– Муиравка, – читаю я. – С рыбками. – Великолепно… теперь ты чего-нибудь у меня спроси. – Погоди, – говорю. – Дай подумать. Что тебе на прошлый ДР подарили? А я так спросил, потому что знаю: ему родители новый самокат купили. Электрический. Это ему повезло, конечно. Я даже позавидовал, когда узнал. У меня-то день рождения только зимой. – Такомас илипук икадор, – он пишет, а сам улыбается: – Понял? – Илипук, – говорю. – Или не пук. – Еж онссалк, – это он со мной спорит. Тут мы, конечно, немного посмеялись. Потом я говорю: – Тим, это все весело, только ты мне скажи: зачем тебе это надо? – Вот ты скучный какой. Йокак йынчукс. Это нужно для эксперимента. Я хочу понять: сможет этот Обратный Человек в нашем мире выжить? Или спалится сразу? – А что это ты за него так топишь? – говорю. – За этого Обратного? Тимка смотрит на меня очень серьезно. А когда он так смотрит, он сам на себя непохож. – Я ведь и сам такой, – говорит он. – Я ведь тоже один против всех. Вот я и думаю: получится у меня или нет? Не успел я придумать, что ему ответить, как уже и звонок прозвенел. На окружайке он, смотрю, опять что-то на листочке пишет. А сам все озирается. Я догадался: это он надписи на стендах переводит на свой обратный язык. Кидает мне записку. «Путин нитуп» – там написано. Тут он, конечно, в точку попал. Сказал, как отрезал. Что бы, думаю, еще похлеще придумать? Как назло, ничего в голову не лезет. Посмотрел на портреты сбоку. Там все школьные авторы висят – Чехов, Тургенев… ну я и написал: «Тургенев венегрут». И Грута из «Марвел» рядом нарисовал. Только записку не успел перекинуть. Вдруг понял, что все на меня смотрят. – Белкин! – повторяет Тамара Борисовна. – Что это у тебя за бумажки? Тут я, конечно, спохватился. Записку поскорее смял. – Просто так, – говорю. – А ну-ка, дай мне. И руку протягивает. Я со страху даже сам не понял, как записка у нее оказалась. Она разворачивает, читает про себя. – Ну-ну, – говорит она, а сама хмурится: – По первой части возражений нет. Только написано с ошибками. Про Тургенева немного не поняла… и что это за пень с глазами рядом нарисован? – Это Грут, – говорю я упавшим голосом: – Космический герой. – Космический, говоришь? А расскажи-ка нам тогда, Белкин, о нашей Солнечной системе. Мы как раз ее недавно проходили. Какие планеты вращаются вокруг Солнца? – Ну, Земля, – говорю. – Юпитер. Марс… И молчу. Остальные планеты начисто из памяти стерлись. И Уран с Уралом перепутался. – Срам, – говорит Тамара Борисовна. – Срам – это Марс на вашем языке. Еще раз такое увижу… или услышу… будет двойка. Двойка – это пятерка наоборот. Причем сразу обоим писателям, – тут она на Тимура смотрит: – Продолжаем урок. Записку она порвала и в корзинку выбросила. Я сижу весь красный. А Тимка на меня из-за своего стола глаза таращит. И шепчет: – Она тоже обратный язык знает! На перемене я ему говорю: – Может, стопанемся? Уже чуть по двояку не огребли. – А вот и нет. Эксперимент только начинается, – тут он смотрит на меня еще загадочнее: – Выходим на новый уровень. Ты со мной, партнер? – Да я-то с тобой. Только мое дело предупредить. Если Тамара разозлится… – А тебе кто важнее, – спрашивает Тимка очень заносчиво, – твой друг или… Арамат Сиробовна? Ну вот как на такого обижаться? Конечно, с тех пор мы Тамару Борисовну называли только так, и никак иначе. Но так, чтоб она не слышала. Хотя она, наверно, слышала. Следующим уроком у нас была физкультура, и мы двинули в раздевалку. Потом на улицу. Собрались на площадке, построились, потом побежали на разминку, и Тимка со всеми. Тут-то, думаю, он уже ничего такого не отмочит. Конечно, я ошибался. Кирилл Михалыч взял да и устроил забег на сто метров. Тимка со мной в пару встает, а сам ухмыляется ужасно таинственно. Вот Михалыч издалека дает свисток, и мы срываемся с места. Только немножко по-разному. Я стартанул нормально, а Тимка спиной вперед. Я и не заметил, как он развернулся. Даже с шага сбился. Бегу рядом с ним. Он задом, я передом. Очень необычно. Вот и Кирилл Михайлович там, на финише, чуть свисток не проглотил от изумления. – Это что еще такое? – кричит он. – Астахов? Ты здоров? Тимка на Михалыча даже не оглядывается – на меня смотрит. – Эксперимент продолжается, – это он на бегу говорит. – Выходим на новый у… Только на новый уровень он не вышел. Споткнулся, не глядя, да и рухнул башкой вперед на дорожку. А она у нас на площадке не резиновая, а очень даже твердая. Гравийная. Как у взрослых. В общем, упал он и затылком плотно ударился. Я – к нему и Кирилл Михалыч тоже. – Сильно приложился? – спрашивает Михалыч с беспокойством. – Голова цела? – Алец, алец, – бормочет Тимка. – Сиробовне не говорите. – Видно, не очень-то цела твоя голова, – говорит Кирилл Михалыч, а сам Тимку с дорожки поднял и осматривает: – И на затылке шишка будет, и на локте ссадина. Ты мне скажи, ты зачем задом наперед побежал? – Эксперимент, – Тимур отвечает. – Я испытывал алгоритм обратного поведения… Михалыч даже не дослушал, рукой махнул. – Двойка тебе по поведению, – говорит. – А сейчас отправим тебя в медпункт. Там тебе вколют прививку от столбняка… с задней стороны, пониже спины… да я еще позвоню, попрошу, чтобы иголку взяли потолще. – Не надо укол, – испугался Тимка. – Я больше не буду… честно, не буду… Лирик Лиахимович. – Что-что? – Кирилл Михалыч даже опешил: – Как ты сказал? Это на каком же языке? – На обратном, – это я за него говорю. – У нас сегодня весь день такой… наоборот. – Понятно, – говорит Кирилл Михалыч. – Тогда ты, Максим, своего друга в медпункт и отведешь. Как, по-вашему, будет медпункт? – Ткнупдем, – говорит Тимка. – Именно. Ткну и пдем. Строевым – шагом марш. До медпункта мы добрались, можно сказать, без приключений. Если не считать того, что Тимур всю дорогу ворчал и со мной спорил. – Эксперимент есть эксперимент, – это он так говорил. – Каждое исследование нужно довести до логического конца. – До двояка в четверти? – уточнял я. – Не-ет. До полной ясности.