– Он имел в виду какой-то конкретный ресторан, Одагири-сан? – Нет, ресторан я предложил сам. Однорукий не возражал. Удалось выяснить, куда был сделан третий звонок? – Пока нет, Одагири-сан, – Мори с сожалением развел руками. – Этот остолоп Ван не рискнул подслушать. Я связался с нашим человеком с подстанции, и он сообщил, что звонки из общественных телефонов почти никогда не прослушиваются. У них есть список неблагонадежных и подозрительных абонентов, и все внимание обращено на них. Сейчас сюда привезут телефониста, который дежурил во время третьего звонка Однорукого: иногда они подслушивают разговоры просто из любопытства. Консул бросил на Мори быстрый взгляд. – Мне не нравится этот третий звонок, Мори. То, что Однорукий звонил мне и в банк, – это понятно. Кстати: передайте Вану, чтобы он непременно узнал, что именно связывает Однорукого с Шотландским банком! – Даже если наш гость запретит Вану идти с ним в банк, я смогу это выяснить и сам. – Отрадно слышать. Но этот проклятый третий звонок, Мори! Кому еще мог звонить человек, только что приехавший в Шанхай и ранее тут не бывавший? – Я лично допрошу телефониста. Но не исключаю, что тот действительно не слушал разговор. Тогда ответ на ваш вопрос просто напрашивается, Одагири-сан: я думаю, что человек из Токио приехал не один. Первыми двумя звонками он усыпил бдительность Вана, а потом сообщил кому-то о своем прибытии. Если это так, то сообщник Однорукого наверняка прибыл в Шанхай раньше этого гэйдзина. Похоже, за нас взялись всерьез, Одагири-сан! – Поработайте с телефонистом как следует, Мори! Я тоже склоняюсь к вашей версии, но… Почему он не позвонил своему сообщнику сразу же после того, как связался со мной? – Я тоже много думал об этом, – почтительно поклонился Мори. – Здесь надо рассматривать два варианта, Одагири-сан. Либо он должен был звонить в строго определенное время, либо сообщил о ресторане, в который вы его пригласили. – Зачем? – Не знаю, Одагири-сан. Возможно, он хочет показать сообщнику всю верхушку Шанхайской резидентуры. – Странный звонок… Очень странный, Мори! Может, нам поехать в другой ресторан? На всякий случай? Скажем, что в названном мной оказался плохой выбор блюд, или что-нибудь еще… – Простите, Одагири-сан, но в этом случае Однорукий может заподозрить что-то. И добьется своей цели иным путем, незаметно для нас. Лучше заранее направить в ресторан «Серебряный заоблачный дождь» несколько опытных агентов, которые и обеспечат нашу безопасность, и будут наблюдать за другими гостями. – Это разумно, Мори. Займитесь этим, пожалуйста. Консул тяжело поднялся с подушек и направился к своему рабочему столу. Вслед за ним встал, бросив свой недопитый чай, и Мори. Поклонившись в спину Одагири, он выскользнул из кабинета и направился в подвальное помещение консульства, где, помимо всего прочего, была оборудована и специальная, полностью звукоизолированная комната для допросов. Спускаясь по лестнице, Ёситаро Мори спрашивал себя: не допустил ли он ошибки, умолчав о самой главной находке, сделанной в квартире Однорукого? Этой находкой было служебное удостоверение майора контрразведки Генерального штаба сухопутных Императорских сил Японии, тщательно спрятанное в крышке одного из чемоданов Однорукого. Сам Мори не был ни контрразведчиком, ни засланным в пятерку консула предателем. Несколько довоенных лет он провел в России и паре других стран Европы, легко справляясь с обязанностями резидента под прикрытием дипломатической службы. А еще он был умным человеком, и, сразу увидев поистине безграничные возможности Шанхайской резидентуры, решил сыграть свою игру… Глава двадцать четвертая Санкт-Петербург Проводив Дубровина, генерал Трепов походил по кабинету, выпил еще водки и, сняв лакированную трубку телефона, потребовал соединить его с начальником Охранного отделения полковником Герасимовым. – Александр Васильевич? Трепов… Дело есть небольшое. Подъехал бы, что ли… – Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! – Тихо ты! Не рявкай, аки медведь! – поморщился Трепов. Сам поминутно говоря на повышенных тонах, от других он рявканья не терпел. – И имени моего не называй, коли есть в кабинете кто… Я что сказать-то хочу? Разговор у нас приватный, потому приезжай к шести часам сразу в Царские теплицы. Знаешь сие место? – Так точно, знаю. – Экипаж свой оставишь у Царской фермы, за забором. Дальше – пешедралом двигай. Там калитка есть, охрану я предупрежу. По летнему времени в царских теплицах народу быть не должно, там и поговорим. Да смотри не опаздывай, время рассчитай верно, чтобы я не ждал! – Будет исполнено, ваше высокопревосходительство! ⁂ – Что же, сразу видно делового человека! – кивнул Витте. – Дело в том, господин полковник, что меня хотят убить… Лавров не стал всплескивать руками, восклицать сантименты типа: «Не может быть!» или «Какой ужас!» Внимательно поглядев на серьезное, но не испуганное лицо собеседника, он