– А чего ж мы с этих «подлецов» спрашиваем? Да вы поглядите, господа! Один другого тощее и слабосильнее, не вам чета! Им и за неделю с одним деревом не справиться! – Ежели артельно, все равно попробовать можно, – стоял на своем старший писарь. – Всем миром навалиться – недели за четыре поле очистить можно! Хотя… – Пахать не на чем? – догадался Агасфер. – И время упущено, июнь кончается. Кстати, господа, а когда этим поселенцам участки выделили? Семена? – Семена на «Ярославле» только вместе с вашим высокоблагородием привезены, – буркнул писарь. – Тогда ж и землю расписали им – чего расписывать раньше, ежели неясно было насчет семян? – И что же им делать теперь? Семена до будущего года хранить? А есть что? Агасфер не ругался, говорил благожелательно, чертей, в отличие от прочего начальства, не сулил. И «свита» осмелела, стала осторожно поругивать высокое начальство в Петербурге: на бумаге, мол, все легко получается! – Вам бы с Ландсбергом, ваш-бродь, потолковать, с инженером окружного управления! – посоветовал ему на обратном пути в контору помощник смотрителя участка. – Он хоть и каторжник бывший, а человек понимающий! Не любят его у нас, но… Головастый, не отнимешь! Может, присоветует что-нибудь… – Что же он может тут присоветовать, господа? – Он на пол-острова, почитай, работы развернул. И пристань строит, и дороги бьет, подряды на строительство взял, на лесозаготовки… Арестантов на него, почитай, две тюрьмы работает! «Уроков»[79] у него уйма – может, и наших два десятка вахлаков пристроит, а? Агасфер задумчиво кивнул: встреча и знакомство с Ландсбергом входили в его планы. А тут и повод появился! На полдороге в пост Агасфер передумал возвращаться в смотрительскую контору, традиционно осаждаемую толпой поселенцев с прошениями в руках, и направил стопы в окружное полицейское управление. Прошения, кстати, были на редкость однообразны: просили выдать бабу для домообзаводства. В этом вопросе Агасфер помочь никак не мог: распределением женского контингента занимался не он. Да и не по душе ему была «раздача» женщин-арестанток. Едва попав на Сахалин и впервые столкнувшись с «бабьими просителями», он воспринял подобные прошения как физиологический каприз. И несколько раз пытался убедить ходоков взять вместо «хозяйки в дом» корову, либо пару поросят – благо каботажное судно из Николаевска нынче, всем на удивление, доставило на остров десятка три буренок и несколько огромных ящиков с визжащим свиным поголовьем. Однако большинство поселенцев категорически отказывались от скотины и требовали «бабов». – Вот чудак-человек! – искренне удивлялся поначалу Агасфер. – Да ведь ты пьяница, игрок – зачем тебе подруга? А от коровы молоко будет! Свиней, откормивши, забьешь и мясо продашь с выгодой… Поселенцы отвечали: – Коровенку взять – хорошо, конечно! Однако, господин начальник, невыгодно! – и начинали загибать корявые пальцы: – Во-первых, николаевские коровы нераздоенные, от иной и пары стаканов молока за день не получишь. Во-вторых, за корову выплачивать казне надо. Стало быть, не отойдешь от нее, проклятой, на выпас одну не выпустишь! Того и гляди, зарежут бродяги да беглые – и без коровы останешься, и с долгом. А то и сам без головы окажешься, коли заступаться полезешь. Свиньи – то ж самое, к тому же одну траву с сеном жрать не станут, проклятые! А баба – совсем другое дело! И за домом присмотр, и огородишко разведет во дворе какой-никакой. Щей, опять же, наварит… А то и на «фарт» пустить можно, особенно если не кривая, не косая и не старая – все копеечка в дом побежит! И платить в казну за нее не требуется… Не, господин начальник, баба куда лучше коровы-то! Именно поэтому на Сахалине поселенцы