Фёдор Алексеевич впервые за последнее время приподнял туловище и открыл опухшие от долгожданного сна глаза. При этом, казалось, он совершенно не понимал, по какой причине оказался в клинической больнице. На шум прибежал Савицкий, маявшийся на раскладушке в одном из служебных помещений, – там, где сотрудники медучреждения оставляли свою верхнюю одежду и облачались в белые халаты. – Помочь? – предложил он. – Попробуй… Ярослав положил руку на плечо чекиста и поковылял к выходу из палаты. Оказывается, жить можно! – Куда дальше? – К Лычковскому. – Не рано ли? – А который час? Леонтий достал из кармана «Штурманские» Первого Московского часового завода и, бросив беглый взгляд на их циферблат, сообщил: – Половина восьмого. – Хорошо. Зайдёшь за мной без пятнадцати девять. Думаю, за четверть часа доберёмся… * * * В ординаторскую они попали на пять минут раньше назначенного срока. Лычковский был один и что-то старательно записывал в журнал. Всё-таки понедельник, начало новой трудовой недели. Увидев на пороге знакомую парочку, доктор поднялся со стула и пошёл им навстречу. Сначала он помог Савицкому усадить больного, затем обнадёживающе похлопал Ярослава по плечу, мол, молодец, парень, с такими темпами ты через неделю бегать будешь! – и вернулся в исходное положение, привычно подмяв под себя ногу. – Ну-с, как дела-с? – Как видите – дополз… – Переломов у вас нет, внутренние органы в порядке, так что жить будете. Долго и счастливо. – Спасибо. – Но резко увеличивать физическую нагрузку я вам пока не рекомендую. Полежите у нас, отдохните от ежедневной суеты; заодно и за отцом присмотрите. Какого-то медикаментозного лечения я вам назначать не буду – организм молодой, крепкий, сам справится. Но попить кое-какие витамины не помешает. Вот, – он выдвинул ящик стола и вынул из него стеклянную баночку с этикеткой на иностранном языке, наполненную разноцветными шариками. – По две штучки в день… – До еды? После? – Не имеет особого значения. Можете выпить прямо сейчас… Леонтий Михайлович, дорогой… – Я! – Вот вам стакан, сгоняйте за водой для Ярослава, чтобы он случайно не подавился. – Но… – Давайте-давайте, не стесняйтесь! У меня в кабинете нет крана. – Слушаюсь! – Так, признавайтесь быстрее, на какое время я должен вас вырвать из лап чекистов? – заговорщически подмигнул Лычковский, когда Савицкий вышел из кабинета. – Не принципиально. Главное – чтобы без последствий для моего драгоценного здоровья. И вообще… Зря вы так о наших органах. – Зря? А вы давно в зеркало смотрелись? – Давненько. Незачем нам, мужчинам, это. – Красавец! Его чуть жизни не лишили, а он всё хорохорится! Да я б на вашем месте… – Михаил Львович, дорогой, зачем нам меняться местами? Каждый должен делать своё дело – простите за тавтологию. Причём – профессионально, качественно. – Значит, вы здесь по работе, по делу? – Можно сказать и так. – И всё, что с вами случилось – всего лишь производственная травма? – Да… При этих словах вернулся Савицкий. Плечов выбрал пару самых ярких «кругляшек» и, запивая водой, немедля проглотил их. После чего положил банку с витаминами в оттопыренный карман новенькой пижамы и весело помахал доктору рукой. – Всего доброго. Заходите к нам, не забывайте! – Зайду обязательно, но не к вам – к Федьке, – принял шутливый тон Михаил Львович. – Вы же и без меня справитесь – с таким-то задором, с такой жаждой жизни! * * * Ночью больничную тишину разрезал истошный крик, напоминавший звуки сирены, устанавливаемой с недавних пор на полицейские автомобили в США (об их существовании наши герои знали лишь из зарубежных книг, изредка попадавших в поле их внимания): «У-а! У-а!» Выражать свои эмоции одними гласными звуками мог только Павлик. Плечов повертел головой по сторонам в надежде получить хоть какую-то помощь для того, чтобы встать с кровати, но Леонтий находился далеко – за несколько десятков метров, и, естественно, ничего слышать не мог. Пришлось действовать в одиночку. Он с трудом спустился с непомерно высокой, хоть и стандартной, койки и пополз к профессорскому ложе. Пощупал пульс Фролушкина. Его не было! Держась за стенку, Ярослав выбрался в коридор и медленно двинулся в сторону гардероба. Наконец добрался до нужной двери и толкнул её. Безрезультатно. Он попробовал потянуть ручку на себя: эффект оказался тот же. Видимо, Леонтий заперся изнутри – на задвижку или крючок. Плечов замахнулся, чтобы ударить кулаком по деревянной поверхности, и в этот момент дверь распахнулась. На пороге стоял Савицкий в одной исподней рубахе. Его заспанные глаза выражали откровенный испуг и полное недоумение. – Иди, буди Лычковского, – грустно прошептал Яра. – Кажись, батя помер… Михаил Львович «колдовал» у постели Фролушкина почти четверть часа. После этого он обессилено опустил свои натруженные и крепкие, как у большинства хирургов, руки. – Всё. Больше ничего поделать нельзя… Павлик зарыдал. Надрывно. Отчаянно. Тоскливо. А Плечов вцепился в собственные волосы руками и не шевелился – словно окаменел с горя. Вскоре рядом с ним примостился Лычковский и положил ладонь на время от времени сотрясающееся плечо: – Ты, сынок, можешь не суетиться, – я и сам управлюсь. Всё сделаю точно так, как завещал Фёдор Алексеевич.