– Но, голубчик, вы же в официальном отпуске! – недоумевал Витте. – И вольны заниматься всем, чем угодно! – Приняв на себя обязанности вашего телохранителя, я нарушил незыблемое офицерское правило, Сергей Юльевич. Наши враги достаточно могущественны, чтобы обвинить меня и моего непосредственного начальника в корыстном интересе. Ни наши, ни ваши уверения в обратном не помогут: нас с Лавровым разжалуют! Хорошо, если обойдется без арестантских рот! Вас в Париже будут охранять достаточно хорошо, Сергей Юльевич. Так что встретимся в Шербурге, в гостинице. И, умоляю вас: отвечая на вопросы газетчиков, постарайтесь принизить мою роль в роковом инциденте. А лучше всего – вообще отзовитесь как о счастливой для вас случайности. И Матильде Ивановне внушите тоже самое… Ну, все, ваше высокопревосходительство, выходите! А то, не ровен час, они вагон перевернут! Тем не менее несколько фотографий Витте и его героического секретаря все же попали на страницы французских газет. Правда, особого значения они уже не имели: личность Новицкого была установлена из иного источника. ⁂ – У меня целая куча новостей, ваше высокопревосходительство. И все, как на подбор, хороши! – похвалился полковник Герасимов, удобно располагаясь в кресле в кабинете генерал-губернатора Трепова. – Ну, тогда хвались… – Прямо не знаю, с чего и начать. Наверное, все же с лжепроводников: оба погибли, не обнаружив следа, ведущего к «черной сотне» и их вожаку, Дубинину. По донесению генерала Свиньина, один из злодеев был убит при попытке покушения на Витте. Второй пробовал бежать, спрыгнул на ходу с поезда и разбился. В Калиш, на границу, он был привезен еще живым, однако медицина оказалась бессильной, и он отдал концы, не приходя в сознание. Подробности сего происшествия описываются в нескольких берлинских и парижских газетах. Вырезки для вас с переводом содержатся в этой папочке-с… Трепов без особого желания раскрыл папку, перелистал вырезки. Аршинный заголовок одного из репортажей генерал-губернатор перевел сам: – Ишь ты! «Anéantissant le secrétaire général a sauvé la vie de son chef»! «Бравый секретарь спас жизнь своему шефу»… Кстати, генерал Свиньин так и написал в ответной депеше: «Личность секретаря его высокопревосходительства Витте, господина Горюнова, установлена. Документы сомнений не вызывают». – Не вызывают? – хмыкнул Герасимов. – У меня эта личность ныне тоже сомнения не вызывает – но эта «ария» совсем из другой «оперы», Дмитрий Федорович. Так что, с вашего соизволения, я перехожу к новости нумер два. Нынче ночью мой человек в сопровождении опытного вора-домушника произвел в доме господина Витте литерное мероприятие № 2 – на полицейском языке так именуется негласный осмотр помещения. Интересующая его императорское величество монография найдена. Скорее, ее можно назвать пока черновиком – для передачи в печать в таком виде она никак не годится. Впрочем, мой человек на всякий случай прихватил эту рукопись. Желаете взглянуть? – Оставь, полковник, позже посмотрю. Что-нибудь еще? – Вот именно, многоуважаемый Дмитрий Федорович – «что-нибудь еще»! Да, пожалуй, и не что-нибудь, а нечто весьма любопытное. Господин председатель Комитета министров имеет, как вы знаете, давнее обыкновение вести подробные личные дневники. Мой человек захватил и представил мне последнюю тетрадочку этих дневников. Хочу обратить ваше внимание на запись от 4 июля сего года, за два дня до отбытия Витте на переговоры, ваше высокопревосходительства! – Герасимов, привстав, протянул Трепову тетрадку. Что-то пробурчав себе под нос, генерал-губернатор нашарил на столе очки, раскрыл тетрадку и начал читать вслух: Никогда не считал себя трусом, однако регулярно получаемые мною угрозы в виде подметных писем, кажется, достигли своей цели: третий месяц не могу заснуть без снотворного. Вошли в привычку ежевечерние самоличные обходы собственного дома, проверки замков и запоров, а после обнаруженных в печах бомб проверяю, стыдно сказать, и печи. Между тем возложенная на меня Государем миссия по возглавлению переговорного процесса с японцами, несомненно, добавила мне врагов. Близкие друзья только что соболезнования