– Спасибо! Только по ветру его прах развеивать вовсе не обязательно. – Понял. – Соберёте в коробочку и принесёте ко мне. Поставлю рядом с Настасьей Филипповной. Он мечтал об этом… – Сделаю. Иди, прощайся с ним, пока санитары не забрали тело. – А Оля? Как ей отдать отцу последний долг? – Успеет… Федька ещё целый день будет лежать в больничном морге. – Вы её проведёте? – Да. – Лаврентию Фомичу не забудьте позвонить, а то пришьёт антисоветскую деятельность – и глазом не моргнёте. – Хорошо. – И ещё… Попросите наркома, пусть заскочит по дороге за моей супругой, если ему не тяжело, конечно… * * * Через час пришли санитары. Они положили тело на специальную передвижную кровать с колёсиками внизу и уже собрались уходить, когда из коридора послышались торопливые шаги. В палату вошли запыхавшиеся Цанава, Фигина и встречавший их у двери Савицкий. Густой сочный бас произнёс: – Ну что тут у вас стряслось? Плечов молчал. А Павлик вообще не умел говорить членораздельно. Так и не дождавшись ответа, нарком деловито приподнял простыню, покрывавшую лицо покойника, и, убедившись, что на каталке действительно Фролушкин, жестом разрешил своей спутнице подойти ближе. Ольга уткнулась в профессорскую грудь, чтобы никто не мог видеть её горьких слёз, и долго сидела в такой позе – пока Леонтий не помог женщине оторваться от мёртвого тела. Заскрипели колёсики. Отчаянно завыл Павлик. Смахнул одинокую слезу Плечов, и даже Савицкий не стал прятать мгновенно ставшие влажными глаза. И только Цанава никак не желал поддаваться всеобщему траурному настроению, – всё бродил и бродил по палате да негромко ворчал что-то вслух… – Так. Всё. Надеюсь, на сегодня покойники закончились. Следовательно, будем говорить о живых! – объявил Лаврентий Фомич, пристально вглядываясь в потускневшие от горя глаза Яры. – Оставьте меня в покое, товарищ старший майор. Пожалуйста. Дайте побыть наедине с супругой. Мы не виделись целую вечность… – Хорошо. Свиданничайте. Я завтра приду. Но смотри: долго здесь не залёживайся. Тебя в Москве ждут. – Какого чёрта? – Этого я не знаю. Моя задача – обеспечить твою доставку, остальное – по месту работы. – Что вы имеете в виду? – Документальное оформление. Через университетский отдел кадров… Командировка, отпуск… Либо календарный, либо за свой счёт. – Понял… – В кассу за билетом не суйся, я лично тебе его принесу. На блюдечке с золотой каёмочкой, как говорил незабвенный товарищ Бендер. Но сначала – выздоравливай. Чтобы никаких следов насилия на тебе не было. – Чувствуете грешок? – Кто старое помянет – тому глаз вон, так, кажется, говорили наши предки? – Так. – И ещё… Вчера получены результаты экспертизы. Сержант Салов был убит не из своего табельного оружия. Так что ты практически амнистирован. – С этого и надо было начинать. – А что, остальное тебе не интересно? – Ну, почему же?.. – Его смерть наступила вследствие огнестрельного ранения, полученного в результате выстрела из пистолета иностранного производства, ранее не фигурировавшего в нашей картотеке. – Точную марку оружия установить не удалось? – Пока нет. – Что ж и на том спасибо. Но вы мне всё равно должны… – Я помню. Остался один раз. – Помогите, пожалуйста, доктору Лычковскому в организации кремирования тела товарища профессора. – Он сам так завещал? Хорошо. Подсоблю. Ещё какие-то просьбы-пожелания имеются? – Никак нет. Я ведь уже исчерпал лимит доверия. Совсем и полностью. – Ничего. Мне ведь ещё предстоит искупить вину за нанесённые тебе… неприятности. Не побрезгуешь обратиться? – Нет, конечно. – Вот и славно. Встанешь на ноги – звони. – Как только – так сразу. – Лычковского оставить здесь или отправить назад, в Несвиж? – Вы лучше его мнением поинтересуйтесь. – Вот прямо сейчас и займусь этим вопросом. – До свидания, товарищ нарком. – Выздоравливай, Ярослав Иванович. Ты нам живой нужен. Ольгу Александровну подождать? – Нет, она сама доберётся. – Ну, как знаешь… * * * – Оленька, милая, родная, как я рад тебя видеть, моё счастье… – Тише ты, медведь, Павлик смотрит. – Пускай привыкает. Санька у соседей? – Ну да… У кого ж ещё. Как ты? – Прекрасно. Хожу. Правда – пока только по стенке.