– Честно? – Честно. Потом она обратилась персонально к Семыкину: – Я рада, что, несмотря на то что у тебя много дел на свежем воздухе, ты к нам присоединился. Ты прав: твое будущее – твой выбор. – И что же? Даже переписывать не заставите? – Семыкин подозрительно прищурился. – Нет. Ты же написал то, что думаешь. Мы с завучем посовещались и отправили твое эссе в комитет по образованию как есть. Больше она ни слова не сказала Семыкину про его сочинение. В ожидании результатов Семыкин активно готовил себя к жизни бомжа. На следующий день на его свитере красовались пятна травы. «Ох, извините, – сказал он новенькой, когда она спросила его, почему он в таком виде, – ночевал в парке». Потом он принялся нарочито кашлять и чихать. «Ночи еще довольно прохладные, – признался он: – Апчи!» Калерия Николаевна поинтересовалась: может, Семыкин прочитает хотя бы какую-нибудь книгу, которая в его новом положении будет ему полезна? «Приключения Гекльберри Финна», например. Там много информации для тех, кто решил попробовать себя в бродяжничестве. Но Семыкин ответил: «Благодарю покорно, жизнь сама меня всему научит». А когда Калерия спросила, где его тетрадь, Семыкин признался, что был вынужден сжечь ее, так как ему требовалось развести костер. Во время большой перемены он обежал столовую с криками: «Люди добрые! Прошу вас – не выбрасывайте то, что не съедите! Я все заберу. Мне еще ужинать чем-то надо. Спасибо всем неравнодушным. Дай Бог здоровья вам!» – Я, если честно, предполагала, что ему это быстро надоест, – сказала завуч Калерии. – Но вы посмотрите. Они до сих пор над этим смеются! Им это кажется забавным. Семыкин! – грозно обратилась она к виновнику всеобщего веселья, когда тот в очередной раз пробегал мимо. – Если не угомонишься, оставлю тебя сегодня после уроков. – Пожалуйста, не надо, мне же еще бутылки нужно собирать, чтобы жить на что-то. Как я в темноте их искать-то буду? Ответом был взрыв хохота. Ученики соседних классов тоже подтянулись – и гоготали, видя, как Семыкин обходит всех с шапкой по кругу, в которую ему нет-нет да и кинут конфету. Калерия Николаевна допила свой кофе с непроницаемым лицом и пошла на урок. Пока Калерия объясняла, что имел в виду Гоголь, когда написал «Уж когда молчит человек, то, верно, зашиб много умом», Семыкин яростно чесался, пугая соседку по парте, и громко шептал ей: «Надо же, я уже подцепил вшей». Но все одноклассники, кроме соседки, и это сочли забавным. На уроке пения он хрипел и жаловался, что спанье на земле его когда-нибудь доконает. На уроке физкультуры на вопрос учителя, почему он не делает упражнение, он сослался на слабость из-за плохого питания. «Так он ведь упражняется. В остроумии!» – крикнул кто-то. И снова наступило веселье. Так продолжалось до самой пятницы. Семыкин обзавелся последователями и поклонниками. Он говорил, что скоро у него на голове сами собой образуются дреды, потому что он уже три дня как не причесывался. Нашлись те, кто просил его познакомить их с настоящими бомжами и показать подвал, в котором он ночевал вчера, и Семыкин обещал подумать. А в пятницу случилось невероятное. Как только начался урок литературы, в класс вошла завуч и отозвала Калерию в сторонку. Никогда еще суровая завучиха не выглядела такой растерянной. Глаза у нее были как плошки, и в них застыл страх или что-то очень на него похожее. Калерия, услышав, что сказала ей завуч, прикрыла рот ладонью. – Не знаю, как вам сообщить… – обратилась завуч к классу. Все притихли. Завуч покрутила в пальцах листик традесканции. Поправила волосы. Потом, набрав побольше воздуху, сказала каким-то бесцветным голосом: – Подведены итоги конкурса сочинений. – И?.. – приосанилась Липкина. – Давайте я скажу, – встряла Калерия, – все-таки я учитель литературы. – Нет-нет, все в порядке. В общем, ребята. Сообщаю вам, что лучшим признано сочинение Семыкина. Вот так вот. – Да кто вообще отнесется к такому