— Хочу! — неожиданно соглашается. Мы завариваем на кухне две огромные чашки чая и направляемся в библиотеку, где у панорамного окна рядом с наряженной ёлкой я заранее приготовила место, чтобы уединиться и вручить Эштону свой подарок. Мы усаживаемся на пушистый ковёр, скрестив ноги, жёлтый свет горящей ёлки окутывает нас уютом и делает место у окна похожим на сказку. Эштон не отрывает глаз от завораживающего снежного великолепия за окном, а я достаю из-под ёлки коробочку со своим подарком. — Посмотри! Кажется, Санта оставил это для тебя! — говорю тихонько, и сердце мое замирает в предвкушении: понравится или нет? На лице Эштона загорается сияющая детским восторгом улыбка, он аккуратно снимает синий бант, обёрточную бумагу, открывает коробочку, чтобы найти в ней золотую цепочку с крестом. На мгновение я перестаю дышать, мы оба молча смотрим, как сверкает золото на ладони у Эштона. — Это слишком дорого! — шёпотом произносит он. — На самом деле, это мама помогла мне придумать подарок для тебя, — признаюсь. — Она сказала, что тебя не крестили, и если ты будешь носить эту цепочку, ей будет спокойнее. Моя прабабушка говорила, что если человек носит крестик при себе, то его Ангел Хранитель сидит у него на плече и охраняет от всех бед! Только я уже не помню, на правом или на левом, — признаюсь со смехом. — Я обязательно буду его носить! — выдыхает Эштон с улыбкой, расстегивает замок и тут же вешает цепочку себе на шею. Счастью моему нет предела! — А ты что, правда, всю осень работал, чтобы купить нам рождественские подарки? — А разве правильно покупать их на чужие деньги? — Они не чужие, — тихонько замечаю. — Алекс ведь твой отец… — Всё равно это неправильно, — отвечает Эштон. Внезапно дверь в библиотеку открывается, мы с Эштоном замираем: это Алекс и Габи. — Какого чёрта ты здесь делаешь? — Алекс буквально рычит на неё. Услышав это, Эштон тут же порывается встать, поскольку нас не видно из-за диванов, но я останавливаю его, не желая рушить наш уютный мир. — Алекс не злись ты так! Я совершенно одна в это Рождество! — Разве ты не собиралась на Гавайи со своим бойфрендом? Мы чётко слышим, как тётя Габи сперва тихонько всхлипывает, затем будто захлёбывается рыданиями. Эштон снова пытается подняться, и я опять не даю ему, вцепившись в его руку мёртвой хваткой. — Алекс, он уехал со своей секретаршей в Мексику! Представляешь, какая банальщина! С секретаршей! Этот ублюдок изменял мне! Алекс какое-то время молчит, затем, уже совершенно иным голосом успокаивает Габи: — Ты молодая и красивая женщина, нет нужды так убиваться из-за этого недоумка! Ладно-ладно, успокойся… — Алекс, это на самом деле не так уж и важно… — А что важно? — Сколько лет прошло?! Сколько ещё ты собираешься держать меня на расстоянии? Почему я не могу быть в праздники со своей семьёй как все нормальные люди? — Потому что бывшая жена и настоящая на одной территории — это перебор, ты не находишь? — Лера намного адекватнее тебя! Она всё понимает! — Лера никогда не показывает, что у неё на сердце, но мне это и не нужно, я и без того знаю, что ей больно видеть тебя в нашем доме! — Ерунда это всё! Лере давно уже нет до этого дела, мы нормально с ней общаемся! — Неужели? И где это вы общаетесь? — По телефону! Если бы ты не отгонял меня как цербер от своей семьи, то мы бы давно уже подружились! — Габи, мне кажется, ты никогда не повзрослеешь! Сейчас мы выходим, ты красиво прощаешься, говоришь всем, что у тебя дела, и больше