В это мгновение бурят-возничий со второго тарантаса закричал, показывая камчой влево. Схватив лежащий под рукой бинокль, Агасфер поднес его к глазам, подкрутил линзы и довел до общего сведения: – А вот, кажется, и первая дорожная встреча: с левого борта, как говорят моряки, к нам наперерез с сопки спускается небольшой отряд всадников. – Кто это, интересно? – перехватил бинокль Медников. – У всех винтовки, черт побери! – Скоро узнаем! – пообещал Агасфер. – Заболтались мы что-то – чуть «гостей» не пропустили. А ну, по местам, друзья! Эй, друг, притормози-ка… По команде Агасфера экспедиция рассредоточилась: Медников и Безухий, спрыгнув на ходу на землю, ловко заскочили в последний тарантас, где под сеном был спрятан пулемет максим, Андрей, отвязав вожжи, запрыгнул в первую телегу с припрятанными гранатами, Линь получил приказ охранять замыкающую повозку. Лошади по-прежнему бежали ровным галопом. Поглядывая на приближающуюся кавалькаду, Агасфер подобрался к возничему, тронул его за плечо: – Айдархан, кто это? Не хунхузы, надеюсь? Тот отрицательно помотал головой: – Настоящий хунхуз – нет! Или бандит, или красный патруль, или дезертир. – Очень мило, – пробормотал Агасфер. – И когда мы это точно определим? Когда начнут стрелять или махать красным флагом? Тем временем всадники заметно приблизились и перестроились в короткую цепь. Винтовка крайнего выбросила вверх комок дыма, и через пару мгновений донесся выстрел. – Говорят – стоять надо, – «перевел» возничий, вопросительно глядя на Агасфера. – Ну, поскольку ускакать запряженные лошади от верховых вряд ли смогут, надо, видимо, останавливаться, – вздохнул Агасфер. – Останавливайся, Айдархан… Тот начал натягивать вожжи, и тарантас замедлил ход. Всадники тоже сбавили рысь, стволы винтовок опустились. Одеты они были все в полувоенную амуницию – но Агасфер, насмотревшись на экипировку партизанских фортний, не счел это подозрительным. Приблизившись на 30–40 шагов, один из всадников выехал на несколько шагов вперед и крикнул: – Кто такие? – Научная экспедиция, – немедленно отозвался Агасфер, спрыгивая с тарантаса и не выпуская из здоровой руки рукоять пулемета «гочкис», припрятанного за боковиной повозки. – Экспедиция, говоришь? А бумаги есть? Мандат? – Куда ж в России без мандата? – улыбнулся Агасфер, собираясь достать сумку с кипой бумаг. – Эй, нашальник, не торопись! Пусть он сперва свои бумаги покажет, – вполголоса посоветовал проводник. Агасфер с благодарностью покосился на него и крикнул всадникам: – А ваши документы, простите? Мандаты на право проверки можно взглянуть? – Шустрый старик! – хмыкнул старшой. – А чего у тебя за боковиной повозки твоей припрятано, а? Вот шмальну сейчас – и без второй руки останешься! – Не люблю грубиянов, – покачал головой Агасфер, доставая пулемет и передергивая затвор. – А если я «шмальну» по всей вашей компании – сколько, как думаешь, твоих орлов на своих двоих отсюда уйдет? Мандат свой, говорю, предъяви, господин хороший! – О-о, вот так экспедиция! – подивился старшой. – И на пулеметик разрешение тоже имеется? Я командир красного разъезда Филимонов, какой тебе еще мандат нужен, дед? – Это не красный солдат, – не оборачиваясь, буркнул проводник. – Спроси имя главного командира. Не скажет – стреляй! Тем временем остальные всадники понемногу приблизились, с любопытством поглядывая на необычные тарантасы и заглядывая под пологи. Один даже пошевелил стволом винтовки сено в последней телеге. Собачонки, как бы между делом укрывшись под телегой, тут же подняли визгливый лай. – Так что – нет мандата, что ли? – повысил голос Агасфер. – Тогда не морочь голову, господин хороший! Мне было твердо сказано: у каждого командира Народной армии должен быть мандат! Кстати, чья подпись должна стоять на мандате? Ну-ка! – Ты чё, дед, допрос мне устраивать будешь? Командирская подпись стоять должна! Свои бумаги покажь! – Назови фамилию военного министра ДРА, уважаемый, и я предоставлю все бумаги! – Ну, дед, ты меня притомил! Придется всю вашу экспедицию под арест взять и куда надо сопроводить! – Так назовешь? Военного министра каждый народоармеец знать должен! – Ну, как его… Эйхе, что ли… Подняв «гочкис», Агасфер дал длинную очередь поверх голов незваных гостей. Словно эхо, такая же очередь прогремела с последнего тарантаса. Всадники невольно пригнулись, поглядывая на вожака. Агасфер опустил ствол и дал такую же очередь под ноги коней всадников. – Следующая будет не в небо, без предупреждения! – крикнул Агасфер. – Медников, покажи максим и готовься стрелять на поражение! Всадники переглянулись и начали пятиться. – Считаю до пяти и открываю огонь, – предупредил Агасфер. – Безухий, приготовься! Раз, два, три… Увидев змеиный череп Безухого с «гочкисом» в руках, всадники пришпорили лошадей и рванули в сторону, за