– А мандат мой до поры до времени все-таки спрячь подальше, Саша! Не размахивай им раньше времени! Хоть там золото и не поминается, но твои особые полномочия умным людям все подскажут. – Так точно, товарищ Блюхер! – вытянулся в струнку Дягур. Четко повернувшись, он вышел из дальней комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Он был страшно горд поручением своего начальства. Глава двадцатая Перед стартом (Чита, 1921 год) Берг собрал членов своей экспедиции в номере гостиницы, который занимал вместе с Евстратием Медниковым. Первым к отцу зашел Андрей. Он сразу завладел кружкой отца, хлебнул из нее и одобрительно кивнул головой: кофе в России, против ожидания, оказался вовсе не плох. Вслед за Андреем в номер, легонько стукнув костяшками пальцев по косяку, проскользнул Осама Масао. Приостановившись у порога, он сдержанно поклонился Агасферу и уселся на краешек дивана. Последними в номер зашли Безухий Ху и Линь. Безухий, кивнув Бергу, уселся на втором диване, а молодой китаец прислонился к простенку между окнами. Увидев, что вся команда в сборе, Берг не стал тянуть с разговором. – Ну, что, господа? Как прошла первая ночь на российской земле? Сны с большевистской идеологией никому не снились? – пошутил он. – Бог миловал, – отозвался Медников. – Хотя, признаться, после вчерашней встречи на вокзале с оркестром и митингом с речами я бы не удивился, увидев во сне заседание московского Совнаркома, ха-ха-ха! – Да уж! – нахмурился Берг. – Оркестр и речи о мировой революции, на мой взгляд, были на вокзале совершенно лишними. Но! Здесь мы только гости, господа! А в чужой монастырь со своим уставом не ходят, учтите! Принимающая сторона, должен отметить, достаточно деликатна! Культурную часть программы пребывания нам не навязывают, а предлагают. В ней много «окон», которые мы вольны заполнять по своему вкусу. Вот, кстати говоря, ближайшее: перед сегодняшним осмотром Первой образцовой типографии у нас почти три часа! Что будем делать, господа? – Предлагаю прогулку по городу, – сразу предложил Андрей. – Кстати, отец: мы должны ставить власти в известность о своих перемещениях? – Да, сие отмечено в программе нашей встречи, – Берг постучал пальцем по лежащей на столике бумаге. – Подчеркивается, что это в интересах прежде всего самих дорогих гостей. То есть в наших интересах. И мне кажется, господа, что определенная логика в этом есть: в Чите после атамана Семенова неспокойно даже днем. А уж после наступления темноты… Ну, так что? Идем гулять? Ху, если ты не намерен сидеть в четырех стенах, надень, пожалуйста, парик! Господа, встречаемся через четверть часа у входа в гостиницу! Сам Берг вышел из номера практически сразу и коротал время в ожидании друзей на широком крыльце, блаженно щурясь на солнце и покуривая любимую «манилу». Какой-то всадник выехал рысью из-за угла, подъехал к гостинице и выпрыгнул из седла. Лошадь он привязал к коновязи, отгораживающей площадку, обозначенную на табличке как «Биржа извозчиков». Агасфер невольно улыбнулся, подумав, что в этой сценке причудливо смешались времена и стили: лошадь у коновязи более органично выглядела бы у порога американского салуна конца прошлого века. Между тем всадник энергично выколотил пыльную фуражку о колено и направился было в вестибюль, но вдруг повернул и сделал несколько шагов к Агасферу. – Доброго утречка, господин профессор! – безошибочно обратился он к Бергу, снова снимая лихо заломленную фуражку и приглаживая непокорный чуб. – Я гляжу, вы из ранних птичек: солнце только поднимается, а вы уже на ногах! Берг моментально припомнил всадника, представленного путешественникам вчера на вокзале как командира взвода охраны экспедиции Михаила Ханжикова. – Здравствуйте, господин Ханжиков… Михаил, если не ошибаюсь? – Агасфер протянул руку. – А вот отчества вашего, увы, что-то не припоминаю, простите великодушно! – А просто