– Да, господин… Однако переодетому соглядатаю в эту ночь повезло. Выпросив-таки у хозяина зеленной лавки порцию опия, он забрался в щель между зданиями и блаженствовал в сладкой мути своих видений… Чувствуя, что просто не в силах лезть обратно по пожарной лестнице, Агасфер разулся у подъезда и поднялся на второй этаж в носках. Бесшумно открыл дверь, ожидая услышать храп корейца Матвея. Однако тот не спал. Приникнув к самому уху Агасфера, он встревожено прошептал: – Звонил телефон. Два раза. Вероятно, проверяли – дома ли вы? – Я погну молоточек звонка и скажу, что ничего не слышал… Кореец покачал головой: – Звон слышали соглядатаи из соседней квартиры. И вы вернулись из ресторана не настолько пьяным, чтобы свалить свой крепкий сон на желтое вино. Надо придумать что-то еще… Подумав, Матвей вынул из своего мешка нечто похожее на флейту, длинную иглу и два бурых комочка. – Это опий и трубка курильщика. Пробовали когда-нибудь опий? Агасфер отрицательно покачал головой. – Тогда просто сожгите один из кусочков, чтобы в доме остался характерный запах. Раскалите его на огне и вложите в чашечку. А я должен уходить: скоро будет светать… Прощайте, господин Берг… Глава двадцать шестая Санкт-Петербург – Витебск 6 июля 1905 года дебаркадер Варшавского вокзала Северной столицы России был необычайно заполнен – несмотря на полицейское оцепление. Чиновный Петербург, блестя эполетами и разноцветьем мундиров, провожал в Америку русскую делегацию, где ей предстояла жесткая дипломатическая схватка с японцами на мирных переговорах в мало кому известном Портсмуте. Обычных пассажиров Берлинского экспресса допускали сюда только по предъявлению железнодорожных билетов; их провожающие, несмотря на все протесты, были оставлены за шеренгой полицейского оцепления. Делегация занимала прицепной вагон 1-го класса, возле которого стояло дополнительное оцепление, состоящее из чинов железнодорожной жандармерии. Здесь билетов и пропусков не спрашивали: цепь молча и почтительно размыкались перед знакомыми всей России лицами и столь же молча смыкались перед отчаянными корреспондентами самых крупных газет, сумевших «просочиться» сквозь первую преграду, а также перед чиновной «мелкотой» V–XIV классов Табеля о рангах. ⁂ Полковнику Лаврову очень хотелось в то утро тоже быть на вокзале. Разумеется, не тщеславия ради – а дать последние наставления подпоручику Новицкому, уезжавшему с делегацией инкогнито. Подпоручик занял место прежнего секретаря главы делегации, председателя Комитета министров Сергея Юльевича Витте. Однако Лавров понимал, что его появление на вокзале немыслимо: присутствие на дебаркадере начальника Разведочного отделения Генштаба вызвало бы множество недоуменных вопросов и кривотолков. Сам Андрей Новицкий с большим энтузиазмом, ни секунды не размышляя, откликнулся на предложение своего шефа совершить поездку в Америку в качестве тайного телохранителя Витте. Это было для молодого офицера первым настоящим заданием – не говоря уже о самой возможности посетить Европу и Америку. С неудовольствием отмечая прямо-таки мальчишескую радость подпоручика и его возбуждение предстоящим «приключением», Лавров постоянно спрашивал сам себя: не совершает ли он ошибку, отправляя «зеленого» офицера в крайне опасную командировку? Даже если присутствие в поездке телохранителя окажется перестраховкой, раскрытие инкогнито Новицкого могло иметь следствием серьезные неприятности и лично для начальника РО. А уж если с подпоручиком что-нибудь (тьфу-тьфу-тьфу!) случится, это будет означать не только крест на карьере полковника, но и тяжкое бремя на его душу. Не кому-то, а ему, Лаврову, предстоит сообщить стареньким родителям Новицкого (тот был единственным сыном, поздним «зимним цветком») неприятную или совсем страшную весть. Исходя из характера секретности поручения, в Разведочном отделении о нем знали всего три человека: сам Новицкий, Лавров и старый приятель начальника, некогда возглавлявший летучий отряд московской охранки, а нынче получивший чин агента 1-го класса Евстратий Медников. Для всех прочих было объявлено, что подпоручик истребовал очередной полагающийся ему месячный отпуск и намеревается провести его в небольшом родительском поместье. Поначалу Лавров намеревался сохранить секретное задание Новицкого в тайне и от Медникова, однако, по зрелому размышлению, решил, что грешно сбрасывать со счетов огромный опыт бывшего «короля филеров» двух российских столиц, а