– Никак нет, ваше величество: старшей, Ниночке, только 12 годков… – Маленькие детки – небольшие бедки, – задумчиво пробормотал Александр. – А вот я, брат, наследника своего, Николая, нынче же обженить должен! Пока сам живой еще… – Ну что вы, ваше величество! Вы скоро поправитесь, и… – Молчи, Зволянский, не ври! Недолго уж мне осталось, чувствую. Потому и поторопил сватовство наследника. Мечтал, честно тебе признаюсь, на англицкой принцессе его поженить, на Ольге. Но куда там! Влюбился без памяти в Алике свою, Гессенскую и слышать больше ни о ком не хочет! Помчался весной к ней на «Полярной звезде» свататься. А она же лютеранка, Аликс-то! Отказала в первый раз Николаю моему, не сочла возможным веру переменить. Ну, думаю, услыхал Бог мои молитвы. Ан нет! Согласилась все-таки. Вот, примчалась… Александр достал из ящика стола две коробочки, обшитые бархатом, вынул из них долгожданные блесны от Фаберже, подержал в руках и небрежно, без коробок, бросил снова в ящик. – Приехала, – продолжил он. – Примчалась! А с чего ей отказываться-то от такой партии? Короны – не пуговицы, на земле не валяются…[60] – Может, не стоит расстраиваться так, ваше величество? – набравшись смелости, счел возможным утешить императора Зволянский. – Если политической партии сопутствует любовь, разве это плохо? – Помолчи, Зволянский! Любовь! Любовь любовью, а не знаешь ты того, что я знаю! Александр с тоской поглядел на то место на столе, где стоял заветный кувшин с «дальней фермы», вздохнул: – Не знаешь ты, Зволянский, хоть и директор Департамента полиции, того, что семья избранницы моего Николая, как и весь гессенский род, несет на себе тяжкое проклятие тяжелой наследственной болезни… Как ее – гемофилия… вот! И что все больные гемофилией страдают повышенной кровоточивостью. Несворачиваемость крови, по-русски если сказать. А главная гадость-то в том, что болезнь сия наследственная. И передается по женской линии, однако отражается только на мужском потомстве[61]. Знаешь, что это означает, Зволянский? Что у моих внуков мужского рода даже царапина или вырванный зуб могут вызвать неостановимое кровотечение, грозящее смертью! Потрясенный Зволянский молчал, не зная, что и сказать. Александр же, словно жалея о сказанном, откашлялся, развернулся к столу и придвинул поближе первую кипу бумаг. – Поезжай с Богом, Зволянский! За службу спасибо – поезжай, храни тебя Бог! Думаю, не свидимся более – прощай! ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Медников собрал четырех лучших своих филеров – трех москвичей, привезенных с собой из Москвы, и одного местного, весьма смекалистого. Расстелил на столе крупномасштабную карту Санкт-Петербурга, нашел и обвел красным кружком особняк полковника Архипова. – Вот вам задание особой важности, господа хорошие. Надо найти в этом околотке магазин, где торгуют табаком. Причем не только простым, но и ароматизированным. Я не знаток, но, полагаю, трубочным, дорогим. Есть подсказочка: ходу до этого магазина от обозначенного на карте дома – не более десяти минут быстрым шагом! – И только-то? – насмешливо фыркнул один из москвичей. – На таком задании, Евстратий Павлович, наградных не заработаешь! – А вот это как сказать, Петюня, – покачал головой Медников. – Смотря как искать станешь и что найдешь, окромя этого магазина. – Давай, выкладывай все как есть, Палыч! – по-серьезному вмешался питерский филер. – Дело вот какое: в шесть пятнадцать утра из этого дома вышел человек в коричневом плаще с капюшоном, какие католические особы священного звания обычно носят. Вернулся в дом этот человек через двадцать минут, в шесть тридцать пять утра. Двадцать минут он отсутствовал – это по десять туда и обратно, потому как бегать в такую рань несподручно: те же дворники обязательно заметят, а то и засвистят. А внимание привлекать этому человеку к себе, полагаю, нежелательно было. Так что собирайтесь, братцы, и вперед! На дежурных пролетках до означенного дома доедем, а там разбежимся. Перед тем как филерам разойтись, Медников еще раз напутствовал их: – Всех дворников окрест опрашивать! Дело было позавчера утром, фигура в коричневом плаще – приметная. Кроме того, в шесть часов у дворников рабочий день начинается. Думаю, что найдем, и маршрут