лишь спросил: – У вас есть тому веское подтверждение? Вместо ответа Витте живо поднялся, прошел в угол кабинета, принес и водрузил на столик между креслами небольшой деревянный ящик. Снял с него крышку, и продемонстрировал посетителю содержимое. Сверху в ящике был обыкновенный дешевый будильник, обложенный серыми полотняными свертками. Вынув будильник, Витте завел его и поставил перед гостем, подкрутив стрелку звонка так, чтобы механизм сработал через пару минут. Рассматривая будильник, Лавров обратил внимание, что звонковая чашечка с верхней части была снята, а на круглых боках закреплены две запаянные стеклянные трубочки. – Это адская машина, господин полковник. Бомба с часовым механизмом, – нарушил молчание хозяин дома. – Два таких «сюрприза» были опущены на веревках в дымовые трубы моего дома некоторое время назад. Не беспокойтесь: динамит заменен жестянками из-под чая, а в трубочках не кислота, а простая вода. Сейчас вы увидите, как эта гадость должна была сработать… Витте и его гость молча слушали громкое тиканье, наблюдали за движением минутной стрелки. И хотя Лавров был готов к демонстрации, он невольно вздрогнул, когда будильник громко щелкнул, и молоточек на его верхушке завибрировал. Из разбитых им трубочек на стол полилась вода. – Будильник был обложен пакетиками с каким-то химическим реактивом, который должен был воспламениться при попадании на него кислоты. И инициировать, как говорят артиллеристы, взрыв основного заряда динамита, – продолжил демонстрацию Витте. – Динамит из бомбы саперы артиллерийского управления взорвали на своем полигоне, и сообщили мне, что каждая из бомб, помещенная в тесной печной топке, могла превратить мой дом в руины. – Я читал об этих бомбах, о них писали все столичные газеты, – кивнул Лавров. – Правда, без технических подробностей: бомбы не сработали – и все… – Не все, господин полковник! Газетам подбросили и грязную версию: утверждалось, что я сам заложил в печки бомбы и поднял шум для саморекламы и дискредитации полиции. Следствие по этому делу велось охранкой формально. Вернее, вообще не велось: полковник Герасимов[185] и так знал, кто и зачем подложил мне бомбы! – Но зачем начальнику охранки взрывать ваш дом, рисковать не только карьерой, но и свободой? – недоверчиво поинтересовался Лавров. – Просто вы, видимо, не в курсе предшествующих событий и подробностей, Владимир Николаевич! В свое время я неоднократно предупреждал государя об опасности «безобразовской» авантюры в Корее. О том, что это может привести к войне с Японией. Когда я понял, что в авантюру замешан и брат царя, что лесная концессия в Корее находится под высочайшим патронажем, я не побоялся поднять шум в печати, вынес вопрос на заседание Государственной думы. И в результате, как вы знаете, попал в опалу, был снят с поста министра финансов. Но из политики не ушел. И продолжил свои попытки спасения России. Спасти же ее может отнюдь не самодержавие, а конституционная монархия. Будем откровенны, господин полковник: Николай II просто боится меня! Ему внушили, что я пробиваюсь в диктаторы, покушаюсь и на основы самодержавия, и на него лично! – Вы хотите убедить меня в том, что приказ о закладке бомб отдал государь!? Простите, не верю, ваше высокопревосходительство! Я не принадлежу к близкому окружению его величества и не слишком хорошо знаю самого государя. Но все-таки не настолько плохо, чтобы быть уверенным: Николай такой приказ отдать просто не мог, не посмел бы! У него совершенно иной характер. – А я и не утверждаю, что государь самолично велел взорвать мой особняк! Но возле него есть люди, перед которыми он не скрывает своих чувств и желаний! И которые вполне способны отдать свой приказ, чтобы выслужиться. Войти в еще большее доверие. Доставить государю удовольствие, наконец! Вы понимаете, кого я имею в виду, господин полковник? Лавров промолчал, взял в руки будильник с осколками разбитых трубочек, повертел его перед глазами. Трепов, подумал он. Генерал Трепов, вошедший в доверие Николая настолько, что под него была создана должность петербургского генерал-губернатора. Кому была переподчинен весь аппарат полиции России. Мог ли он отдать прямой приказ об убийстве строптивого министра? Вероятно, мог… Но все же сомнительно. Вот затормозить расследование покушения на Витте, замотать дело – он мог вполне! А сегодняшний «интимный» обед государя с монархистами-черносотенцами? Лавров сразу вспомнил фанатичные, кликушеские тосты гостей императора. Их налитые кровью глаза, когда они кричали о том, что не дадут в обиду «надёжу-государя». Эти же люди творили еврейские погромы, с хоругвями и портретами императора шли убивать евреев только за то, что те были евреями… Лавров знал, что полиция, даже предупрежденная о предстоящих погромах, действовала удивительно вяло, практически не препятствовала разнузданной бойне в местечковых окраинных зонах, определяемых как «черта еврейской