никогда не выкидываешь подобных номеров! — Алекс! Здесь мой ребёнок! — Мы это уже обсуждали тысячу раз! Ты сама сказала, что так будет лучше! — Чёрт! А что мне делать одной в Рождество?! — Позвони сестре… Я не знаю, подружки же у тебя есть? — Крис на вечеринке у родителей своего бойфренда, все подруги с семьями, только я одна! — Значит, заявись к родителям бойфренда Кристен, там, по крайней мере, нет твоего бывшего мужа и его жены! — И ребёнка моего там тоже нет! — Хорошо, в следующее Рождество Аннабель будет с тобой, только продумай праздник заранее, чтобы не вышло так, как выходит обычно! Поняла? — Поняла. Алекс, можно я останусь, пожалуйста! Кажется, тётя Габи опять плачет… и мне безумно её жалко! Но не Алексу: — Габи, я сказал «нет»! Нет, это значит «нет»! Всё, нацепляй свою фирменную улыбочку и постарайся быть убедительной! Дверь открывается и тут же захлопывается. Мы с Эштоном сидим некоторое время в тишине и неловкости. — Подслушивать подло, — заявляет в итоге Эштон с недовольным лицом. — Согласна. Но мы первыми заняли библиотеку… — Надо было уйти… Неприятная сцена. — Тебе её жаль? — Очень. Моя мать тоже сегодня одна. Мне нечего ответить и хочется плакать, но вовсе не по причине жалости к отцовским «бывшим» — наш счастливый тет-а-тет нарушен, атмосфера уюта и тепла утрачена безвозвратно! Чай больше не пьётся, разговор не клеится, и мы решаем вернуться к гостям. Однако в гостиной уже пусто и только мама с Эстелой убирают тарелки со стола. — А куда все подевались? — спрашиваю. Мама бросает на меня недовольный взгляд: — А вы где были? — В библиотеке. Мама рисует бровями удивление, и я чувствую исходящее от неё напряжение. — Чай пили, — уточняю. — Чай — это хорошо! А мы вот только с ужином закончили. — Давай помогу с уборкой? — Да мы с Эстелой и сами управимся. Народ вон весь на нижней террасе в снежки рубится. Девчонки уже дважды за сменой перчаток прибегали! Идите и вы на воздух с Эштоном! — Я бы с удовольствием! — отвечает Эштон с улыбкой. — Пойдём? — Мне переодеться нужно… И тебе папин батник какой-нибудь найти, а то снова заболеешь! — Не заболеет, у него уже иммунитет! А если в снежки играть — никогда в жизни не замёрзнешь! — отец вернулся из гаражей, уже выпроводив, по-видимому, Габриель. Забрав из моих рук тарелки, он с подозрительной настойчивостью предлагает: — Твой брат на пару с Настей развернул настоящую Бородинскую битву на террасе! Надо срочно вмешаться и хорошенько отделать этого Наполеона, так что переодевайся, бери Эштона, и покажите «класс»! Сёстрам помощь нужна! Во мне моментально вспыхивает азарт, я подбегаю к Алексу, чтобы чмокнуть его в щёку, но прежде, чем успеваю сделать это, в стекло гостиной с громким хлопком врезается крупный комок снега. Далее происходит нечто странное: отец вздрагивает так, словно его больно ударили, и цепенеет с перекошенным лицом. Он выглядит настолько странно, что мне даже страшно подходить к нему. Но это и не нужно, для этого есть другой человек: мама уже рядом с ним, прижимает его голову к себе и шепчет прямо в ухо: — Я здесь! Всё хорошо! Я с тобой! Я рядом! Я живая и всегда буду с тобой! Смотрю на Эштона — у него шок: глаза по блюдцу, губы сжаты в напряжении, руки вцепились в спинку стула. Мы с ним оба понимаем, что стали свидетелями того, что видеть нельзя: отцу плохо. Почему, не знаю даже я: мне рассказали многое, но не всё. Однако я помню, что творилось с Алексом, когда мама чуть не умерла в больнице после нападения.