ближайший увал. Собаки немедленно выскочили из укрытия и с бешеным лаем рванули следом – впрочем, далеко от каравана не удаляясь. – Ну, старик, мы еще встретимся! – крикнул на прощанье старшой, пришпоривая коня. – Гор тут много, а дорожки между ними узенькие! – Дезертиры, однако, – сплюнул Айдархан, трогая вожжами лошадь. – Почему не застрелил шайтанов? Два, три пулемет есть, а стрелял в воздух! Тьфу! – Ну, знаешь ли! – возмутился Агасфер. – Я же не могу подменять закон! Да еще будучи иностранцем! А если это просто красноармеец-хам? Я его застрелю, а потом меня к стенке самого поставят! – Тут Бурятия, тут свои законы! – упрямился проводник. – Не ты выстрелишь – в тебя пулю всадят! – Ладно! – прекратил дискуссию Агасфер. – Вот на ночевку встанем, тогда поговорим! А собачки, я гляжу, очень у нас сообразительные! Верные, можно сказать, помощники! Как только бандиты удалились – сразу из-под телеги выскочили. Подошедший Безухий, не говоря ни слова, поднял двух собачонок за шкирки, внимательно оглядел: – Плохо будете охранять – шкуру сниму и съем! – мрачно пообещал он и, повернувшись, направился к своему тарантасу. Собачонки, весело помахивая хвостами, тут же устремились следом. – Да они просто самоубийцы! – подивился Агасфер. – Безухий слов на ветер не бросает! Эй, фью-фью! – Есть еще один вариант, – бросил через плечо Безухий. – Вернее, два: во-первых, они не понимают по-русски. А во-вторых, чуют хорошего человека и не верят в мою кровожадность… Глава двадцать седьмая Конец барона Унгерна (Забайкалье, 1921 год) Дивизия генерал-лейтенанта Унгерна доживала свои последние дни. Собственно, дивизии как таковой уже не было: барон, преданный теми, кому больше всего доверял, связанный по рукам и ногам, трясся в телеге под стволами красных партизан и бойцов Народной армии. Его везли к полноводной в это время года Селенге, чтобы по ней «сплавить» пленника до Иркутска. Далее Унгерну предстоял железнодорожный перегон до Новониколаевска[143], а там уже для него спешно готовился пролетарский трибунал с вполне предсказуемым приговором. У барона было время проанализировать допущенные им ошибки. * * * …Многие из его сослуживцев были искренне убеждены в том, что Унгерн любил саму войну так же страстно и беззаветно, как другие любят карты, вино или женщин. Легенды, ходившие о его храбрости и бесстрашии, на самом деле не были легендами. Монголию Унгерн впервые увидел в 1912 году, когда там началось восстание против Китая. Русское правительство это восстание поддержало, а барон отправился в монгольские степи добровольцем. Однако в бескрайних степях он не только воевал, но и истово изучал буддизм, монгольский язык и культуру, свел знакомство с авторитетными ламами. Не прошло и года, как Унгерн подал в отставку, и где он был следующие полгода, в точности не знает никто. Вполне вероятно, что он провел время в буддийском монастыре, углубляя свои знания языка, обычаев и чуждых всякому европейцу нравов. А когда грянула Первая мировая война, Унгерн снова оказался в армии, в Уссурийской дивизии армии генерала Самсонова. Воевал он храбро, получил пять орденов, а особенно прославился пластунскими рейдами в тылы противника. Однако барон Врангель, в полку которого Унгерн служил, отзывался о бесстрашном офицере неодобрительно: да, храбр, да, умеет строить отношение и дисциплину с нижними чинами, однако постоянное пьянство часто толкало его на поступки, роняющие честь офицерского мундира. За что есаул Унгерн в конце концов и был отчислен в резерв чинов. Когда после переворота в России Керенский поручил однополчанину барона, есаулу Семенову сформировать в Забайкалье добровольческие части из монголов и бурят, Унгерн не захотел остаться в стороне. А собиравшийся в Сибирь будущий атаман Семенов был только рад иметь рядом человека, хорошо знающего язык и обычаи «диких инородцев». Оба уехали, и в европейской России этих двух есаулов больше никто не видел. Когда в Сибири к власти пришли большевики, Унгерн под началом Семенова объявил им «вендетту». Однако вскоре пути атамана и «сумасшедшего» барона разошлись ввиду полной неуправляемости потомка тевтонов. Унгерн, как принято говорить, отправился в «свободное плавание», в котором и пребывал до самого своего конца. Так что, строго говоря, и участником Белого движения назвать его можно с большой натяжкой. Барон, пользуясь старыми связями с ламами, довольно быстро сформировал подчиненную лично ему Азиатскую конную дивизию. Она имела весьма пестрый состав: в ней были и русские офицеры, и уголовная публика всех национальностей. Впоследствии дивизия пополнялась добровольцами из Монголии и Китая. Особенно тепло Унгерн отзывался о перешедших на его сторону красных партизанах и народоармейцах: не без основания опасаясь расплаты за предательство, те воевали отчаянно.