Ровно в полночь на небольшой возвышенности у оркестра появилась певица в «старорежимном» платье с глубоким декольте. Зазвучал старый романс, и Цепенюк с удивлением отметил, что хрипловатый голос певицы удивительно проникновенен и музыкален. Он подозвал мэтра и жестом попросил передать певице букет. – Попросить мадам Луизу сесть за ваш столик? – деловито уточнил мэтр. – Пожалуй, не сейчас, – пробормотал посетитель. Мадам Луиза спела еще несколько романсов, то и дело вопросительно поглядывая на человека, приславшего букет, но Цепенюк больше на нее не глядел. В очередной раз щелкнув хронометром, он подумал, что сегодня, пожалуй, пора и «отступать». Везение – штука капризная. Нынче ему не повезло – зато в следующий раз он будет считаться в «Лувре» своим человеком. Он совсем было собрался сунуть под блюдечко «катеньку» и исчезнуть, как вдруг на соседнее кресло без спроса кто-то плюхнулся. Не успел Цепенюк вопросительно поднять брови, дивясь нахальству незнакомца, как тот быстро заговорил: – Бог мой, есаул Цепенюк, если меня не обманывают глаза! Вы ли это? – Не имею чести, – пробормотал есаул, на всякий случай расстегивая пиджак, чтобы можно было быстрее выхватить револьвер. – Да полно вам, есаул! – рассмеялся незнакомец. – Петр Евстигнеевич, если не ошибаюсь? Да, точно, Петр Евстигнеевич. Неужели не узнаете? Ну? Вспомните станцию Татарскую, страшную аварию, когда в наш эшелон врезался поезд с охраной – мы ведь с вами ехали в одном вагоне. Капитан Мржевецкий, к вашим услугам! Неужели не помните? А ведь это вы с другими офицерами, дай вам Бог всякого, извлекли меня из-под обломков и отнесли подальше от рвущихся снарядов. Ну, припоминаете? Меня из-за фамилии еще часто путали с личным телохранителем Колчака, капитаном Мержеевским, Петром Франциевичем! Тот – Мержеевский, а я Мржевецкий… Ну, вспомнили? Цепенюк внимательно всматривался в лицо незнакомца, вслушивался в его слегка грассирующий голос: что-то припоминалось… Но признаваться он не спешил, неопределенно пожал плечами. – Осторожничаете, есаул? – угадал Мржевецкий. – Не смею осуждать, не смею… А вместе с вами был еще один есаул… Как его звали-то? Господи, дай Бог памяти… Да, Потылицын! Правильно, Потылицын! Потом нас переформировали на ходу, и мы попали в разные эшелоны. Ну, вспомнили? – Да, что-то такое было, – осторожно согласился Цепенюк, не снимая потной ладони с рукоятки револьвера. – Голос точно знакомый, а вот лицо, извините, господин капитан, не припоминается. – Ну и бог с ним, с лицом, – капитан раскатился смехом-горошком. – Вы, кстати, есаул, тоже несколько изменились. И эта бородка – вы бы ее поправили, кстати говоря: чуть набок сползла. – Спасибо… – Свои люди! Ха-ха-ха! Значит, вам тоже удалось благополучно добраться до Иркутска и даже избежать большевистской чистки? Мои поздравления, есаул! Лицо, правда, сжелта слегка – болели? Впрочем, все это ерунда! А мне, знаете ли, нынче протелефонировали домой, доложили: объявился, мол, в «Лувре» человек с офицерской выправкой, но в одежде совершенного спекулянта – ха-ха-ха! Явно ищет полезные знакомства, мелочевку всякую попинывает. Мне и подумалось: а вдруг кто из «золотых знакомцев», а? Я тут близко обретаюсь – дай, думаю, погляжу! Захожу – точно, вы! Значит, все у вас хорошо, нормально пристроились, прижились тут, есаул? А где ваш Потылицын, кстати говоря? – Ему не повезло, – не вдаваясь в подробности, буркнул Цепенюк. – Ну, тогда мир его праху, как говорят! Кстати, есаул, а не выпить ли нам, как в старые добрые времена, а? Помянем товарищей, которым не повезло. И выпьем за Фортуну, которая благоволит к счастливчикам! – Да я бы с удовольствием, капитан, но… – замялся Цепенюк. – Наличных мало? Мало, признайтесь, мало! И не надо стесняться, свои люди! – Капитан обернулся, щелкнул