Переглянувшись, генерал и ротмистр враз мелко перекрестились. Оправили мундиры и зашагали в указанном направлении. – Ах ты, рыжий негодяй! – донеслось вскоре до их ушей. – Немедленно отдай трость, слышишь?! – Это он с собакой апортирует[131], – хрипло шепнул Сахаров. – Может, не будем отвлекать его величество? Подождем, ротмистр? – Этак до вечера прождать можно! – И Лавров решительно зашагал вперед. Снова перекрестив пупок, министр нехотя последовал за ним. При приближении незнакомцев бело-рыжий пес выпустил наконец удерживаемую зубами трость, и с самым дружелюбным видом помчался навстречу офицерам. Обнюхав сапоги ротмистра, собака припала перед ним на передние лапы, а потом вознамерилась прыгнуть на грудь. – Иман, не сметь! – строго окликнул любимца Николай, и, чтобы отвлечь пса от фамильярностей с посетителями, швырнул трость за спину. Иман, мгновенно позабыв о людях, с которыми ему так хотелось поближе познакомиться, сломя голову помчался за апортом. – Здравия желаем, ваше величество! – разом рявкнули генерал и ротмистр, останавливаясь и козыряя. Император руку до козырька не донес, углядел какую-то соринку на кителе и принялся ее стряхивать. Однако улыбнулся приветливо: – Здравствуйте, господа, здравствуйте! А я вспомнил твое лицо! – обратился он к Лаврову. – Ты ведь, ротмистр, представлялся мне по поводу вступления в должность… Кажется, в Зимнем? – Точно так, ваше величество! Николай кивнул и повернул голову к военному министру: – Бумаги, о которых я просил, мною получены. Виктор Викторович, ты не присядешь на скамейку, пока мы с ротмистром немного погуляем и побеседуем? А ежели возникнут какие-либо вопросы к тебе, мы обговорим это позже… Сахаров кинул руку к козырьку и с великим облегчением обернулся, ища глазами скамейку. – Лавров – а дальше? – Царь легко прикоснувшись к локтю ротмистра, направил его в длинную, закругляющуюся в перспективе аллею. – Владимир Николаевич, ваше величество. – Так как же мы с тобой, ротмистр, войну с японцами-то проворонили? Нет, я помню: все признаки надвигающееся войны были налицо. Но ведь мы, зная о неизбежном, все же старались японцев лишний раз не раздражать… Хотя теперь, оглядываясь назад, иногда начинаю думать – не было ли эта сдержанность ошибкой? Не была ли принята самураями превратно, как знак слабости? Лавров молчал. Он понимал, что вопросы задаются не ему, самодержец лишь рассуждает вслух. Голос у Николая был, как и передавали, был мягкий, двигался он тоже как-то мягко, заложив руки за спину и лишь часто прикасаясь рукой в белой перчатке к аккуратной рыжеватой бородке, словно проверял – на месте ли она? На собеседника Николай тоже не глядел, лишь изредка углом зрения удостоверялся, что тот еще рядом, еще слушает. Внезапно царь остановился, повернулся к Лаврову, и, по-прежнему не поднимая глаз от его начищенных сапог, строго спросил: – А почему, собственно, ты до сих пор ротмистр? И представлялся с должной выслугой лет[132], и должность у тебя, прямо скажем, генеральская. И времени с начала действий Разведочного отделения много прошло – а ты всё ротмистр! Не заслужил? – В Генеральном штабе виднее, ваше величество, – уклончиво ответил Лавров. И в самом деле: ну не жаловаться же царю, что в Генштабе его словно вообще не замечали, а из наградных списков – это Лавров знал доподлинно – трижды вычеркивала чья-то властная рука. Николай кивнул и снова двинулся по дорожке: – Вот и еще одна ошибка генерала Куропаткина, – констатировал император. – Эх, Алексей Николаевич! Такую службу новую предложил создать. И человека, сразу видно, нашел на сию должность самого что ни есть подходящего. А того не сообразил, что у нас в России не должность, а чин подлинную власть дает! Ему бы сразу с той докладной запиской и представление на тебя оформить, хотя бы на подполковника… И на Дальнем Востоке генерал тоже… Медленно, скажем, соображает, – Николай II огорченно взмахнул рукой. – Нет, прав был