мне не выражают по поводу предстоящей поездки и наперебой настоятельно рекомендуют не ехать без телохранителя. Обратился в два частных столичных охранно-детективных агентства, однако выяснилось, что там работают бывшие полицейские чины, мало подходящие для серьезного дела… Эврика! Вчера вопрос с телохранителем, кажется, решился! По совету князя З-ва и с полного отчаяния обратился к полковнику Лаврову, возглавляющему в Генеральном штабе военного министерства контрразведочную службу. Получил поначалу вполне ожидаемый отказ, а под конец разговора неожиданное согласие. Л-в согласился негласно откомандировать со мной подпоручика Н-кого. Предложенное мною вознаграждение было категорически отвергнуто. Таким образом, я взял на себя обязательства лишь выплатить семье подпоручика пенсион в случае его гибели. – Ну, вот и вся шарада разгадана, – сумрачно усмехнулся Трепов. – Ловок ты, полковник, как я на тебя погляжу! Одним выстрелом двух зайцев положил! Теперь понятно, кто на Дубинина под маской алой черкески напал, и кто шифрованную депешу с предупреждением своему офицеру в Минск отправил… Фамилию-то подпоручика выяснил? – Точно так, ваше высокопревосходительство: Новицкий. Официально числится в очередном отпуске с отбытием в поместье своих родителей. Теперь вам, Дмитрий Федорович, как говорится, и карты в руки: Отдельный корпус жандармов в вашем подчинении. Жалко, конечно, что не моя подследственность – тут военную прокуратуру подключать надобно, как я понимаю… – «Как я понимаю!» – передразнил Трепов. – А я тебя только что похвалил за ловкость… Ни черта ты не понимаешь, полковник! Максимум, что мы можем предъявить этому Новицкому – так это небольшое нарушение воинского устава. А полковник Лавров сухим из воды выходит! Не можем мы на него ни Дубинина «повесить», ни в использовании военных каналов связи в личных целях обвинить. Наши уши тотчас из этого дела вылезут! – Виноват, не подумал, ваше высокопревосходительство… – Так что знать да помалкивать надо, понял? При случае, конечно, я на этом ухаре-полковнике отыграюсь, но пока он «в дамках». Всё у тебя? – Никак нет, ваше превосходительство. Мой человечек остался, который должен был «проводников» ликвидировать. Некто Юткевич. – Ну а с ним что? – По идее, узнав о провале «проводников», Юткевич должен был явиться к резиденту Зарубежной охранного отделения в Берлине либо в Париже. Но не явился. Более того: вчера я получил депешу из французского порта Шербурга, от агента, приставленного для наблюдения за Витте. Так вот, агент опознал Юткевича по фотографии: в числе прочих пассажиров тот отбыл на том же пароходе, что и Витте. – Ты хочешь сказать, что… Что не все еще потеряно? В смысле главной мишени? – Выходит, что не всё! – самодовольно улыбнулся Герасимов. ⁂ На огромном пассажирском пароходе «Кайзер Вильгельм Великий» исполнять обязанности телохранителя Новицкому стало неизмеримо легче. Во-первых, Сергей Юльевич Витте сам предложил подпоручику поселиться в его трехкомнатой каюте первого класса, расположенной по левому борту лайнера-гиганта. Во-вторых, выяснилось, что его высокопревосходительство плохо переносит море – стало быть, отпадала необходимость повсюду следовать тенью за своим шефом: практически все время тот проводил в своей каюте над бумагами. И наконец, формальные обязанности секретаря главноуправляющего будущих переговоров позволяли допускать к Витте весьма узкий круг лиц, ограниченный членами русской делегации и несколькими русскими и иностранными корреспондентами европейских газет и телеграфных агентств. Отечественная пресса была представлена корреспондентом газеты «Русь» Бренчаниновым – бойким молодым человеком, направо и налево рассказывающим о том, что женат на дочери светлейшего князя Горчакова[228], ныне покойного. Родство с Министром иностранных дел давало господину Бренчанинову основания свободно, но при этом бестолково и нелепо, высказываться по различным аспектам внешней политики России и Европы. Человеком он был, как говорится, «с идеями». Смысл своей поездки в Америку он видел в неустанном напоминании председателю Комитета министров о том, что мир необходимо