пальцами, скомандовал подскочившему официанту. – А принеси-ка ты нам, братец, шустовского – только из старых запасов, не новодельного! – Слушаюсь, Евгений Петрович! – склонился официант. – Дичь также смею рекомендовать – свежайшая! Еще утром голосила! Желаете – жареную, желаете – в пельмешках, по-сибирски… – Тащи, братец! Все тащи! Одна нога здесь – другая там! – скомандовал капитан и повернулся к есаулу уже с серьезным лицом. – Я-то, есаул, здесь гол как сокол объявился: в Иннокентьевске сподобился пересесть в вагон адмирала. Ну, тут его сразу под жабры, как говорится, – и шлепнули после того, как проклятый генерал Жанен[126] сыудничал. А ближнее окружение, представьте, не тронули! Даже тех, у кого в багаже слиток-другой золотишка нашли. И меня, грешника, отпустили. Ну, я на всякий случай на дно залег – вдруг, думаю, «товарищи» спохватятся? Документы новые спроворить удалось, сейчас на легальном, можно сказать, положении! Жалко, конечно, что не сообразил вовремя золотишком поживиться – ну так что теперь! Ну, а вы, есаул? Чокнулись поданным шустовским, выпили. Не успели закусить, как капитан Мржевецкий положил горячую ладонь на локоть Цепенюка. – Ну, а вы, есаул, всегда были «хватом». Печенкою чую, – капитан понизил голос. – Печенкою чую – успели малость прихватить? Ну, признавайтесь! – Да с чего вы взяли, капитан? Соскочил я с Потылицыным на каком-то полустанке, в солдатское переоделись, в деревне хотели отсидеться – поймали! В тюрьме у большевиков успел посидеть, да сподобился тифом заболеть. Выжил, как видите! Документики, правда, сумел раздобыть – а вот что дальше делать, просто не знаю! – Есаул, зачем вы скрытничаете? Или, попросту, врете? – Я бы попросил, господин капитан… – Врете, врете! – махнул рукой Мржевецкий. – То есть про тюрьму и тиф наверняка правда! А вот золотишком разжиться, руку на отсечение даю, успели! – Да с чего вы взяли? – Логика, дорогой мой есаул! Есть такая наука – логика! С чего бы, спрашивается, вы с чужими документами да этаким франтом по ресторациям ходили? Рискованно ведь в вашем положении! Так что мнится мне, дорогой есаул, что золотишка из «николашкиных фондов» вы слегка «хапен зи гевезен». Очутились тут один – без друзей и знакомых. И теперь вы ищете серьезных людей, которые помогли бы вам то золотишко вложить в надежное дело. Или за кордон, в тот же Харбин, умыкнуть! Ну, угадал? Цепенюк колебался: напор почти незнакомого человека был слишком велик. – Вот что, дорогой Петр Евстигнеевич, – не отступал Мржевецкий. – Дело ваше, конечно. Не хотите – не признавайтесь. Не верите мне? Допьем сейчас коньячок и разбежимся. Ищите, есаул, себе помощников и дальше. И дай вам Бог, как говорится! Напоследок скажу одно: если бы золотишко было бы легко вывезти из совдеповский России – вы бы связей по «Луврам» не искали! А у меня эти связи есть, есаул! Хорошие, добротные связи! И здесь, в логове большевиков, и там, у япошек. Мржевецкий разлил еще шустовского, прикоснулся краем своей рюмки к цепенюковской. Махнул свою и углубился в пельмешки с рябчиками – будто и не было серьезного разговора. Цепенюк думал недолго: в конце концов, такая встреча была даром судьбы. Пусть только капитан докажет, что связями располагает – а информацию о золоте ему можно малыми порциями «скармливать». И, в случае чего, так же «пришить», как дурака-Потылицина. Или нынешнего знакомца, явно бывшего офицера. – Ладно, капитан. Ваша взяла, – улыбнулся он. – С умными людьми трудно спорить – все наперед знают! Есть у меня маленько золотишка, Евгений Петрович! И я тому золоту один хозяин – раз Потылицын помер. Но извлечь его из тайника, где я вынужден был оставить сокровище, – очень и очень непросто! – Другой разговор! – снова раскатился смехом Мржевецкий. – Много золотишка-то удалось «спроворить»? Не