Сегодня моя мама жива только благодаря Алексу, он буквально вытащил её «с того света», и это одна из тех тысяч причин по которым я так безумно люблю его и уважаю. Но тогда… Тогда все думали, что он сошёл с ума — его действия и слова не вписывались в рамки нормальных людей. Алёша говорит, что Алекс выглядел жутко… Настолько жутко, что нас с сёстрами даже не возили в ту больницу. Очень долго не возили. И когда я впервые его увидела — он приезжал навестить нас к тёте Мэри пару недель спустя, когда мама потихоньку оживала — я с трудом узнала его: он стал седой, худой, бледный и … безжизненный. Как будто тело осталось, а души нет. Он улыбнулся тогда, обнимая меня, и я поняла, что душа на месте, просто очень измучена, словно тяжело переболела. И так страшно было видеть его таким внезапно состарившимся! И в этот момент, глядя на то, как мама приводит его в чувство, напоминая, что она рядом, я понимаю: есть внутренние, душевные раны, которые не заживают и не заживут никогда. Беру за руку Эштона и увожу его. Он молчит, не спрашивает ни о чём, и я ему благодарна — у самой ком в горле от нахлынувших воспоминаний. В таком состоянии я всё равно ничего толком ему не смогу объяснить. Когда мы, уже переодетые, возвращаемся в гостиную, стол накрыт к чаю, Эстела хлопочет над вазочками со своим печеньем, а мама гладит волосы Алекса, положившего голову ей на колени и вцепившегося одной рукой в её щиколотку. Я знаю этот его неуловимый для других жест — часто замечала, что отец всегда старается сохранять физический контакт с матерью. Как-то мама шутила, рассказывая, что он даже во сне всегда держит её за ногу, чтобы не сбежала. Мне тогда было лет десять, и я решила проверить, не врёт ли мама, разве можно всю ночь держать человека за ногу? Оказалось, можно. Правда держит — за щиколотку. И держит до сих пор. — У вас всё в порядке? — спрашиваю. — Всё хорошо, Соняш! Развлекайтесь! — отвечает Алекс, поднимаясь с материнских колен, и я снова замечаю тот самый, невидимый для всех остальных, жест: он отпускает её щиколотку, но тут же его пальцы оплетают мамино запястье. Глава 11. Снежкиипоцелуи Tom Cochrane & Red Rider — Boy Inside The Man А во дворе настоящее сражение! Вся родня без исключения в возрасте до 25 лет с мокрыми штанами и красными физиономиями пытается подбить глаз моему брату Лёшке, который пребывает в настоящем эмоциональном угаре, давая имена всем своим бомбам, минам и ракетам, которые, чего не отнять, все до единой попадают в цель. И ведь не скажешь, что этому парню двадцать пять лет! И для меня загадка: где он натаскался такой меткости, если снег в наших краях — это настоящее чудо? Вспоминаю, что братец половину своей жизни играет в водное поло, и почти отчаиваюсь добиться справедливости в этом бое. — А твой брат — молоток! — подмигивает мне Эштон. — Но мы его всё равно подобьём! — И не надейся, он годами нападающим играл в водное поло — каждый день тренировки! Это бесполезно! — На войне решающую роль играет не меткость! — А что?! — интересуюсь с недоверием. — Стратегия! Не успеваем мы занять оборонительную позицию, как в мою руку попадает снаряд. — Эй, полегче! Я ещё не окопалась! — кричу брату. — На войне, как на войне, сестрёнка! Победители не щадят презренных! — с этими словами брат залепляет своим снежным снарядом Лурдес прямо в шею. — Ну, ты и козел! — вопит сестричка по-русски. — Он же холодный! — Долой всякую шелупонь с поля боя! А ну, кто на «Я» осмелится боем пойти? Я вопросительно смотрю на Эштона, ожидая героических мужских движений, однако мой однополчанин и не думает шевелиться. «Вот же трус!», — думаю про себя. А вслух со всей доступной мягкостью сообщаю: — Я же говорила, он непобедим в этом состязании! Эштон только усмехается, продолжая наблюдать за происходящим. Пока я леплю снаряды, стоны и крепкие словечки подбитых не перестают скрашивать наш Рождественский вечер. А Эштон всё наблюдает… Но на этот раз я замечаю едва различимую улыбку на его красивых губах и хитрый карий взгляд — в его голове явно зреет какой-то план. Алёша попадает Настиному бойфренду прямо в голову, тот орёт: — Fuck, fuck you fucking ass! I gonna