подписать любой ценой. При этом он опять-таки, к месту и без оного, ссылался на примеры из жизни и деятельности своего покойного тестя. Только в первый день плавания он заходил к терпеливому Витте восемь раз – всякий раз крайне озабоченный, с нахмуренными бровями и словами: «В прошлый раз я забыл обратить внимание вашего высокопревосходительства на…» И далее следовала очередная банальность либо поучение – какую линию держать на переговорах… Кончилось дело тем, что Сергей Юльевич, весьма лояльный к газетной братии, настоятельно попросил Новицкого пускать корреспондента «Руси» только при наличии у того конкретных вопросов в письменной форме. Второго русского репортера, Суворина, исчерпывающе характеризовало определение «милый юноша, и только». Он не лез к Витте и прочим членам делегации с набившими оскомину вопросами, не выдавал глубокомысленных сентенций и вообще старался держаться за спинами матерых коллег. Весьма понравился Новицкому профессор сравнительного языкознания из Харьковского университета мистер Диллон, публицист и литератор, ныне работающий на агентство Ассошиэйтед Пресс. Английскую «Таймс» представлял мистер Макензи Уоллес, которого коллеги сразу окрестили репортером короля Эдуарда и который с начала поездки и буквально до подписания мирного договора в Портсмуте мрачно предрекал его провал. От французской Matin выехал журналист Гедеман – весьма благожелательно настроенный к России человек. Остальные пять-шесть человек газетчиков быстро признали своими вожаками Гедемана и Диллона и беспокойства у Новицкого не вызывали. По здравому размышлению, Новицкий вообще не верил в то, что его подопечному на пароходе угрожает повторное покушение. Витте постоянно был если не под его присмотром в каюте, то в окружении газетчиков и праздно-любопытной публики. А «замыслы» пассажиров не заходили дальше желания сфотографироваться с высокопоставленным русским. В таких условиях ни один здравомыслящий убийца не смог бы выполнить свое грязное дело и не попасться при этом. Бежать с парохода было некуда, и Новицкий с каждым поворотом винтов парохода успокаивался все больше и больше. ⁂ Что же касается Бориса Юта, то его беспокойство возрастало с каждым часом пребывания на пароходе. В первый же день плавания он тщательно обследовал обширную шлюпочную палубу «Кайзера Вильгельма Великого», где с утра и до глубокой ночи гуляли, дышали морским воздухом и мирно болтали, сменяя друг друга, три сотни пассажиров первого и второго классов. Вывод был для него неутешительным: даже если удастся как-нибудь выманить объект сюда, то скрыться после расправы с Витте от праздношатающейся публики было практически невозможно. В этом смысле наиболее перспективной была самая верхняя, прогулочная палуба: даже в это время года здесь практически все время дули пронизывающие ветры Атлантики, и пассажиры сюда практически не поднимались даже днем. Вот если бы каким-то образом заманить сюда Витте одного, вечером… Один хороший толчок – и человек безвозвратно исчезнет в серой пучине волн. К середине второго дня плавания Ют выяснил, почему Витте предпочитает кушать у себя в каюте и не любит дышать морским воздухом: от малейшей качки у него начинались спазмы желудка, а вид серой колышущейся морской пучины немедленно вызывал тошноту. Как же выманить Витте в укромный уголок? Причем одного: за несколько дней в Париже, пока его высокопревосходительство встречался с членами французского правительства, Ют внимательно изучил все газетные отчеты о покушении на Витте в поезде. И сделал не слишком радостный для себя вывод: сопровождающий председатели Комитета министров никакой не секретарь, а высококвалифицированный военный. Во время редких, но все же имевших место выходов Витте «на люди» телохранитель неизменно сопровождал его. Держался он несколько в стороне, но поглядывал вокруг внимательно. И к тому же проклятый телохранитель был явно вооружен: пиджак под его левой мышкой внушительно оттопыривался. Идея осенила Юта неожиданно, когда он обратил внимание, что мсье Горюнов, явно скучая в обществе шефа и не беря в расчет возможность второго покушения, часто оставляет Витте