отвечайте пока! Я почему спрашиваю: если не очень много, так и помощники нам не нужны будут, вдвоем справимся! – Сотня, капитан. – Сотня чего? – не понял Мржевецкий. – Даже не пудов, капитан! – рассмеялся Цепенюк, увидев враз поглупевшее от неожиданности лицо собеседника. – Сотня стандартных ящиков! Или сто два, если быть точным… Тот перестал жевать, всмотрелся в лицо Цепенюка: не шутит ли? Да нет, не похоже… – Сотня ящиков, – повторил тот. – Это около… трехсот пудов получается?! – Так точно, капитан. Помолчав, Мржевецкий помотал головой: – Невероятно! Вы не пьяны, есаул, не выглядите сумасшедшим, и не предрасположены к мистификациям. Триста пудов… Невероятно! Извините, но не верю! Такое огромное количество – да как вам удалось?! И чехи ведь казну империи охраняли. Цепенюк пожал плечами, без спроса налил себе еще рюмочку, выпил. Он не собирался рассказывать капитану подробности своих подвигов. – Так мы с вами компаньоны, господин есаул? Делим всё пополам, фифти-фифти? Да нет, не получится пополам, – с сожалением констатировал Мржевецкий. – Тут без команды помощников не обойтись… Не спрашиваю точного места схрона – но хоть примерно обозначьте место тайника, есаул! Цепенюк подумал: – В двух-трех часах езды от Иркутска. На маленькой, забытой Богом станции. Простите, капитан, но подробнее пока не могу! – Понятно, какие тут могут быть обиды… М-да, дела… Озадачили вы меня, есаул! В один присест такой сюрприз не осмыслишь! Ладно… Давайте пока отдадимся радостям жизни, а серьезные разговоры начнем завтра! Как я понимаю, от меня потребуются какие-то гарантии? – Не без этого, капитан, – Цепенюк улыбнулся углом рта. Глава двадцать вторая Первые стычки (Забайкалье, 1921 год) Выехали из Читы, как и планировалось, с рассветом. Агасфер настоял на том, чтобы отправиться в путь даже раньше назначенного часа: он очень опасался повторения пышной церемонии встречи, напутственных речей и всяческих пожеланий. Против более раннего выезда был только сын: Андрей, как и всякий молодой человек, любил поспать подольше. Он начал было ныть, но отец быстро напомнил ему про оркестр на вокзале, церемонию встречи – кому и зачем понадобилась этакая помпа для встречи обыкновенной рабочей экспедиции? – и Андрей благоразумно смирился. Несмотря на середину июня, в Чите и ее окрестностях было еще весьма прохладно, попахивало снегом – да он, собственно, еще держался на вершинах сопок, окружавших город. По-хорошему, надо было бы отложить выезд экспедиции в поле еще на месяц-полтора, размышлял Берг, плотнее запахиваясь в рабочую куртку. Надо бы – однако время поджимало. Последние пароходы Американского экспедиционного корпуса на рейде Владивостока давным-давно усиленно дымили трубами, и генерал Грейвс должен был покинуть дальневосточные берега на одном из транспортов, отход которого был назначен на 20 июня[127]. Никто, кроме него, не поддерживал добрых личностных отношений с президентом «буферной» республики, и Осама-старший уверял, что если бы не Краснощеков[128], то непонятную экспедицию могли бы и вовсе не пустить в пределы ДВР. К тому же генерал серьезно помог экспедиции Агасфера в плане снабжения продуктами, взрывчаткой и даже навязывал экспедиции Агасфера легковой автомобиль, списанный с флота. От автомобиля удалось, слава богу, отбиться – это было бы совершенно ненужным шиком на дальневосточной земле. Кроме того, «привыкший» к американскому асфальту автомобиль вряд ли выдержал бы русское бездорожье. Шагая рядом с одним из тарантасов, Агасфер то и дело оглядывал кортеж экспедиции, и без автомобиля получившийся весьма внушительным. Два тарантаса на резиновом ходу, телега с оборудованием и продуктами, еще одна телега со взрывчаткой, которую решено было везти от греха подальше отдельно. На двух повозках разместилось