Михаилом зовите, – беззаботно махнул рукой командир. – Молод еще, тридцатника не стукнуло! И не господином, а товарищем кличьте – какой я вам господин? Не принято это у нас, профессор! Одежда командира представляла причудливую смесь обывательских и матросских элементов. Из-под расшитой косоворотки выглядывала тельняшка, на ногах красовались высокие матросские ботинки. Штаны и фуражка были явно казацкого образца, а наколка на левой кисти в виде якоря, обвитого цепью, опять же говорила о морском прошлом Ханжикова. – Хорошо, Михаил, – легко согласился Берг. – Тогда и про «господина профессора» забудем в обиходе. Меня тоже Михаилом крестили, так что тезки мы. Но, поскольку вдвое старше вас, называйте меня Бергом. По фамилии – коротко и ясно. Договорились? – Без вопросов, товарищ Берг! – кинул ладонь к фуражке командир. – Ну, тогда представлю вам своих товарищей, Михаил, – Агасфер обвел рукой обступившую его компанию. – Вот этот совершенно «кудрявый» господин – мой старинный приятель и компаньон, он откликается на имя Эжен. По паспорту он француз, но может виртуозно ругаться по-русски. И при этом, в отличие от русских, совершенно не пьет горькую и не курит табак, как ваш покорный слуга… Этой мой сын Андрей, и этим все сказано. Мои китайские помощники и друзья. Ху – самый старший. Вторым по возрасту идет Масао, а самый младший и самый проворный – Линь. Все трое говорят по-русски, но с разной степенью совершенства. Ну, кажется, и все! А это, друзья, командир взвода охраны, который будет обеспечивать нашу безопасность в странствиях по Забайкалью. Михаил Ханжиков, прошу любить и жаловать! Китайцы и Масао дружно кивнули без попыток рукопожатия, Медников на французский манер легкомысленно вскинул вверх два пальца, Андрей, сверкнув пробором, церемонно поклонился. На этом церемония знакомства была закончена. – Михаил, мы тут как раз собирались немного прогуляться по городу, – сообщил Агасфер. – И если бы вы не прибыли сюда верхом, я бы предложил присоединиться к нам… – А чего конь? Подождет! – улыбнулся Ханжиков и повернулся к представительному швейцару у входа. – Эй, дядя! За одром моим присмотри, пока я нашим иностранным гостям город показывать буду! Оскорбленный «конским предложением» в своих лучших чувствах, швейцар, величественно повернулся к дерзкому мальчишке спиной и совсем было исчез за высокими стеклянными дверями, но Ханжиков мгновенно оказался рядом, ухватил за плечо и что-то прошептал ему в ухо. Старик нехотя кивнул и вернулся на крыльцо. – Так что я готов, товарищи! – шутливо отрапортовал Ханжиков. – Только сразу хочу сказать, что гид из меня неважный! Читу я плохо знаю – наездами только доводиться бывать тут. Вот до Иркутска доберемся – все могу показать! Потому как там – альма-матер мой, я там родился и вырос! Компания спустилась по ступеням крыльца и зашагала по Амурской улице в сторону вокзала. Медников придержал за рукав Андрея, защекотал усами ухо молодого человека: – Ты, юноша, кажется, беспокоился насчет внимания к нам властей? Вот тебе и совдеповский сервис: не успели на прогулку собраться, как сопроводитель тут как тут! Полагаешь, случайно? – Если это и совпадение, то довольно странное, – согласился Андрей. – Неужели у отца в номере дырки насверлены? – Насчет дырок не знаю, Андрей. Но казачок, голову прозакладываю, явно засланный! Обрати внимание – как он выражается! Словарный запас каков – «одр», «гид», «альма-матер»… А по виду – рубаха-парень! Да он такой же армейский конник, как наш Безухий – архиепископ! Совсем, видно, чекисты местные нас за дураков держат… – Тише, дядя Евстратий! Давай лучше послушаем, о чем этот казачок отцу рассказывает! Медников и Андрей ускорили шаги и вскоре зашагали рядом с Бергом и Ханжиковым. – Наша Дальневосточная республика, господа, занимает территорию от Владивостока до Верхнеудинска на западе. Часть границы ДВР на западе