одного. Обедать и ужинать, к примеру, он предпочитал в пароходной ресторации. Не гнушался он и палубным моционом. Если практически невозможно выманить самого Витте, то отчего бы не выманить телохранителя? Назначить ему от имени какой-нибудь скучающей дамы романтическое свидание под луной, стукнуть по черепу и использовать в качестве наживки для того, чтобы на поиски телохранителя отправился сам Витте? Оставалось решить принципиальный вопрос: сразу кончить телохранителя или оглушить? Удовлетворенно хрюкнув, Ют принялся сочинять романтическое приглашение на свидание от имени мифической дамы. ⁂ За три дня морского путешествия Витте проникся к своему телохранителю искренним уважением. Молодой офицер не проявлял излишней назойливости, был умен и тактичен. Когда Сергея Юльевича не одолевали журналисты, он садился за письменный стол и пытался работать. Если он не продумывал тезисы своих будущих речей на переговорах, то усердно правил тексты интервью, по уговору предоставляемые ему газетчиками для предварительно одобрения. Главным было интервью, данное ему профессору Диллону: тот намеревался передать его по воздушному телеграфу с самой середины Атлантического океана. Новейший телеграфный аппарат фирмы Marcony, установленный на пароходе, позволял осуществить такую передачу на американский берег, для Ассошиэйтед Пресс. Витте, к своему стыду, плохо владел английским языком, и сам текст был переведен для него мидовскими секретарями, сопровождающими делегацию. Этому интервью, предварявшему его поездку в Америку, Витте придавал большое значение: по уговору с агентством Ассошиэйтед Пресс, его должны были перепечатать все американские и большая часть европейских газет. Новицкий же, как выяснилось, отлично знал несколько европейских языков, и охотно помогал шефу уточнить значение того или другого слова. А то и тактично рекомендовал заменить неудачную фразу. Как и большинства русских интеллигентов реформаторского толка, к жандармам Витте относился с некоторым предубеждением. Вот и нынче, отложив интервью, он решился задать Новицкому вопрос: каким образом такой образованный бравый офицер, как Андрэ, попал в жандармы? Усмехнувшись про себя, Новицкий как можно деликатнее пояснил, что в Отдельный корпус направляются служить отнюдь не держиморды» и надеть голубой мундир просто так практически невозможно. Чтобы быть допущенным к предварительным испытаниям и попасть в кандидатский список, надо быть потомственным дворянином, иметь свидетельство об окончании военного училища по первому разряду, не иметь долгов, быть православного вероисповедования и прослужить в обычном воинском подразделении без замечаний и проступков не менее шести лет. – А потом, Сергей Юльевич, следуют четырехмесячные курсы и выпускные экзамены – сначала устный, а потом письменный. Многие из офицеров разных полков, поступавших со мной, отсеялись еще до письменного испытания. На устных собеседованиях, к примеру, спрашивают не только о последних реформах и общественных организациях, не только о государственном устройстве империи. Вот вы, Сергей Юльевич, иногда курите, как я заметил? – Да, а что? – А сколько, позвольте вас спросить, спичек обычно в коробке бывает? Витте прищурился, припоминая: – Н-не помню… Штук сорок? – Пятьдесят, – вздохнул Новицкий. – А сколько окон было в нашем вагоне? Только быстро отвечайте! – Шесть купе, да проводники – семь, стало быть. – Про туалетные отсеки не подумали, Сергей Юльевич: девять! А у меня еще на экзамене спросили: в карты, мол, играете? А что нарисовано на тузе треф? Вот на таких вопросах едва не полкурса засыпалось: обвинили в невнимательности и отправили без жалости обратно по своим полкам. – Стало быть, я бы экзамены на жандарма не выдержал! – искренне расхохотался Витте. – Какая потеря для Корпуса… А вы, Андрэ, наблюдательны? – Экзамен с первого раза выдержал-с. И сейчас стараюсь, навык не теряю… – А вот я сейчас проверю. Только смотрите мне в глаза, Андрэ, – Витте повернулся к Новицкому лицом и для верности приподнял его подбородок. – Сколько пуговиц на моем сюртуке? – Восемь, считая пуговицы на обшлагах. – А на туфлях? – По четыре на каждой.