Скобелев, земля ему пухом, светлая голова все-таки у человека была! Говорил ведь он Куропаткину, мне передавали: «Не пригоден ты для первых должностей, мол, Алексей Николаевич! Думаешь долго…»[133] Помолчав, Николай искоса бросил на Лаврова быстрый взгляд: – И моя, без сомнения, тогда ошибка была: не сообразил я тогда, ротмистр, признаюсь как на духу! Да и то сказать: откуда бы опыту взяться? Только что из-под родительского крыла батюшки моего, императора Александра III: не приобщали меня в юности к государственным делам! Да-с… Но всякая ошибка хороша тем, что есть возможность ее исправить, и дело поправить! Так что мы ее нынче и исправляем… полковник Лавров! Николай остановился и впервые поглядел офицеру прямо в глаза. – За четыре года Разведочным отделением сделано немало, я поглядел. Много врагов внутренних выявил, полковник, спасибо тебе! Так что будем считать, что подполковника ты получил при назначении, а нынче через чин «прыгнул» и подвинулся наверх за заслуги! Высочайший указ сегодня вечером подпишу. Рад, полковник[134]? – Служу царю и Отечеству! – Лавров лихо бросил к круглой шапке с вырезом впереди и голубым донцем руку. – Доверие и честь, мне оказанную, постараюсь оправдать, ваше величество! – Постарайся, полковник! – серьезно кивнул Николай. – И самое главное: чтобы твое отделение названию своему отвечало, разведочным было! Понимаешь, что я имею в виду? – Понимаю, ваше величество! – А раз понимаешь, тогда отвечай как на духу, полковник: отчего до сих пор русская разведка из колыбели еще не вышла? Тут Лавров мог сказать много: и про разноподчиненность ведомственных разведок, и про несогласованность и ревнивость их начальства, и про «подножки», в избытке подставляемые Департаментом полиции, взявшимся не за свое дело. Но сие больше походило бы на попытку оправдания, а оправдываться Лавров не любил. Поэтому ответил коротко: – Не на том экономили, ваше величество! Весь бюджет вверенного мне Разведочного отделения был вшестеро меньше того, что японцы тратили на свою разведку в России. А кроме них, и немцы как орудовали, так и орудуют у нас. И австрияки, и англичане. Совершенно несопоставимые цифры, ваше величество! Причем замечу, что реальная отдача от глубокой разведки в тылу врага, отсутствием коей меня попрекают, не сразу видна. – Понимаю, понимаю, полковник, – Николай подобрал с земли веточку, оборвал с нее сучки и листья. – А скажи-ка мне, полковник, велика ли передышка, по твоему разумению, у нас после японской кампании будет? С кем оружие скрестим и когда? – С Германией, ваше величество! А то и с Австро-Венгрией. А вот когда – не умею гадать, ваше величество! Полагаю, что лет семь – десять передышки у России будет… – Лет семь-десять, – задумчиво повторил Николай. – Ну а до того времени поспеешь с разведкой, полковник? – Коли финансирование до конца года получу – поспеем, ваше величество! – Ишь ты! – невесело усмехнулся Николай и кивнул наверх, на зашторенные окна второго этажа. – Видишь во втором этаже человека за шторами? Это господин Мейер аудиенции ждет, посол американского президента. Привез, как мне доложили, предложение о посредничестве президента в переговорах о мире, с коим японцы к Америке обратились. Мир нынче не только им, но и нам нужен, полковник! Закрома у России не бездонные! А ты о финансировании разведочного дела ходатайствуешь… А если контрибуцию платить придется? – Россия никогда и никому военных контрибуций не платила, ваше величество! – твердо заявил Лавров. – Но мы можем и подождать! Могу, кстати говоря, выдать вашему величеству один наш секрет: есть у меня в Японии один агент законсервированный. Так вот, этот агент, чтобы легенду внедрения поддержать, своё наследство на алтарь Отечества без колебаний положил! – «Легенду внедрения»? – переспросил император. – А что это на вашем профессиональном языке означает? – Это означает, ваше величество, мотивацию своего пребывания в глубоком