проходит по середине озера Байкал. Территория, по европейски меркам, весьма обширная: она превосходит Германию, Чехию, Словакию, Польшу, Австрию и Венгрию вместе взятые… – Михаил, давайте сразу договоримся! – мягко взял его под руку Берг. – Давайте договоримся: мы хоть люди и простые, но все же не от сохи, как говорится! И истинная история создания «буферной» республики мне известна. Мы ведь в России, Михаил? – Конечно! Тем не менее Россия и ДВР – два отдельных государства, – покачал головой Ханжиков. – В чем каждый приезжий может убедиться, проходя паспортный и таможенный контроль на восточной границе. Он покосился на собеседника и рассмеялся: – Давайте оставим политику, профессор! Признайтесь, что было бы странным, если бы я согласился с вашим утверждением! Я показываю вам и вашим друзьям Читу – старинный русский город, ныне являющийся столицей «буфера». Итак, мы идем по улице Амурской, которая изначально была главной улицей Читы. Здесь в прошлом столетии располагались главные учреждения и дома именитых горожан. А во времена декабристов эта улица была частью знаменитого Московского тракта, – Ханжиков бросил взгляд на Медникова и Андрея и снова рассмеялся. – Судя по скептическим улыбками мсье Эжена и вашего сына, профессор, они сомневаются в моем пролетарском происхождении. Не так ли, господа? Вы, очевидно, полагаете, что я специально приставлен к вам в качестве э… соглядатая? – Ну почему сразу соглядатая? – чуть смутился Медников. – Откровенно сказать, говорите вы, Мишель, не как младший воинский командир – и это несколько смущает. – Вот оно что… Тогда правильнее будет начать не с географии, а с моей биографии, господа! Вы правы, мсье Эжен: большинство забайкальских партизан, а ныне бойцов Народно-революционной армии, образованием, как говорится, не отягощены. Но я, будучи сыном железнодорожного машиниста, представляю в сословном отношении как бы элиту пролетариата! И до Первой мировой я успел закончить четырехклассное Иркутское городское училище, плюс два класса технического училища. И даже в столице успел «поблистать»: рвался на войну, как все мальчишки, – и как-то увидел в газете объявление об открытии в Санкт-Петербурге отдельных гардемаринских классов[120]. Отец отвез меня в Петербург, я подал прошение о поступлении, благополучно прошел конкурс и медосмотр, и был принят на флот… Неужели вы полагаете, господа, что с этакой биографией я должен поминутно бить сопли об землю и быть косноязычным? – Снимаем шляпы, Михаил! – поклонился Берг. – Должен сказать, что я несколько поражен приятностью нашего знакомства. Как вы понимаете, за кордоном России бытует несколько иное представление о большевиках. И мы просто не ожидали… – Ну и ладно, – согласился Ханжиков. – Проехали и забыли, как говорится. Хотя я пока никакой не большевик! На чем мы остановились-то? Ах да, на Московском тракте… А знаете ли вы, господа, что на этом тракте остались, образно говоря, следы ног лучших представителей дворянства России? Декабристов и их жен… В честь прекрасных жен дворянских бунтовщиков вот эта улицы называется Дамской! Свое название улица получила, как можно теперь легко догадаться, по причине жительства на ней немногих жен каторжан, причастных к восстанию на Сенатской площади. Александрина Муравьева, Мария Волконская, графиня Фон-Визен и другие арендовали жилье и строили собственные дома на этой улочке. Правда, время и люди оказались беспощадны, и от тех домов мало что осталось, увы! – Кстати, о декабристах, – встрял Медников. – Несколько лет тому назад, в Париже, мне попалась книжка… Ей-богу, названия не помню – а вот притча из нее запомнилась. Внучка декабриста пьет чай и слышит за окнами шум. Посылает, естественно, прислугу: в чем там дело? Прислуга докладывает: революция, барыня! Внучка хлопает в ладоши: это прэлэстно, это прэлэстно! Так чего же они шумят-то? – Они, барыня, хотят, повесить