обивали пороги контор – от губернаторской до акушерской с бесконечными прошениями о «выдаче им женского сословия». ⁂ На крыльце полиции Агасфер был встречен выскочившим опрометью Федором Федоровичем фон Бунге с местной «газетой» в руках. – Слышали новость, Берг? – Бунге взмахнул «газетой», отчего несколько телеграфных ленточек, ее составляющих, отвалились и помчались по ветру. Пришлось вместе с Бунге и полицейским-караульным, на потеху всей улице, гоняться за «новостями». А одну из ленточек, занесенную на дерево, и вовсе снимать с помощью сбежавшихся мальчишек. Газеты как таковой на Сахалине, разумеется, не издавалось: по желчному замечанию того же Бунге, слишком мало газетчиков в России совершали преступления и попадали в каторгу. Небольшая типография, организованная тщанием предыдущего губернатора Мерказина, наличествовала. Типография была укомплектована тремя типографскими рабочими (двумя убийцами и одним грабителем) и даже метранпажем, попавшим в каторгу за поджог и нанесение телесных повреждений. Но, увы, для издания полноценной газеты этих кадров было все же маловато, и скучающие чиновники нашли выход из положения: на большой лист бумаги газетного формата наклеивали ленты телеграфных новостей, приходящих по подписке на остров. Рано утром метранпаж Савельев по дороге в типографию заскакивал в телеграфную контору, а затем с охапкой лент мчался обратно и с помощью клея создавал единственный экземпляр местной «газеты». Первыми читателями этого издания (не считая метранпажа) были его высокопревосходительство генерал Ляпунов и его дражайшая половина, а уж потом и остальные: вице-губернатор фон Бунге и прочие чиновники управления островом, в строгом соответствии с их чинами, исполняемыми должностями и общественным весом. Далее «газета» приходила к читателям столичного и Дуйского постов, и только на следующее утро с оказией отправлялась в Тымовское и Рыковское селения. Корсаковский округ сего плода цивилизации был лишен по причине большой отдаленности – впрочем, в посту Корсаковский была своя почтово-телеграфная контора. Однако, по ехидному утверждению того же Бунге, тамошние чиновники и офицеры предпочитали читать и перечитывать исключительно этикетки на водочных бутылках из Колониального фонда. Когда суета с ловлей газетных завершилась, фон Бунге, отдуваясь, вынужден был вернуться в кабинет, чтобы приклеить едва не утерянные строчки. Агасферу ничего не оставалось, как последовать за ним. – Вот, читайте! – ткнул Бунге перепачканным клеем пальцем в начало первой страницы. Склонившись над его плечом, Агасфер прочел сначала телеграфное сообщение об открытии регулярного железнодорожного движения по самой длинной в мире колее Петербург – Владивосток – Порт-Артур. Это стало возможным, когда Китайско-Восточная железная дорога, проходящая через Маньчжурию, была принята в постоянную эксплуатацию[80]. Начало регулярного движения ознаменовало собой также ввод в строй Великого Сибирского пути на всем его протяжении – хотя в рельсовой колее была небольшая водная «проплешина»: через Байкал приходилось переправлять поезда на специальном пароме. – А теперь читайте это! – Вице-губернатор указал на заметку, помещенную рядом, – из нее следовало, что военный министр Куропаткин следует со своей свитой из старших офицеров на спецпоезде на Дальний Восток, чтобы нанести визит вежливости в Японию. – А вот этого, батенька, в нашей «газете» нет! – И фон Бунге с торжеством извлек из кармана конверт с расшифрованным текстом секретной депеши на имя Ляпунова. – По прибытии во Владивосток Алексей Николаевич Куропаткин, пересев на крейсер «Аскольд», направляется в Токио. А уж после Японии намерен посетить