьющимся возле юношеского. Прислушайся: ту-ту-дух-дух… ту-ту-дух-дух… – Эй, ты чего? – Ладислава потормошила Фрэнса. – Рассказывал про вашу учебную арену и имитацию апокалипсиса, а потом вдруг умолк. Близнец, провалившийся в воспоминания, извинился за рассеянность и возобновил рассказ о магических тренировках. Попутно он потчевал госпожу Найт сахарным виноградом, пирожками с олениной, сушеными кружочками апельсинов, хрустящими на зубах, устрицами (за них с уютницами пришлось побиться) и паффами с дымчатым паштетом. Фрэнсис подспудно страдал от скудости устроенного им пикника: в столице он ухаживал за девушками куда изысканнее. Ладислава – напротив, обалдевала от того, как сильно заморочился сосед. Она сидела напротив близнеца, по-пустынному скрестив ноги, и слушала его почти с восторгом. Шерстяная накидка шэппар в оранжево-красных ромбах была уютной и в то же время маняще-яркой. Лади чудесно смеялась: у нее была широкая, ровная улыбка, маленькая родинка на крыле чуть вздернутого носа и эти фантастические разноцветные глаза. Фрэнсис любовался и от минуты к минуте заливался соловьем все качественней. За спиной у Найт был лес: Винтервилль решил, пусть она наслаждается башней и морем, а он – группировкой сосен и короной скал в центре острова. Время шло, они болтали и с радостью находили все больше общих черт, общих взглядов на мир и вещи, на юмор и драму, на людей, на историю и политику. Луна стояла уже высоко. – Так высоко! Это сколько времени? – задумалась Найт. – Сейчас пробьет полночь, – близнец проверил часы. Ладислава как-то резко взгрустнула… – Эй? Ты чего? – Фрэнсис потянулся вперед и прохладными пальцами коснулся уголка рта девушки, как бы намереваясь вручную вернуть ее улыбку. И в этот дивный миг… на острове что-то случилось. Багровое зарево – северное сияние в красных тонах – нестерпимо-ярко полыхнуло бесшумным небесным костром над лесом, за спиной Ладиславы. Алая завеса, вспышка, низводящая сетчатку в ноль. Фрэнсис зажмурился и отшатнулся от резчайшей боли в глазах, спиной упершись в перила моста. В очень ржавые, трухлявые перила, которые с жалобным скрипом подались назад и, сипло кашлянув, отвалились и полетели вниз… А Фрэнсис – вслед за ними. 13. Плач в темноте