kill you Russian bastard! (Чёрт тебя побери! Я убью тебя русский засранец!) — И не мечтай, подлый янки! Мы французов под Москвой били! Мы Гитлера замочили, и вас, слабаков, замочим! — с этими словами мой брательник залепляет белую мину прямо в глаз Эндрю. В этот момент Эштон в какую-то долю секунды выскакивает из-за своего сугроба, и его снежок со снайперской меткостью летит моему брату в череп. Но Лёха, конечно же, отбивает снаряд открытой ладонью, иначе не бывать ему лучшим нападающим среди юниоров в сборной Сиэтла столько лет подряд! Я сияю от гордости за брата, пока тот во всю глотку орёт: — Ах ты подлый французишка! И ты на русского богатыря войною идёшь! Эх, и не учит вас, недоумков, история! И брат мой единокровный запускает два снаряда подряд, Эштон, само собой, уворачивается от своего, а вот я… А я так и стою с лицом, всем залепленным противным холодным снегом. Мне так обидно, что не передать словами: это, конечно, игра и притом честная, но как же, блин, больно и неприятно! Снежная каша, обжигающая мою кожу, проникла, кажется, даже за пазуху! Я стряхиваю снег, всхлипывая, а Эштон помогает мне, приговаривая: — Ну, ты чего так расстроилась? Это же просто игра! — Больно! — честно признаюсь ему. Эштон выламывает из стоящего рядом куста длинную палку, привязывает к ней свой белый шарф и поднимает над нашими головами: — Эй ты, русский типа ниндзя! Как насчёт того, чтобы ввести правила? Думаю, Армани понятия не имел, что его шарф будет голубем мира. Пусть и временного. — Никогда ещё русскому богатырю «Хранцузия» правил не диктовала! Запомни это, мальчик! И книжку себе по истории купи! — Окей, книжку куплю, но в современном цивилизованном мире мы иногда садимся за стол переговоров! Может, ваш непобедимый и грозный «Я» хотя бы попробует выслушать? — Слабаки! — орёт Настя из Лёхиного окопа, — никаких переговоров, все вы будете нашими рабами! — Я предпочитаю вассалов! — возражает ей мой брат. Эштон, смеясь, продвигает дипломатическую линию: — Я вот что предлагаю: уже почти стемнело, девочки замёрзли, и нам нужно определить победителя. — Мы с Алексом победители, ты что, не понял ещё что ли? — опять орёт Настя, привыкшая величать моего брата Лёху Алексом, что совсем не правильно. — Нас ни разу не подбили! — Так и меня ни разу даже не задело! — тут же парирует ей Эштон. — Это потому что ты трус и в окопе сидишь! Позорище! В нашем роду таких ещё не было! Последние слова Насти неприятно задели Эштона, я это сразу увидела по перемене в его взгляде и исчезнувшей улыбке. — Хорошо, пусть так. Алексей, я предлагаю вот что: играем на выбывание, считаем только попадания в голову парням. Девочек выбиваем только целясь в корпус, за попадание в лицо стрелок считается убитым. Что скажешь? — Идёт, — тут же отзывается мой брат. — Согласен на поблажки женщинам, они, правда, хорошо уже подмокли, — подаёт голос Эндрю из-за своей ёлки. — Но у меня условие! — у моего брата всегда нескончаемый поток идей. — Победитель раздаёт пинки под зад всем побеждённым, кроме девочек! Будем считать это данью! — Окей! — соглашается Эштон, снова улыбаясь. Подзывает меня знаком: — Какое минимальное расстояние тебе необходимо, чтобы сделать меткий бросок? — Метров 5–7 — не больше. Я не очень меткая. Эштон вздыхает, думает какое-то время, затем посвящает меня в свой план: — Пробирайся как можно более незаметно вон к той ёлке, видишь её? — Да. — Спрячься за ней и жди, пока я не подам знак. — Какой? — Эммм, я просто громко крикну: «Алексей — трепач!». — Тебе это дорого будет стоить! — Посмотрим ещё! Как только услышишь это, выбегай из-за своей ёлки и двигайся в сторону бассейна. Как почувствуешь, что точно можешь попасть — запускай снаряд, поняла? — Поняла. Только ты ори вот что: «Лёха — косой, набитый колбасой!» Запомнил? Эштон повторяет раз десять русскую фразу, пока она буквально не отлетает от его зубов. — Слушай, а что это значит? — внезапно интересуется. — Не бойся, ничего ужасного, но Лёха бесится жутко! — сообщаю с невероятным удовольствием. — Ладно, сейчас я попробую выбить Эндрю, а ты не высовывайся, поняла? На тебе вся миссия завязана! — Поняла. — Отлично.