Сахалин![81][81] Вот это была новость так новость! Так вот что имел в виду японец Ямада, поминая некоего старого друга! Откуда же у него все эти сведения? И про старого друга, и тем более про визит Куропаткина на Сахалин? Агасфер не раз поражался всеведению Ямады, хотя тот и из дома-то почти никогда не выходил, разве что лишь для посещения местного базарчика, где покупал свежую рыбу и кой-какие овощи. И тем не менее он часто оказывался в курсе всех последних островных (и не только!) слухов и сплетен. Единственной нестыковкой у японца было то, что Куропаткин может взять Агасфера с собой. Если имелось в виду включение в состав делегации, то как это можно было сделать, ежели Японию Куропаткин собирался посетить прежде Сахалина? Конечно, могущественному военному министру ничего не стоило по прибытии во Владивосток вызвать к себе Агасфера. Или организовать такой вызов, оставаясь в стороне. Но такое приглашение могло породить массу вопросов и, в конечно итоге, «расшифровать» Агасфера. Или японец имел в виду нечто другое? – Его высокопревосходительство уже в курсе, разумеется, – продолжал фон Бунге. – И намерен сегодня же на расширенном совещании обсудить меры по подготовке к столь знаменательному событию. Вы, господин фон Берг, разумеется, тоже приглашены в резиденцию Ляпунова к трем часам пополудни. Рекомендовал бы вам продумать и внести свои предложения по устройству торжественных мероприятий в рамках этого визита. – Не рано ли тревогу бить, Федор Федорович? – пошутил Агасфер. – Времени-то до визита господина военного министра – уйма. Ему до Владивостока неделю, не меньше, ехать! Там еще неделю положим на всяческие официальные мероприятия – кстати, он может и Порт-Артур до нас обревизовать. Потом Япония – дней десять, особенно учитывая страсть Алексея Николаевича к рыбалке. – К рыбалке? С удочкой? Вы шутите, Берг! Какая может быть удочка, когда такие дела на Дальнем Востоке творятся?! – Покойный государь Александр III, обожавший рыбалку, однажды в сердцах рявкнул на министра, осмелившегося напомнить ему про прибывших в Петербург и ожидающих аудиенции послов. Знаете, что он сказал? Когда русский царь рыбу ловит, Европа может и подождать! – Ха-ха! Это не анекдот, Михаил Карлович? – Думаю, что нет. Нечто подобное из уст государя я лично слышал в Ливадии – тогда он опробывал новые блесны от Фаберже, – хмыкнул Агасфер. – Но масштабы у этих «рыбаков», конечно, несравнимы! Алексей Николаевич, насколько я его знаю, никогда бы не позволил себе сказать такое, даже в шутку. – А вы настолько близко знакомы с военным министром? – осторожно поинтересовался Бунге. – Был когда-то знаком, – вздохнул Агасфер. – Но мы давно не виделись. И право, даже не знаю – соизволит ли Алексей Николаевич узнать старого знакомого? Свой «козырь» в виде личного автографа военного министра он решил пока попридержать. – Боже мой! Я и предположить не мог, в каких сферах вы вращались в столице! – всплеснул руками фон Бунге. – Вы позволите сообщить о вашем знакомстве нашему «судебному генералу»? – Не стоит, Федор Федорович! Право, не стоит. Я же говорю: много времени прошло. И вообще: надо ли мне лезть в подготовку торжественной встречи и прочие дела, Федор Федорович? Господина военного министра, судя по всему, на Сахалине будут интересовать чисто военные аспекты дела. Не каторгу же он, простите за прямоту, инспектировать едет! А оборонные вопросы в случае открытия военных действий с Японией – совершенно не моя епархия. – Забудьте вы про войну с Японией! – досадливо отмахнулся Бунге. – Никакой войны не будет. А если и будет, то Сахалин боевые действия, уверен, не затронут. Его высокопревосходительство думает так же. И его мнение