имущество охраны экспедиции – взвода вчерашних партизан. Что было в тех телегах – Агасфер мог только предполагать, однако к задку последней был прикреплен накрытый чехлом пулемет максим. Сам взвод гарцевал на конях, рассыпавшись по обе стороны каравана вольным маршем – за исключением трех назначенных командиром разведчиков, маячивших далеко впереди. Держась здоровой рукой за боковину телеги, Агасфер с улыбкой поглядывал на своих товарищей – все, кроме него, пользовались моментом, чтобы еще немного подремать. Поначалу, узнав о намерении военного министра республики Блюхера и самого президента Краснощекова выделить для охраны экспедиции целую дюжину вооруженных партизан, Агасфер запротестовал. Однако его быстро убедили, что охраны, учитывая здешнюю обстановку, может оказаться еще и маловато. В Забайкалье, на всем протяжении от Верхнеудинска[129] до Читы, еще вовсю пошаливали остаточные формирования покинувших Читу семеновцев, «беспартийные» банды и шайки хунхузов. Не стоило сбрасывать со счетов и беглых вояк из Дикой дивизии Унгерна, основные силы которого были окружены возле Гусиного озера, в двух пеших переходах южнее от столицы ДВР. Военные обещали не сегодня завтра разделаться с грозным «самодержцем пустыни» или вытеснить Азиатскую дивизию через Гоби в Тибет. Тысячу верст от столицы Дальневосточной республики Читы до Иркутска Агасфер рассчитывал форсировать по железной дороге. Иркутск был поворотной точкой экспедиции: оттуда, в зависимости от военно-политического расклада, шанхайцы планировали либо сразу отправляться на Ургу[130], либо на северо-запад, вдоль Транссиба – до станции Тыреть. Для подготовленных к путешествию по степному бездорожью тарантасах маршрут Иркутск – Урга никаких сложностей не представлял. Препятствием для этого броска могли послужить лишь изменения на унгерновском фронте. Оставив Ургу и отправившись в свой «Великий Северный поход», Азиатская дивизия была окружена частями Красной армии и партизанскими соединениями в районе Гусиного озера. Однако в штабе Блюхера не исключали возможности прорыва Унгерна – в таком случае малопредсказуемый барон мог отправиться обратно на юг. На этот случай военные рекомендовали Бергу либо подождать окончательного разгрома Азиатской дивизии барона в Иркутске, либо, чтобы не тратить времени, обследовать местности к северу от этого города. Маршрут экспедиции Берга было решено начать с «пробного сейсмологического» обследования. Агасфер решил продемонстрировать буровую установку и «сейсмическое» оборудование в полевых условиях. Он рассчитывал направиться на северо-восток от Читы, а на полпути, не доходя до Байкала, повернуть на юго-восток и снова выйти к Транссибу в районе станции Хилок. Президент Краснощеков обещал перебросить на эту станцию прибывшие в Читу теплушки и локомотив экспедиции. На все расспросы о странном маршруте Агасфер заводил ставшую привычной ему «пластинку» о расположенных в толще земли тектонических плитах, и, кроме того, обещал произвести сейсморазведку с целью поиска полезных ископаемых для ДВР. И, надо заметить, так поднаторел в сейсмике и тектонике, что уже через несколько минут собеседники, ошеломленные количеством незнакомых слов и понятий, спешили перевести разговор на более привычные им темы. Урга была первой точкой на южном маршруте экспедиции, где Агасфер рассчитывал найти следы золота Дикой дивизии Унгерна. Именно следы, а не само золото, которое, по утверждению найденного Агасфером в Шанхае дезертира Тимофея из 27-й конно-стрелковой дивизии Красной армии, было каким-то образом вытребовано у главного ламы комдивом Дягуром и отправлено в Читинский штаб Блюхера. Тимофей, по его утверждению, лично слышал от комдива про требование отделить некую часть от подлежащей обязательному оприходованию казны барона. * * *