паче того – не использовать связи Медникова со старыми кадрами охранки. Разговор с Медниковым предполагался непростым, и поэтому Лавров начал его издалека: сообщил о том, что намерен дать подпоручику возможность и мир повидать, и некое опасное охранное поручение исполнить. Проверить, так сказать, в деле необстрелянного молодого сотрудника. Евстратий, потрогав жидкие усики, признал ценность инициативы начальника и осторожно поинтересовался: кого охранять-то требуется? И от кого? Лавров медлил с ответом. Медников был из старообрядцев, и хотя его никогда не замечали в религиозном фанатизме, службы единоверцев все же посещал при первой возможности. И кое-какие идеи из своей общины приносил и даже озвучивал, уверяя при этом, что политики он всегда сторонился. Тут и была закавыка: несмотря на глубочайший консерватизм во всем, что касалось религиозных верований, в политических вопросах старообрядцы нередко придерживались либерально-демократических взглядов. А некоторые из них сочувствовали и помогали и более левым, революционным кругам. Правда, «заигрывание» с революционерами было для старообрядцев скорее исключением, чем правилом. Как говаривал один из беспоповских лидеров, несмотря на все преследования и гонения, старообрядцы никогда не покушались с оружием в руках и бомбами под мышкой на власть русских монархов. Витте же был душителем любых революционных изменений в России. Его политические воззрения тяготели к откровенно консервативным и даже реакционным устоям. С детских лет он был воспитан в духе почитания царя-батюшки. И идея монархизма, своеобразно изменившись со временем под влиянием внешних обстоятельств, продолжала главенствовать в его общеполитических представлениях. – Ну, чего молчите-то, господин полковник? – прищурился Медников. – Не молчу, а думаю: не сделал ли я ошибки, поддавшись минутному настроению, – откровенно признался Лавров, не обращая внимания на явное нарушение собеседником субординации в обращении с начальством. – Поня-ятно, – крякнул Медников. – Витте охрана в поездке на мирные переговоры потребовалась… – Догадлив ты, однако, беспоповец! – в очередной раз подивился Лавров. – Не из дураков, господин начальник. Кто конкретно не желает, чтобы Витте до Америки доехал? – Есть у человека основания беспокоиться, – ушел от ответа Лавров. – Поначалу я ему отказал: не наше ведь, согласись, дело! Да и сам Сергей Юльевич, признаться, совершенно мне не симпатичен. А потом малыша увидел, внука, которого он в Париж попутно везти должен, и согласился… – А предположений насчет покусителя никаких нет? – Думаю, что будет это либо черносотенец, либо кто-то из радикально-революционной братии. Но конкретно никого себе не представляю. – Значит, печенкой беду чуешь, – кивнул Медников, глубоко веря в оперативное чутье начальника. – Но дело крайне деликатное, Владимир Николаевич. Мне-то, к примеру, зачем о сем рассказываешь? – Рассказываю – потому что доверяю. Да и помощь твоя требуется, Евстратий. У тебя ведь в охранке старые друзья-приятели остались? Нужен человечек оттуда такой, какой со «стипендиатами» много работал, с революционерами завербованными. Кто в лицо многих знает. Есть такие у тебя? – Как не быть! В нашем хозяйстве всякие имеются. А что от моего приятеля требуется? – Думаю, Евстратий, что убийца должен в одном поезде с Витте ехать, удобного момента дожидаться. Чтобы помочь Новицкому его определить, надо истребовать из железнодорожных касс имена пассажиров первого-второго классов, которые с Витте одним поездом до Парижа, либо до Берлина едут. Наша контора в тех кассах «светиться» не может – не наш профиль… Это первое. Медников снова крякнул, но промолчал, выжидательно глядя на начальника. – А еще хочу, чтобы знакомец твой погулял по дебаркадеру в день отправления экспресса с Витте, поглядел вокруг повнимательнее. Может, и увидит кого из черносотенцев, либо «перевертышей». – Умеете вы задачи трудные ставить, господин полковник, – покачал головой Медников. – Рядовому сыскарю в кассах от ворот поворот дадут, а с охранным начальством я не знаюсь. Ладно, найду кого-нибудь из старослужащих. И по дебаркадеру сам с кем-нито погуляю… В железнодорожной форме, потому как начальник петербургской охранки, полковник Герасимов точно на вокзале будет! Что-нибудь еще, господин полковник? – Все! – решительно заявил Лавров. Самое трудное и даже отчаянное по сути мероприятие он решил взять лично на себя, не посвящая в свои