разделяет все высшее военное руководство империи. Кроме того, существует международная конвенция, в одном из параграфов которой четко сформулировано: местности, употребляемые для ссылки и наказания преступников, не могут являться театром военных действий, не подлежат вторжению неприятеля и «застрахованы», таким образом, от всяческой оккупации! – Я уже слышал про это от нашего генерала, – кивнул Агасфер. – Вот только Япония не подписала в свое время именно этот пункт Конвенции. Слыхали? Ладно, Федор Федорович, на совещании я непременно буду, но свои опасения насчет Японии высказывать не намерен. Вы удовлетворены? – Более чем, – улыбнулся Бунге. – А чем думаете заняться до совещания? Я спрашиваю на тот случай, если вдруг срочно потребуетесь его высокопревосходительству. – Если вы, Федор Федорович, не сообщите Ляпунову о моем личном знакомстве с Куропаткиным, то и не потребуюсь, – подмигнул Агасфер. – Представьте, я намеревался сегодня поближе взглянуть на нашу знаменитую Соньку Золотую Ручку. Говорят, она сильно изменилась после своего возвращения на Сахалин из Приморья. И вообще, как-то странно получается, Федор Федорович! В старых ее делах пытаюсь копаться, в том числе и в тех, где ее участие не доказано, – а саму ее и не видал близко, не разговаривал с нею! – Сонька изменилась? – фон Бунге бросил на собеседника быстрый взгляд. – Людям с течением лет свойственно меняться. Могу засвидетельствовать как человек, наблюдающий за этой особой полтора десятка лет, если не более. Да, батенька, это вам уже не та изящная аферистка, никогда не желавшая о мокрухе и слышать. На моих глазах, можно считать, росли ее цинизм и ненависть к людям – а чего другого можно было ожидать после полученных плетей и почти трех лет лет в кандалах в одиночке? Одно время квартировала снова с Богдановым, когда того из лечебницы выпустили. В Корсаковском купила две брошенных избы на окраине поста, одну разобрала и пристроила к другой – получился большой такой «особняк». В одной половине жила с Богдановым, а в другой знаменитую «Квасную» устроила, и, по слухам, номера для краткосрочных «свиданий» любителей с детьми-малолетками. А избу напротив занимала ее свита, дружки Богданова, пять или шесть варнаков, один страшнее другого. Видимо, держала их под рукой на всякий случай… Мы все тогда делали вид, что «хуторка» этого как бы и не существует. Так что, батенька, если бы вы надумали посетить Соньку с неприятными для нее расспросами в те далекие времена, я бы посоветовал вам прежде привести в порядок свои земные дела. – А потом что? – Потом полный срок наказания у Соньки кончился, и она и перебралась в Приморье, как свободная крестьянка. Остров перекрестился, право! Думали – насовсем. Ан нет, вернулась! Не пожилось ей в Приморской области отчего-то. Правда, врать не стану – другой она вернулась. Злоба, конечно, в глазах полыхала – но как у гадюки, у которой зубы ядовитые повырвали. И снова к Богданову прислонилась… – А куда делся прежний ее сожитель – как его? Блоха? Собеседник украдкой поглядел на часы. – Михаил Карлович, ей-богу, нашли же время старые дела ворошить! Агасфер понимал, что новость о прибытии на остров Куропаткина отодвинула все прочее на задний план. Бунге хотелось куда-то мчаться, передавать новость всем встречным и поперечным, высказывать мнение и строить предположения. До Соньки ли? Однако Агасфер был настойчив и понимал, что после совещания у «судебного генерала» все на острове пойдет кувырком, каждый получит массу конкретных поручений. И тогда и вовсе ни до кого не достучаться. А после визита Куропаткина начнется долгое смакование подробностей, поиск крайних в случае возможного конфуза, и так