оседлости». А если кого из погромщиков и арестовывала, то быстро выпускала без последствий. А император приглашает монархистов из Союза русского народа на «интимные» обеды… Может, и вправду не знает о них всей правды? Хотя стоп: как это не знает, если приглашает их к себе тайно, без афиширования, не планируя такие мероприятия и не занося их в протоколы царских приемов и аудиенций. А с какой ребячьей гордостью он слушал сегодня верноподданнические тосты, как упоенно внимал «гласу простого народа»… Из глубокой задумчивости Лаврова вывела режущая боль в пальцах: вертя в руках будильник, он порезал палец об осколок взрывателя. Он поднял глава на Витте: тот, откинувшись на спинку кресла и сложив на груди руки, внимательно и, как показалось Лаврову, с долей насмешки наблюдал за своим гостем. Лавров кашлянул, отвел взгляд, сразу вспомнив и то, что молва приписывала великому реформатору дар чтения мыслей. – Насколько я помню, ваше высокопревосходительство, газеты писали о троих злоумышленниках с «адскими машинами»? Двое из них имели какое-то отношение к Союзу русского народа, если не ошибаюсь? – Если быть точным, то только один. Некто Казанцев. Именно ему полковник Герасимов прислал на подмогу двух своих «стипендиатов»[186], рабочих завода Тильманса Федорова и Степанова[187]. Тем заморочили головы: надо, мол, взорвать особняк высокопоставленного «предателя народных интересов». Казанцев специально съездил за бомбами в Москву, взял их – знаете у кого, Владимир Николаевич? У его высокоблагородия господина Буксгевдена, чиновника для особых поручений при московском генерал-губернаторе, – криво улыбнулся Витте. – От себя добавлю, что господин Бускгевден – один из активистов СРН. Итак, они ночью через крышу конюшни моего соседа, господина Линдваля, забрались на крышу моего особняка, спустили бомбы на веревках в печные трубы. – Отчего же бомбы не ворвались? – А вы заведите снова будильник на пару минут и вложите его в ящик, – предложил Витте. – Мне кажется, что вы сможете назвать причину неудачи мерзавцев сами. Заинтригованный Лавров так и сделал. И, дождавшись сработки будильника, помещенного в тесный ящик, увидел, что молоточек не достает до взрывателей, бьет по стенкам ящика. – Ящик слишком узок, – медленно констатировал он. – Вот чего не учли покусители… – Совершенно верно, господин полковник, – кивнул Витте. – Сразу после неудавшегося покушения подрывники уехали в Москву, где Федоров, по наущению Казанцева, застрелил депутата Государственной дума профессора Иллоса. С новой бомбой эта парочка снова поехала в Петербург, чтобы довести дело со мной до конца. Однако Федоров, узнав из газет фамилию застреленного им профессора, понял, что стал марионеткой в чужих руках. И убил Казанцева ударом ножа в шею, когда тот снаряжал новую бомбу. А убив, пошел сознаваться в полицию. Герасимов запаниковал, отговорил убийцу от признания и спешно переправил его в Финляндию. Позже Федоров оказался в Париже и дал интервью газете «Матэн», в которой рассказал все подробности покушения и на меня, и на Иллоса. – Я что-то слышал по этому поводу, – кивнул Лавров. – Федоров был арестован во Франции, но России его не выдали… – Ну еще бы! – фыркнул Витте. – Еще бы: тогда голословное обвинение превратилось бы в свидетельские показания! Насколько я знаю, французский посол специально испрашивал Николая – заинтересована ли Россия и лично его императорское величество в выдаче бомбиста? – И что государь? – Николай ясно дал понять, что в России хватает проблем и без Федорова. Помолчав, Лавров поинтересовался: – В чем же все-таки вы видите причину такой ненависти к вам, ваше высокопревосходительство? – Элементарно, – пожал плечами Витте. – Государь, как я уже упоминал, просто боится меня. К тому же он узнал, что я работаю над серьезной монографией, посвященной причинам войны с Японией и раскрывающей некоторые предшествующие войне события на Дальнем Востоке. Он неоднократно просил меня дать ему материалы этой монографии для высочайшего ознакомления – и сам, и через министра двора Фредерикса. Но я всякий раз отказывался – по причинам, которые вам должны быть понятны, господин полковник! – Ваши опасения мне понятны, – кивнул Лавров. И, собравшись с духом, решил-таки спросить про то, о чем давно шептал весь Петербург. – Ваше высокопревосходительство, а с господином Лопухиным вы близко знакомы? – С каким именно? – деловито нахмурился Витте. – Лопухины – древний дворянский род, возвысившийся, как вы, вероятно, знаете, благодаря браку Петра Первого и Евдокии Лопухиной. Я довольно близко знаком с действительным статским советником Владимиром Борисовичем Лопухиным[188], директором департамента общих дел МИДа… – Ваше высокопревосходительство, я имею в виду другого Лопухина, экс-директора Департамента полиции, – с понимающей улыбкой поправил Лавров. – Ах, этого… С Алексеем Александровичем мое знакомство носило шапочный характер, признаться.