отследим. Договаривайтесь, кто в какую сторону пойдет. В лавках и магазинах – боже упаси спрашивать про фигуру в плаще! Сбор – время вам с лихвою даю – через час, в трактире Никодимыча. Я на карте вам его показывал. Ну, с Богом, робяты! Через час все пятеро, включая начальника, были в трактире. Достав свою знаменитую записную книжку, Медников по очереди записал донесения каждого из филеров. Потом, прицыкнув, чтобы молчали, долго составлял в той же книжке то ли схему, то ли список. Филеры нервно позевывали, ловя ноздрями сивушные ароматы, витавшие в трактире, с завистью поглядывали на свободных людей, легко звякающих штофами и полуштофами. Однако при начальнике-старовере, который не пил и не курил, про «заслуженный расслабон» никто и не помышлял. Медников наконец закончил писать, сумрачно оглядел свое «воинство» и заговорил: – Молодцом, робяты, поработали! Выношу пока устную благодарность – потому как основная работа еще впереди. Итак, что же у нас получается: «плащ» вышел из дому в шесть пятнадцать, повернул налево и быстрым шагом направился в сторону Фонтанки. На этом маршруте его приметили два дворника. Время – совпадает. Дальше «плащ» повернул в сторону проспекта, а там, язви его в душу, сразу четыре лавки подряд, где табак можно купить! Плюс аптека Френкеля, где на европейский манер продают не только лекарства, но и духи, кельнскую воду и прочую дребедень – включая и трубочный табак в голландских кисетах. И вот тут у нас, братцы, казус выходит: лавки открываются в восемь утра, а одна и вовсе в девять. Аптека, по закону, должна работать круглосуточно, но там-то «зелье» в кисетах продают! Бочкового нету! А табаком этим полы плаща более всего пахнут! А что касаемо времени, так от всех пяти точек до дома полковника можно за десять минут дойти, тут все сходится. Филеры, насупившись, молчали. – Ну, у кого какие соображения будут, робяты? – с надеждой спросил Медников. – А плащ тот насчет карманов проверил, Евстратий Палыч? – спросил Петюня. – Ежели наш «католик» в аптеке табачок прикупил и куда-то в карман «заныкал»? – Проверял, братцы: нету там карманов. Были бы – в первую голову их обнюхал, не первый день на свете живу! – махнул рукой Медников. – Одно соображение тогда остается, Палыч: кто-то из лавочников ждал в это время нашего «католика». – А больше, пожалуй, ничего и не остается, – мрачно резюмировал Медников. – Как мне мыслится, от агента его хозяева вестей ждали. Вот человек в коричневом плаще спозаранку и вышел из дома, чтобы записочку или письмецо оставить. Упредить, стало быть, кого следует о грядущем мероприятии. – Каком? – сорвалось у питерского филера. – А вот этого, братцы, вам пока знать не надобно, – строго пресек его Медников. – Одно могу сказать: важное было мероприятие. И ежели бы я время его проведения на сутки вперед не перенес – всяко могло кончиться. Даже и смертоубийством! – Дела… – вздохнул кто-то. – И что теперь делать? – Как что? Работать! – невесело усмехнулся Медников. – С налету не получилось – стараться придется, время тратить! Пойду сейчас в околоток, поспрошаю насчет дворников, которые в домах близко от лавок живут. Полномочиев у меня, слава богу, хватит – придется, братцы, нам этих дворников заменять. И наблюдать за лавками этими круглосуточно, язви их! – Тю-ю! – присвистнул Петюня. – Выходит, ждать, пока «плащ» новое письмо понесет? А когда понесет-то? Так и год можно метлой отмахать, и больше его не увидеть! – Не скули! Тот «плащ» не сегодня-завтра из города Петербурга съедет, в гостях он тут, у полковника. Мыслится мне, что случайно та одежка была использована – просто под руку попала. А одна из этих лавок используется как «почтовый ящик». Туда наш человечек из дома Архипова время от времени записки относит. Вот и думайте: раз «почта» поступает, значит, кто-то и забирать ее должен! Как по-вашему, робяты? – Как же иначе, Палыч! Ясно дело! – Стало быть, наше наблюдение за «почтовым ящиком» поможет нам не только человека из дома полковника выследить, но и «почтальона»! Да, вот еще что сделать надобно! Вот вам, робяты, по рублику на расходы – обойдите те четыре лавки и купите ароматизированного табаку всех сортов, какие только есть. Прежде всего – бочкового. Только вместе, в одном кармане, не