далее – это время тоже выпадет. Агасфер вздохнул и уселся в кресле подобнее, игнорируя укоризненный взгляд вице-губернатора: – Федор Федорович, я прошу у вас десять минут вашего драгоценного времени. После этого я надолго, даю слово, отстану от вас со своими вопросами про Соньку. Никто, кроме вас, не знает о ней столько, сколько вы! – Хорошо! Из уважения к вам – 15 минут. Но потом – не обессудьте, Берг! Ну не простит меня губернатор, ежели узнает, что я перед визитом военного министра всякой ерундой занимаюсь! Спрашивайте! И приготовьте бумагу и карандаш. – Спасибо. Так куда делся прежний сожитель? – Записывайте: подполковник Тарасенко, доктора Сурминский и Перлишин. Подполковник расскажет вам про окончание эпопеи с первым побегом Соньки. Медики поведают, на каком основании они освободили тогда Соньку от плетей, – Бунге хихикнул. – Вот вам приготовленный список бывших майданщиков, а ныне – добропорядочных граждан и коммерсантов. Далее Шурка-Гренадерша: несколько лет назад ей пытались вырезать язык – полагаю, что тут без Соньки тоже не обошлось. Но, слава богу, Шурка наша как-то вырвалась из рук варнаков, убежала. Сколько лет прошло – а без топора нынче она даже в отхожее место не ходит. С ней тоже поосторожнее, Берг: после попытки заставить ее молчать Гренадерша несколько тронулась умом. Попробуйте потолковать с арестантом-тачечником Пазухиным, ежели жив еще. Трех его дружков – Черношея, Марина и Кинжалова – по приговору суда повесили, а Пазухин бессрочную каторгу получил и первые пять лет прикован был к тачке. Всех четверых сдала по делу об убийстве лавочника Никитина не кто иной, как Сонька. – Это что за наказание такое – к тачке приковывать? – поразился Агасфер. – Это вы, инспектор Главного тюремного управления, у меня спрашиваете? – в свою очередь поразился фон Бунге. – Вы не сказали про первого сожителя Соньки, про Блоху, – напомнил Агасфер. – Настолько мерзкая история, что не хочется даже и говорить, – признался собеседник. – Засекли его до смерти с подачи Соньки. Об этом вам Комлев, каторжный палач, мог бы рассказать… Далее – Степан Богданов, нынешняя «пассия» Соньки. Два раза она с ним сходилась. Первый раз – до убийства им хозяина своего, после чего он в лечебницу надолго попал. Потом доктора подлечили его временное умопомешательство – выпустили на волю. Глядь – а Сонька снова с ним! К такому упырю подходить страшно – а она с ним жила… Собственно, там у них какое-то странное сосуществование. Конечно, Сонька боится его, но выхода у нее в то время не было. «Головка» каторжанская хотела с ней счеты свести – за Сему Блоху и четверых «иванов», ею сданных по делу Никитина. Ходили слухи, что у нее и пятый «иван» на совести – тот, с кем она Лейбу Юровского ограбила и убила. Но единственная свидетельница того убийства помешалась – Ривка Юровская. Сумма добычи – по тому делу – умопомрачительная! Но сколько именно пропало – не знает никто! Кроме Ривки, конечно – а как сумасшедшей верить? Все, Берг! – Что ж, спасибо! – Агасфер сложил лист бумаги с пометками и спрятал ее в карман. – Да! Совсем из головы вон – Ландсберг, батенька! Непременно поговорите с Ландсбергом! У него, по слухам, тоже была стычка с Сонькой, уже после ее возвращения из Приморья. Ни причины, ни повода никто не знает. Бог даст – может, Ландсберг вам и расскажет. Но верится, честно признаться, слабо. Да и зачем вам все это? Нынче Сонька тише воды, ниже травы. Крещение приняла, в православие перешла. Живет одна, всех дружков-сожителей – побоку. Ни к кому не ходит и к себе никого не пускает. Не удивлюсь, если спятила тоже… А может, и хитрость очередная – от Соньки всего и всегда можно ожидать. Только в церковь и ходит…