всерьез? – спросила Липкина. (Она написала обстоятельное эссе о том, как изобретет лекарство от всех вирусов, от которых, как известно, пока нет спасения.) – Видишь ли, – печально ответила завуч, – они оценили не столько выбор профессии, сколько… посыл. Добавили баллов за искренность и парадоксальность. Умение излагать мысли и не бояться быть непонятым. Главное, сказали они, следовать своим убеждениям и принципам. К тому же они не могли не признать, что сочинение очень забавное, написано с юмором. Отметили и стиль. Артистизм. На завуча было жалко смотреть, так тяжело далась ей эта речь. – Вот. Как-то так, – растерянно подытожила она. Даже сутулиться, кажется, стала. Но нашла в себе силы сказать на прощание: – Мои поздравления, Семыкин. Калерия стояла возле доски, потупившись. Мел, которым она выводила на доске «Вечера на хуторе…» – раскрошился у нее в руке, и она стала оглядываться в поисках чего-нибудь, обо что можно вытереть руки. А может, она просто тянула время, чтобы не встречаться взглядом с Семыкиным. А тот и не смотрел на нее. Он уже принимал поздравления. Он раскланялся и прочел импровизированную речь: – Спасибо! Спасибо! Я хочу поблагодарить всех, кто поддержал меня, кто верил в меня! Без вас бы я не справился. И приятно было узнать, что в комитете по образованию работают люди, которые относятся к своему делу с огоньком! – Вы начните читать следующую главу самостоятельно, – сказала учительница, – а мне нужно ненадолго отлучиться. Потом мы вместе ее обсудим. – И быстро вышла из класса. Что уж, Семыкину ее было даже немного жаль. В понедельник Семыкин спросил Калерию: – Раз у нас не получилось с открытым уроком, может, отпустите нас сегодня по домам? Мне еще нужно готовиться в турне с бомжами по ближайшим пригородам. – Я никого не отпускаю, – сказала Калерия. – Кто сказал, что открытого урока не будет? – Так ведь победил Семыкин! – загалдели со всех сторон. – Какой открытый урок? Отпустите нас! – Нет! – хлопнула по столу Калерия Николаевна. – Сядьте все, пожалуйста, на свои места и успокойтесь. Я обещала вам встречу, значит, она будет. В класс заглянул охранник: – Э-э-э… Калерия… Николаевна… К вам тут пришли. – Пришли – пусть заходят, – ответила она. – Но это как бы… – Просите! В класс вошел человек высокого роста, невообразимо одетый. На голове у него, несмотря на май, красовалась облезлая ушанка, из-под которой торчали колтуны волос. Ватник был порван в стольких местах, что не сосчитать. При себе он имел рюкзак и кучу каких-то свертков и пакетов. – Я правильно пришел? – спросил он дерзко и хрипло. – Да-да, проходите, прошу вас, – засуетилась Калерия. Человек вошел и плюхнулся на свободное место рядом с Семыкиным. – Звали – задавайте ваши вопросы. Че кота за хвост-то тянуть, – неприязненно сказал он, – мое время дорого. Давайте, шпингалеты, чего вы там хотели спросить. Вот только пакеты уберу. Он стал запихивать свертки под парту, но те рассыпались. – Зачем вы их с собой принесли? – спросила Калерия. – Там какие-то наглядные пособия? – Это скарб мой. Я что, должен оставлять его без присмотру? Все свое нажитое имущество должен на улице бросить? – Сдали бы в гардероб. – «Сдали бы в гардероб», – передразнил мужчина Калерию. – Не взяли у меня это в гардероб. Грязные, говорят. Потом мужчина смежил веки и притих. Класс пришел в себя: – Господи, Калерия Николаевна! Вы что, реально пригласили – бомжа?! – Таков был уговор. Я свое слово держу. Победитель у нас Семыкин, поэтому приз – встреча с его кумиром. Не позорьте меня. У нас открытый урок, мы должны задать вопросы. Узнать как можно больше о его жизни. Давай, Семыкин, начинай. Нам нужно предоставить в комитет по образованию фотоотчет с этой встречи. Или тебя не отправят на городскую олимпиаду, как обещали. – Да на фиг такую олимпиаду. Беру самоотвод. – Прекрати. Разве так себя ведут в присутствии своих кумиров? Неужели тебе не о чем спросить нашего гостя? Ну же.