Мы дети тьмы Мы такими рождены Мрачные умы У нас с тобой Мы дети тьмы Мы о смерти видим сны Собираемся мы И идем за тобой Только во мраке Наше счастье Наше счастье Лишь во тьме Сегодня начало Нашей саги Темное жало Идет к тебе! Я выпроводил со сцены очередного желающего потрясти патлами. Тот запротестовал, начал еще в полете размахивать кулаками, засветил кому-то в чан. Началась пьяная потасовка. Но быстро захлебнулась, превратившись в кучу-малу. — Колбасаааа! — снова завыл патлатый бухарик и с разбегу прыгнул на эту самую кучу. — Уоооо! — заорали остальные. — Хой! Даешь! Хой-хой-хой! Куча пополнилась новыми телами, зал наполнился воплями, ржанием и такими звуками, будто кто-то блюет. «На самом деле даже неважно, что они там поют, — подумал я, наблюдая за всем этим коллапсом. — И как играют, неважно…» Будь я бухим, меня, наверно, тоже бы вштырила эта обстановка всеобщего трэша и угара. Ну, то есть, изнутри этого всего наверняка казалось, что тут сплошной драйв и отрыв. На деле же патлатые зрители двигались небыстро и на ногах стояли нетвердо. Заметно было, что бухают они не первый день. Но им норм. А значит и мне норм. — Я не понял, а где «Каганат»? — рядом со мной снова материализовался тот же лысик. Только теперь на его руке повисло еще одно тело. И я даже не сразу сообразил, что женское. Понял только когда патлатая голова поднялась. Бледное лицо уставилось на меня мутными глазами. Футболка девушки была художественно порезана. И через прорези маячили юные упругие сиськи. Сколько лет этому цветочку, интересно? Девушка сфокусировала на мне взгляд, расплылась в улыбке и сложила пальцы козой. — Да ладно, Боб, нормально поют же! — сказала она. — Я пришел на концерт «Каганата»! — упрямо пробубнил лысый. — А я пришла, чтобы меня трахнули! — заявила девица и принялась стягивать и без того ничего не скрывающую футболку через голову. — Хочешь меня трахнуть? Она посмотрела на меня и облизнула губы. Если мне чего и хотелось в отношении этой девицы, так это надавать ей пощечин и сунуть головой под холодный душ. — Я не понял… — протянул лысый и захлопал глазами. — Хочу, чтобы вот тот, с рогами меня трахнул! — пьяно заявила девица, оттолкнула лысого и протиснулась в первый ряд зрителей. Тряся голыми сиськами. «Ну действительно, что тут может пойти не так?» — фыркнул про себя я, оттаскивая лысого опять в сторону стола с бутылками. Кажется, они все уже пустые, но на какое-то время поиски алкоголя этого парня точно займут. Кто-то осторожно похлопал меня по плечу. Я оглянулся и встретился взглядом с раскосыми глазами Алишера. Он был совершенно трезвый, на скуле расцветал свежий синяк, а позади него маячила тощая рыжеволосая девица с длинными лягушачьими губами. — Надо поговорить! — прокричал мне в ухо Алишер и потянул меня за рукав в сторону подсобки. — Алишееер! — заорал опять выползший из толпы лысик. — Даешь «Каганааааат»! — Каганат! Каганат! — подхватила толпа. — Да быстрее же! — Алишер увернулся от пьяных объятий своего лысого поклонника, и мы нырнули в подсобку. — Мать твою… Слушай, Велиал… А чего ты не играешь, кстати? — Долгая история, — отмахнулся я. — Что там у тебя? — В общем, это все Сан-Франциско учудил, — начал оправдываться Алишер. — Должен был проставиться сегодня. И еще Будильника менты забрали, сейчас в обезьяннике сидит. Начал тоже квасить, угашенный уже был к утру. Рассказ был сбивчивым, перскакивающим с пятого на десятое, но к сути Алишер все еще не переходил. Я одним ухом слушал его, другим — что происходит в зале. Пока все было штатно — Астарот поет, инструменты играют, публика не в такт бесится. — Вы играть-то будете? — перебил я Алишера, когда мне надоело следить за его извилистым полетом мысли. — Дак я к чему и веду-то! — обрадованно воскликнул он. — Тебе второй фофан где поставить, внук Чингисхана? — ласково спросил я, ухватив