на фонарях всех богатеев! – Странно… А вот мой дедушка хотел, чтобы после революции на свете не было бедных! Каково, господа? Ха-ха-ха! Медников расхохотался первым. Однако Берг укоризненно поглядел на старого приятеля и лишь покачал головой. Китайцы и Осама-младший не уловили соль анекдота, Андрей отвернулся. Чуть смутился и Ханжиков. Смутился и развел руками: ну, раз уж без политики совсем никак, пусть будут анекдоты! – Простите мсье Эжену издержки тактичности, Михаил! Старые люди, старые привычки, – поспешил сгладить неловкость Агасфер. – Вы нас лучше просветите: четверти часа не идем, а уже третий военный оркестр по дороге попадается. Праздник в Чите никак? – Да нет, вроде… Оркестры по улицам маршируют тут постоянно. Для поднятия духа населения, так сказать. А в вечернее время оркестры на площадях и в парках играют. Мне, признаться, первое время музыка на улицах тоже в диковинку была. Да и сейчас сестрицу все время вспоминаю – она большой любительницей фортепьянной музыки была! – Вы говорите «была», Михаил. Боюсь спросить: с ней что-то случилось? – Насколько я знаю, нет пока, – улыбнулся тот. – А в прошедшем времени говорю о Машеньке потому, что не видел ее с 1915 года, как в Петербург уехал. Сестренка-то у меня Девичий институт Восточной Сибири[121] закончила. Это приравнивалось к Смольному институту благородных девиц, господин профессор! Пепиньеркой[122], знаете ли, была… Ну, это все задолго до революции, само собой. Революцию она в Иркутске застала, бои семнадцатого и восемнадцатого годов тоже пережила. Замуж вышла – за порядочного, как говаривали, человека. Правда, «порядочный человек» позже всю свою утробу гнилую показал – впрочем, не о нем речь! В голосе Ханжикова при воспоминании о сестре звучала теплота. За разговорами время бежало незаметно. Берг, увлекшись беседой с Ханжиковым, спохватился лишь тогда, когда Андрей напомнил ему, что все они покинули гостиницу без завтрака. Берг извлек из кармана полученную накануне пачечку талонов на обед, показал ее Ханжикову: – Просветите, Михаил: это только в нашей гостинице действительно? Неужто нам возвращаться туда нужно? – Необязательно, профессор. В принципе, талоны действительны в любом продпункте Читы. Правда, – Ханжиков замялся. – Правда, в гостинице кормят получше. Иностранцы там живут, и вообще… Господи, вы же тоже иностранцы! Стало быть, имеете право посетить коммерческий ресторан и покушать там. Вот, пожалуйста, ресторация «Самсонъ»! – Погодите, Михаил! Что означает – «имеете право»? А читинцы, выходит, такого права не имеют? И вы не имеете? – Не все так грустно, профессор! И я могу в коммерческое заведение зайти и прочие читинцы. Только за тарелку борща в ресторации сразу десяток талонов отрежут, а золотом рассчитываться право имеют только иностранцы. Прочие звонкую монету в нашей республике обязаны в казну сдавать. Так что идите, господа, в «Самсонъ», а я тут погуляю! Без обид, право! – Ну, вот что, Михаил! – решительно заявил Берг. – И слышать ничего не желаю! Либо идем в ресторан все вместе, либо вы оставляете нас голодными. – Правильно! – поддержал Андрей. – А то не по-русски как-то получается: одни едят, а другие глядят! Пойдемте, Михаил! Но тот продолжал упорствовать. – Позвольте угадать, – заговорил Берг. – Вы не желаете, чтобы кто-то из ваших товарищей увидел вас с иностранцами в коммерческом ресторане. Верно? – Не без этого, – улыбнулся Ханжиков. – Признаться, меня на собраниях и так «чешут и в хвост и в гриву»: мать в церковь ходила, отец в ВКП(б) упорно не вступал… Померли давно мои родители – а до сей поры мне их поминают! И про деда, который в прежние времена паровую мельницу имел… А я, выходит, у мировой буржуазии в нахлебниках подъедаюсь! Увольте, господа! Пожалейте, если уж на то пошло! Дозвольте на улице погулять! Что и говорить, поздний завтрак путешественников оказался скомканным.