– Есть! – И как только товарищи учёные соблаговолят дать исчерпывающие показания по интересующему нас делу, сообщите мне по прямому телефону. – Будет сделано, товарищ нарком! * * * Вскоре после ухода наркома пациентов палаты проведала и Ольга. На сей раз – без Шурика. – По соседству с нами поселилась молодая пара из Свердловска, – рассказывала она. – Иван да Марья теперь будут работать в Государственном театре оперы и балета Белорусской ССР. Детей у них нет, спектаклей пока тоже – до следующей недели, так что идею немного понянчиться с малышом они восприняли на «ура». – Всё. Кончилась спокойная жизнь. Теперь ты меня по премьерам затаскаешь, – шутливо пожаловался Ярослав. – Точно так! Я уже договорилась насчёт билетов на оперу «Князь Игорь», в которой они оба примут участие. – Бородина уважаю. Искренне и неподдельно. – Это мне известно. – Арию Юродивого слушал бы и слушал. Особенно в исполнении Ивана Семёновича Козловского. – Ай-яй-яй, как только тебе не стыдно?! Где это видано… Культурный человек, интеллигент, философ, путает «Князя Игоря» с «Борисом Годуновым»! Бородина с Мусоргским. Тьфу! Дожился! – Виноват. Исправлюсь… – Да ты у меня теперь из театра до Нового года не вылезешь. Пока сам голосить тенором не начнёшь! – Ну, это уже слишком. Разошлась, спасения от тебя нет больному человеку. Подумаешь, перепутал… У меня и так проблемы с головой, а тут ещё ты со своим «Плачем Ярославны». – Вот. Вот это уже из «Князя Игоря». – Совсем помешалась на высоком искусстве… А Фёдор Алексеевич просит приютить на время его сына. Ты не возражаешь? – Нет, конечно. – Спасибо, доченька. Спасибо. Мой сын – добрейший души человек! Лучшей няньки, чем он, для нашего Шурика на всём белом свете не найти, – заверил со своей койки Фролушкин. – Ы-гы-гы! – широко улыбаясь, подтвердил Павлик. * * * В воскресенье с самого утра состояние профессора вдруг резко ухудшилось, и Фёдор Алексеевич, не теряя ни капли врождённого оптимизма, решил дать Яре, как он сам выразился, «последние наставления» по выявлению местонахождения золотых апостолов. – Ты меня слышишь, сынок? – спросил он так громко, что даже дежуривший в коридоре Савицкий немедля «прискакал» в палату на своей персональной табуретке. – Да. – Навостри уши. – Ну… – Я долго думал… Может быть, круг, в который взята буква «ц», и не геометрическая фигура вовсе? – А что? – «О»! Обычная буква «о», которая одинаково обозначена практически во всех алфавитах народов мира. Уловил смысл? – Кажись, да… – Тогда посылай за доктором. – Одну секунду… Леонтий Михайлович! Сгоняй в ординаторскую. – Но… – Никаких «но»… Разве не видишь? Профессору плохо! – Слушаюсь! – нехотя согласился Савицкий, боявшийся упустить хоть слово из разговора двух философов. Однако, как не крути, выполнить поручение, кроме него, было некому – Плечов ещё не ходил, а просить об услуге Павлика, ни на миг не выпускавшего из своих ладоней руку отца, не имело смысла – тот всё равно не тронулся бы с места. Когда Михаил Львович вбежал в палату, в которой проходило лечение Плечова и Фролушкина, профессор часто дышал, хватая воздух широко раскрытым ртом и, как показалось присутствующим, бредил: – О… О-лы… – Что? Что он хочет сказать? – допытывался Савицкий, сверля Плечова колючим взглядом. – Ничего. Просто кличет Ольгу. – Какую ещё Ольгу? – Мою супругу… А может, и своего друга – Лычковского, – отмахнулся Яра. – По фамилии? – продолжал настаивать чекист. – Ну да! О! Лы… – Кричал бы лучше: «О, Мишка…» – Указывать старику, пребывающему в бессознательном состоянии, как звать на помощь, по меньшей мере бестактно! – А с буквой «о», опоясывающей «ц», это никак не связано? – Откуда такие оригинальные подробности, товарищ старший лейтенант? – Из речи профессора. Которую он, между прочим, произнёс в твоём, так сказать, присутствии, всего несколько минут тому назад. – Да? А я не помню… – Что-то ты от меня скрываешь, Ярослав Иванович. Можно узнать – что? – Ничего. Ровным счётом ни-че-го, – по слогам повторил Плечов. – Надеюсь, у тебя нет оснований обвинять меня в преднамеренной лжи? – Во лжи? Слишком громко сказано. В сокрытии какой-то важной информации – да. – Мы с отцом люди верующие. Врать, равно как – юлить, обманывать, хитрить, скрывать – не имеем права. – Серьёзно? – А как ты думал? – Да… Куда уж нам, безбожникам! Кстати, вы какому Богу молитесь? – Единственному. Создателю. Творцу. – Значит, к исконно русской – православной – вере, вы не имеете никакого отношения? – Абсолютно верно. – И в церковь не ходите? – Нет, конечно. – Зачем тогда было гнать пургу насчёт куполов и цвета стен? – Думаю, лишние знания тебе не помешают. Для общего развития.