казаха за грудки. — Велиал, я же говорю, это Сан-Франциско намудрил! — Алишер попытался вырваться, но хрен там. — Я проставлюсь перед твоими, честно! — Конечно, проставился, — усмехнулся я. — Но сначала на сцену выйдешь и будешь своим бухим фанатам мозги пудрить, пока ребята инструменты соберут, понял? — Велиал, ну что ты как этот самый… — Алишер снова попытался вывернуться, но я подтащил его поближе и сказал прямо в лицо. — Слушай меня, сын степей! Идешь на сцену, ждешь конца песни, забираешь у Астарота микрофон и базлаешь туда, что хочешь. Про Сан-Франциско рассказываешь, про Жабу, про черта с рогами. — Ты кого назвал Жабой, сволочь⁈ — заверещала рыжая девица. — Алишер? — я тряхнул казаха. — Я понял, понял! — сказал тот. — Иду на сцену уже. — Я провожу, — усмехнулся я и поволок его на выход. — Блиииин, кто-то наблевал тут, а я вляпался… — заныл Алишер. Но выпускать я его все равно не стал. Драка началась, когда мы уже почти ушли. Вот реально, пара шагов до выхода осталась. И, как всегда в таких случаях и бывает, понять, кто начал и какого хрена, довольно сложно. Как будто все разом съехали с катушек и принялись наносить хаотичные удары. Я прописал пинка толстому патлатому парню, который навис над Бельфегором. Ткнул в почку задолбавшего меня уже за этот вечер лысого, уклонился от пары ударов и проскользнул в сторону выхода. Дорогу освободить. И как раз в этот момент раздалась трель милицейского свистка… — Гитару жалко… — Кирилл шмыгнул носом. На щеке — пятно крови, что, впрочем, не делало его ботанскую физиономию брутальнее. Скорее уж можно было подумать, что у него носом кровь пошла, чем что он с кем-то подрался. Притихшая публика расселась вдоль стен, у единственного выхода топтался молодой, но очень серьезный ППС-ник. А двое других наседали на протрезвевшего от таких раскладов Сан-Франциско. И еще один бубнил что-то в шипящую рацию. — Да, блин, попали, — фыркнул Астарот. Ему досталось больше — на лбу ссадина, на скуле — быстро опухающий кровоподтек. Бельфегор отделался легким испугом, а Бегемот баюкал кулак со ссадинами на костяшках. Но в целом «Ангелы» держались бодрячком и со смехуечками. Спонсором хорошего настроения оказался как раз Алишер. Который сначала принялся пространно затирать что-то публике, а когда началась буча, этот потомок Чингисхана ухитрился еще и сбежать самым первым. Так что теперь мои гаврики чувствовали себя практически героями боевых действий. Вот только гитару и впрямь было жалко. На Кирилла вместе с ней упало пьяное тело. И теперь его, в смысле, моя «Электроника» представляла собой ни к чему не пригодную груду мусора. — Можно мою акустику подключить, — Кирилл снова шмыгнул носом. — Мы же на отчетнике будем «Монаха» играть, нормально будет… — Басуху бы… — вздохнул Бельфегор. — Можно на концерт гитару у Матвея Игошина попросить… — Ага, так он нам свой «Фендер-Стратокастер» и дал… — хмыкнул Астарот. — У него не только фендер, — вздохнул Бельфегор. — Сначала с акустикой попробуем, — сказал Астарот и посмотрел на Кирилла. — Принесешь на репетицию? — Конечно, — Кирилл просиял. — Эй, придурки! — гаркнул один из ППС-ников. — Документы приготовили! Часть стремительно трезвеющей публики зашевелилась и полезла по карманам. Кто-то заныл, что он документы с собой не носит. Кто-то, услышав чужое нытье, принялся подвывать, чтобы его срочно отпустили, а то у него знаете, кто папа? А кто-то снова зазвенел бутылками. — Разговорчики! — прикрикнул мент. — По одному подходим с паспортом в зубах, ясно вам? — А у кого нет паспорта? — спросил я. Мы сидели в сторонке от остальной публики. На самой сцене. Не чтобы особое положение подчеркнуть, а чтобы инструменты на проходе не держать. А то мало ли, вдруг кому приспичит ломануться. Тогда можно и не только без гитары остаться. Надо, кстати, посмотреть, может ее еще починить можно…