– Не говори так… Слушай, совсем забыла, а где отец? – Во второй клинической больнице. – Что с ним? – Ранен. – Тяжело? – Неслабо. В среду сходишь, проведаешь. Ну, я полетел… – Погоди, орёл… Поцелуй хоть раз на дорожку! – Всё… Бегу… А ты запри двери на замок – и никому не открывай. Пока я не вернусь. Мол, никого нет дома – и всё. – Хорошо… – Да ещё. Когда будешь в больнице – постарайся встретиться с доктором Лычковским, если он не отбыл назад в Несвиж, конечно. – Зачем? – Это друг детства нашего Фёдора Алексеевича, ему можно доверять. – Теперь поняла… – И помни: ты у меня одна-единственная. Первая и последняя. Глава четвёртая. Испытание – Куда едем? – попытался шутить Плечов, опускаясь на заднее сиденье великолепной наркомовской машины. – Неужели снова в Несвиж? Честно говоря, мне эта дыра уже изрядно надоела. Однако Лаврентию Второму его юмор почему-то не пришёлся по нраву. – Тебе там не понравится, – буркнул он сердито, давая понять, что «прения окончены». – И всё же? Если не секрет, – не отставал Яра. – На мою дачу. В Степянку[38]. Это мрачное строение в пригородном лесу возле Минска давно стало объектом многочисленных городских легенд-«страшилок». Обыватели поговаривали, что в его подвалах нашёл свою смерть не один десяток злейших врагов «белорусского народа», а также… несколько местных красавиц, утехами которых периодически пользовался любвеобильный нарком. Так это или нет – никто точно не знал. «Может быть, именно мне наконец посчастливится разгадать тайну и поставить точку в этом вопросе?» – кисло улыбнулся Ярослав, через запотевшее стекло вглядываясь в очертания симпатичного двухэтажного особняка с колоннами и оригинальным балкончиком. Здание выглядывало из-за стволов высоченных корабельных сосен и растущего перед ними колючего кустарника, насаженного трудолюбивыми дачниками из НКВД вдоль быстрого и холодного ручья, через который они совсем недавно перекинули деревянный пешеходный мостик… * * * Прошло всего трое суток, а Яра уже окончательно утратил счёт не только часам, но и дням. Да что дням! Если честно, Плечов даже не мог сказать точно, какой сейчас на календаре месяц, хотя октябрь только-только полноценно вступил в свои права и, по логике, не собирался подходить к концу. Утро начиналось с того, что его, связанного по рукам и ногам, цепляли за крюк, приклёпанный к тросу, продетому в кольцо, торчащее в потолке огромного зала на втором этаже наркомовской дачи, и, подвесив вместо «груши», начинали методично избивать… Кто? Сначала один, похожий на шимпанзе земляк Цанавы, в отсутствие наркома считавшийся на даче главным: сутулый, широкоплечий, с волосатой грудью и простоватым, не обезображенным интеллектом лицом, на котором выделялись огромный нос, покрытый какими-то ужасными гнойниками, и впалые беспросветные глаза. Звали его Акакием. Что в переводе с греческого языка означает – незлобивый. По идее владелец такого имени должен был отличаться фантастическим дружелюбием, да не тут-то было! Ярослав впервые на своём жизненном пути встретил человека, которому возможность издеваться над себе подобными доставляла столько удовольствия. Обычно равнодушные (чтобы не сказать – безучастные) очи Акакия начинали сиять, жирные губы растягивались до неприличия в счастливой улыбке, обнажая полный рот с двумя рядами огромных клыков, готовых впиться в горло очередной жертве. Плечов поклялся себе при первой же возможности порвать в клочья эту звериную пасть, но связанные конечности не давали ему возможности осуществить задуманное. Затем к Акакию присоединились двое мужичков: маленьких, тщедушных и чрезвычайно шустрых. У них была «коронка» – разбегаться, вскакивать на табурет и, используя его вместо трамплина, со всей силы въезжать подошвами сапог в и без того основательно разбитую физиономию пленника. Яра в мыслях называл своих мучителей «братьями-акробатами»… И не раз вслух грозился переломать им все кости. Но садисты лишь посмеивались… * * * В среду, 4 октября, по-быстрому отобедав, Фигина взяла за руку маленького Шурика, которого не с кем было оставить, и отправилась в больницу. Фёдор Алексеевич спал – тихий час! – и, чтобы не терять времени даром, Ольга, как и обещала супругу, решила переговорить с Лычковским. Тот был в ординаторской не один, а с коллегой, как догадалась женщина – старым другом и, по всей видимости, довольно высоким руководителем в системе здравоохранения республики. Вдвоём они устроили что-то вроде мини-консилиума, всецело посвящённого состоянию здоровья одного-единственного пациента – профессора Фролушкина. Последние фразы произносились уже в присутствии Ольги, но диковинные термины на латыни ей абсолютно ничего не говорили. – Вы к кому? – эскулапы наконец соизволили обратить внимание на застывшую в дверях миловидную женщину. – К доктору Лычковскому. – По какому поводу? – Я супруга Плечова. Ярослава Ивановича. – Ивановича? – Да… – Значит, он соврал, утверждая, что является сыном моего друга Фролушкина? – Не совсем. Яра – сирота и действительно считает профессора своим отцом. – Вот как? Значит, эта прелесть с вами рядом – Федькин внук? – Ну да… – Как тебя зовут? – Сурик! – сообщил сквозь редкие зубы малыш. – А где твой папа? – Не знаю. – Разве он не вернулся ещё из Несвижа?