носите, чтобы запах не путался! А я весь ваш «улов» перенюхаю – вдруг сразу узнаю! Ну что, пошли? На прощанье Медников подмигнул: – А письмишко я постараюсь организовать. И как можно быстрее. Но прежде в околоток идти надо, наблюдение организовывать! * * * – Известия от господина Зволянского? – переспросил Архипов, глядя на визитера непонятным взглядом. – Хотя – да, ты же его доверенное, так сказать, лицо! Есть известие, прислал он служебную депешу в местную охранку сегодня ночью. На мой адрес не стал посылать, чтобы внимания лишнего не привлекать – а господина Вельбицкого, видимо, предупредил. Прислал тот утром записочку, что директор уже выехал из Ливадии, сегодня предполагает быть в Первопрестольной, а завтра, бог даст, и здесь будет. – Завтра, завтра, – пробормотал Медников. – Ну, с учетом отсутствия господина директора в городе Петербурге в течение нескольких суток своих дел у него накопилось великое множество. Так что завтра он у вас может и не появиться. А времечко-то не ждет-с, ваше высокоблагородие! «Подсадного» вашего вычислить давно следовало, а послезавтра, глядишь, и поздно будет! Поэтому, ваш-бродь, вопросец у меня к вам есть, а там, глядишь, и просьба великая образуется. – Евстратий, ты меня совсем запутал. Говори толком: что от меня требуется? – При упоминании о том, что в доме засел неприятельский агент, у Архипова испортилось настроение. – Не планируете ли вы, ваш-бродь, на ближайшее время какую-либо важную акцию с участием господина Агасфера? – Ну, знаешь, Медников, ты уже, гляжу, совсем в Генштаб нацелился! – сердито оборвал главного филера полковник. – Все тебе на блюдечке выложи! Не много на себя берешь, пользуясь доверием господина Зволянского? – Ваше высокоблагородие, господин полковник! Не извольте серчать, – заторопился Медников. – Мне ведь ваши тайны ни к чему, наше дело мужицкое, на подхвате стоим! А про акцию я спросил единственно потому, что очень уж хочется «подсадного» на свет божий выманить! – И не тебе одному! – остывая, буркнул Архипов. – Ты дело давай излагай! – Так я уже и вопросец задал: не затевается ли чего «громкого»? Что именно, мне знать и не обязательно! – Затевается. Господин Агасфер в Европу поехать должен этак примерно через неделю. Вот ждем возвращения господина Зволянского, чтобы детали обговорить… – Ага! Ага! И поедет он, я полагаю, не под своим именем? – Разумеется, нет! – Архипов и не собирался «вываливать» филеру секрет о том, что едет Агасфер под именем старшего адъютанта Главной императорской квартиры Полонского. – Ага! Ага! – Глаза у Медникова заблестели. – И все ваши люди, полагаю, про ту поездку знают! Так ведь? Вот что я вас попрошу, ваше высокоблагородие, в таком разе: придумайте что-нибудь экстраординарное для этой поездки. Что-нибудь такое, что может крайне заинтересовать господина фон Люциуса! Неважно что – ну, допустим, что повезет Агасфер с собой некий архиважный документ. Или должна у него состояться неожиданная встреча с кем-то! И сообщите об этом всем не позднее завтрашнего дня. А лучше, так и сегодня – так, чтобы все вхожие в ваш дом про новый «секрет» узнали! А как сообщите всем эту новость – так первому мне шепните, чтобы мои люди наготове были! – На «живца» хотите ловить? – догадался полковник. – А если у вашего «подсадного» другой канал связи? И как именно я тебе должен «шепнуть»? – С последним проще простого: телефонируйте господину Вельбицкому и попросите передать мне условную фразу – ерунду какую-нибудь. Скажем: прошу срочно передать Медникову, что аббат уехал расстроенный. Он ведь уехал? Архипов фыркнул: – Он действительно уехал нынче утром. И уехал расстроенный: что-то там на конференции не так, как он планировал, пошло. – Ну а насчет иного канала связи – ну что ж… Не получится по моей задумке – будем искать этот иной канал… – Все-таки в голове не укладывается, – пробормотал Архипов, донельзя расстроенный своим участием в навязанной этим мужланом «шпионской игре». – Ты только подумай, Евстратий: среди кого «подставного» ищем? Директор Департамента полиции, товарищ прокурора, военный министр, генерал, участник войн… – Думаю, мы все удивимся, когда «подсадного» определим! – мрачно предрек Медников и взялся за шапку. – Так я могу надеяться, ваш-бродь?