тылу врага. Больше, прошу простить, сказать ничего не могу! – И не надо, полковник. Секреты хранить надобно, – кивнул Николай. – Финансирование, говоришь? Ладно: экономия на разведке, как нас японская кампания научила, слишком дорого державе обойтись может. Будет тебе финансирование, полковник! Напомни после переговоров – изыщем! Негоже, чтобы люди свои личные средства в подпорки государственные превращали! И про это напомни – когда время придет. Когда можно будет – договорились, господин полковник? – Слушаюсь, ваше величество! Император вытянул золотой брегет, щелкнул крышкой. – Есть еще у меня минут пять до аудиенции. И дело есть к тебе, полковник. – Я весь внимание, ваше величество! – Скажу откровенно: переговоры – дело решенное. Где и когда – пока не знаю. А вот с составом делегацией российских представителей на сии переговоры у меня пока сомнения есть. Веришь ли, полковник, такой вот нонсенс получается: наиболее подходящему кандидату в главноуправлящие мирной делегации веры у меня нету. Зато есть подозрения, и нешуточные, что он к январским беспорядкам некоторым образом причастен! Может твое Разведочное отделение расстараться, проверить кое-какие факты? – Может, ваше величество! – Не спеши соглашаться, полковник! Сей человек двух государей европейских не побоялся, заем для России сорвал. Такой и раздавит – опомниться не успеешь. – Назовите имя, ваше величество! – Имя назову, – кивнул император. – Есть ли еще просьбы, пожелания, полковник? – Есть, ваше величество! – решился Лавров. – Ну, излагай тогда быстрее, неудобно все-таки американца ждать заставлять! – У Департамента полиции, ваше величество, судя по многочисленным его вмешательствам в дела контрразведки, своих дел маловато. Сколько лет ненужная никому «война» с нами ведется… И если б вы, ваше величество подсказали директору Департамента, его превосходительству Гарину[135]… – Чести много – государю департаментским всяким внушения делать, – неожиданно брюзгливо прервал его Николай. – Булыгину[136] подскажу при случае… Все? И, уже пряча золотой брегет в кармашек под китель, вдруг передумал. Отстегнул цепочку, протянул бесценные часы Лаврову: – Вот, передай тому человеку в Японии – коли живым оттуда вернется. А не вернется – семье его, в знак моей царской благодарности за его – как ты сказал? За легенду внедрения, да! – Благодарю, ваше величество… Коли вернется, конечно… Вот только семья у моего человечка тоже там, в Японии. В заложниках, как вы понимаете, ваше величество! Некому передавать будет, если что случится! Некоторое время Николай молча глядел на Лаврова, потом перекрестил его, протянул руку: – Боже, постигну ли я когда-нибудь тебя, Россия? – прошептал император, часто моргая глазами, – откашлялся и закончил. – Бумаги необходимые, в том числе и твои полномочия, мною утвержденные, нынче же в штаб перешлю! Иман, пошли! Домой! А то господин Мейер последнее терпение потеряет! Услышав свое имя, колли, в продолжении все прогулки трусивший рядом с императором, поднял уши домиком, повилял пушистым поленом хвоста ротмистру, на его глазах произведенному в полковники и вприпрыжку бросился следом за хозяином. Лавров, откозыряв вслед Николаю, развернулся и в глубокой задумчивости пошел разыскивать военного министра: негоже было бросать старика в парке, хоть и императорском. Извелся, поди, в ожидании… Найдя военного министра, Лавров откозырял: – Аудиенция закончена, ваше высокопревосходительство! Вопросов к вам у государя не возникло – так что можно возвращаться в Петербург! – Нету вопросов? Ну и слава богу, – порадовался Сахаров, тяжело поднимаясь со скамейки. – Пойдемте, ротмистр! – Прошу прощения, господин военный министр: с сегодняшнего дня не ротмистр, а полковник! – весело доложил Лавров. Оправившись от легкого шока, вызванного новостью, Сахаров покрутил головой: – С вашей прытью, рот… То бишь, полковник, извините! С вашей прытью и мое кресло занять недолго!