замыслы никого. Проводив Медникова, Лавров перечитал короткую справку по вождю черносотенцев Дубровину, с которым в «интимной обстановке» недавно обедал в Царском Селе. Александр Дубровин родился в семье офицера полиции. Окончил курс Военно-медицинской академии в 1879 году, служил военным врачом. Выйдя в отставку, защитил докторскую диссертацию и работал врачом ремесленного училища Цесаревича Николая. Уволившись из училища, стал заниматься частной медицинской практикой как детский врач. Пользовался большой популярностью у пациентов, на доходы от медицинской практики составил себе состояние, приобрел пятиэтажный доходный дом. В нынешнем году вместе с художником Аполлоном Майковым основал Союз русского народа (СРН). В день празднования Собора Архистратига Михаила Александр Дубровин был избран председателем Главного совета Союза русского народа. Дубровин был издателем и редактором партийной газеты «Русское знамя», на страницах которой пропагандировались монархические идеи, критиковалась деятельность Государственной думы, либералов и левых радикалов, публиковались антисемитские статьи. Газета выходила под девизом «За Веру Православную, Царя Самодержавного, Отечество нераздельное и Россию для Русских». Обширную медицинскую практику Дубровин выгодно продал. Однако в отдельных случаях, по старой памяти, продолжает выезжать на особо денежные вызовы богатых фабрикантов и представителей высшего света. Вздохнув, Лавров спрятал справку в шкап для бумаг. Ничего не поделаешь, придется временно «перекраситься» в радикала-максималиста. Но при этом «революционный налет» надо провести после отъезда Витте, чтобы Дубровин не успел своего исполнителя предупредить… ⁂ Железнодорожный экспресс «Санкт-Петербург – Берлин» с прицепным вагоном русской делегации не успел еще достучать колесами до Минска, а Новицкий уже в который раз успел пожалеть, что отказался от предложения Витте занять отдельное купе. Его сосед, старый камердинер великого реформатора Матвей, неустанно брюзжал, ворчал и даже пробовал покрикивать на нового секретаря его высокопревосходительства. При этом хитрый старик, не желая вступать с ним в конфликт, большинство своих упреков и въедливых замечаний облекал в форму сетований в адрес нынешней молодежи. – Да-с, вот такая нынче молодежь пошла, – бурчал старик, заставив почти все купе чемоданами и дорожными сундуками своего хозяина и бесконечно перекладывая и рассматривая каждый сюртук Витте или платье его супруги. – Едут за господский счет аж в самую Америку, а нет чтобы побеспокоиться об его высокопревосходительстве. Поспрошать – не надобно ли чего по секретарской части? В дверь купе коротко стукнули, и в неширокой щели мелькнула рыжеватая бородка и внимательный глаз Витте: – Андрэ, вы не могли бы, голубчик, заглянуть ко мне? – Сей момент… Если не срочно, то я к вашим услугам через пять минут, ваше высокопревосходительство, – откликнулся Новицкий. – Хорошо, я подожду… – Эх, не служила нынешняя молодежь при старых господах! – сердито забормотал камердинер. – Попробовал бы я так нахально ответить отцу его высокопревосходительства, светлой памяти Юлию Федоровичу, или его супруге Екатерине Андреевне, дочери саратовского губернатора! По щекам бы отхлестали наглеца так, что дня два как свекла ходил бы… – Помолчал бы ты, Матвей, – рассеянно отозвался Новицкий. – Я же занят, Сергей Юльевич знает… Новицкий как раз изучал список пассажиров поезда, сравнивая фамилии с реестром состоящих на учете в охранке революционеров-максималистов. Список пассажиров, переданный по телеграфу Лавровым, ему передал на станции Витебска начальник тамошнего вокзала. Реестр же попал в руки Новицкого еще на дебаркадере Варшавского вокзала столицы, из рук железнодорожного чина, украшенного густой бородой, под которой подпоручик с трудом узнал Медникова. А узнавши Евстратия, Новицкий едва не прыснул от смеха, на что старый сыщик сделал страшные глаза и украдкой показал внушительный кулак. Возможность подобной сверки обсуждалась Новицким и Лавровым незадолго до отъезда подпоручика, и оба пришли к единодушному мнению, что это, скорее всего, ничего не даст. Если на «охоту» за Витте вышел один из «стипендиатов охранки», то едет он, скорее всего, по чужому паспорту, выданному в канцелярии полковника Герасимова. А то и вовсе может сесть на поезд не в Петербурге, а в Минске или Варшаве… Но пренебрегать даже такой маловероятной возможностью вычислить противника не стоило.