После этого объявили небольшой перерыв, во время которого Ольга кормила, как она говорила, «детей» (что недалеко от истины, ибо считать взрослым нетрудоспособного инвалида, было бы неправильно), а мужчины болтали о своих делах за щедро сервированным кухонным столом – гарэлку и часть закуски они, естественно, взяли с собой. Куда ж без этого? Суть всей беседы, в основном вертевшейся вокруг научных и бытовых проблем, полностью пересказывать нет надобности, поэтому попытаюсь сосредоточиться лишь на самых значимых её местах, имеющих прямое отношение к служебной деятельности наших героев. Итак… – Первым делом, скажи мне, этот паренёк – сын Фёдора Алексеевича? – спросил Копытцев. – Да. Павлик. Как ты догадался? – Цанава доложил. Раньше мы и не подозревали о его существовании… Он всё время жил в Несвиже? – Да. При костёле Божьего Тела. – Странная, на мой взгляд, история… – Я бы не сказал. Обычная. – Других детей у Фролушкиных не было? – Нет. – Прах профессора ты конечно же доставил в Москву? – Естественно. Он мечтал и после смерти быть рядом с Настасьей Филипповной. – Первой супругой? – Да. – Постой… Она… в шкатулке, которую едва не выбросила Ладогина? – В том-то и дело. – Вот это любовь. Вот это верность! Классика! Плечов наполнил рюмки. – Светлая им память! Давай, не чокаясь, – обронил он печально. – Давай… Помолчали. Потом капитан показал на бутылку: – Ох и хороша же гадость. На чём её настаивали? – Секрет фирмы. Честно говоря, и сам не знаю. – Да уж… В Москве такой не гонят. – Точно. Скажу тебе больше: когда наши войска вошли в Западную Белоруссию, самогон стал там чуть ли не самой главной валютой. Местное население расплачивалось им за всё: помощь в хозяйстве, мелкие и крупные услуги, продукты питания, за тушёнку и сгущёнку, которая, как ты знаешь, у красноармейцев на славу. – Что, у клятых империалистов уже и сгущёнки своей нет? – недоверчиво покосился на Ярослава Копытцев. – Ну почему же – есть. Только не такая вкусная. – Странно… Там ведь тоже Белоруссия. А где Белоруссия, там непременно самые лучшие молочные продукты. – Маленькое уточнение. – Ну… – Там, где советская Белоруссия! – О, правильно, за неё мы сейчас и выпьем! – Давай! За самую качественную в мире продукцию Рогачёвского молочно-консервного комбината! Ура, товарищи! – Рогачёв… Это на востоке республики? – насторожился Алексей Иванович. – Да. В Гомельской области. – Прекрасно. Память пока не подводит. Наливай! * * * – Ух… Кажется, мне пора собираться домой! – пожаловался Копытцев, взглянув на часы. – Что, взяло? – Ещё как. Славная гарэлка. На пять баллов! – Будем закругляться? – Временно. Пока не откроется второе дыхание. – Может, тебе лучше остаться? – Пожалуй… Топать среди ночи через всю Москву – признаюсь, весьма сомнительное удовольствие. – Места у нас хватает. Отведём тебе отдельную комнату. Лучшую кровать с новым бельём – этого добра у профессора, как оказалось, целый комод. – Договорились. Продолжим общение? – С удовольствием. – О чём ты судачил с Генеральным? – Секрет фирмы… – У тебя есть тайны от руководства? – Есть. – Получил на то разрешение? – Так точно. На самом верху. – Понял. Не буду настаивать. Пойдём дальше? – Естественно. – Пчоловский – это наш с тобой бывший коллега? – К тому же – мой тёзка и даже сослуживец по Северной флотилии. – Знаю. Профессора убил он? – Я ничего не смог поделать… – грустно кивнул головой Яра. – Не смог! – Пчелов остался жив? – Думаю, что да. – Чего так неуверенно? – Я его ранил. – Тяжело? – Не очень. – Учитывая особую живучесть этой твари, следует готовиться к худшему варианту, то есть к тому, что Пчелов-Пчоловский выживет и дальше будет гадить нам, где только возможно. – Похоже на то.