— Ты, иностранный шпион, чего не разбудил меня, чтобы ноги убрала? Billie Eilish — No Time To Die — Они мне не мешали. — Ладно. Пора меняться сценами, — говорю ему. — Сейчас только шоу досмотрю, — нажимаю кнопку, понижая затемнение в иллюминаторе. — Как же красиво! Каждый раз не могу оторвать глаз от этого дива, — снова жму на неё, чтобы запустить фиолетовый газ в пространство между стёклами. Лео пристально наблюдает за моими действиями. — Мне кажется, в моей жизни ещё никогда не было так много солнца. И оно здесь какое-то сюрреалистичное, ты не находишь? — говорю, как только яркий солнечный свет заполняет всё пространство вокруг нас. — Я думаю, нам крупно повезло, что поблизости нет кричащих младенцев. — Это точно, — соглашаюсь, глядя на него и желая большего, нежели только отражение иллюминаторов в стёклах очков. — Слушай, ты не мог бы на пару секунд снять свои эти… очки? — наглею. — Зачем? Вначале я не отвечаю — смотрю на его голубоватые стёкла, стараясь увидеть сквозь них. Затем сознаюсь: — Хочу знать, какого цвета у тебя глаза. Пару секунд он обдумывает мои слова, затем медленно их снимает. Тишина. Тишина в саду зелёного чая. — Зелёные, — сообщает с улыбкой. — Зелёные… — соглашаюсь с ним. — У тебя рот открыт, — ставит меня в известность. — И голова сейчас опрокинется назад. Ты выглядишь, как Алиса, провалившаяся в кроличью нору. — Я и есть Алиса, провалившаяся… в нору. А в ней неожиданно сад. И чайные листья… или гвоздика? — Зависит от света. — Зелёный чай — мой любимый, — сознаюсь, немного придя в себя. — Кажется, я только что влюбилась. Лео не может сдержать смешок и опускает глаза — этот парень ещё способен смущаться. Хотя, я кого угодно могу смутить. Но у меня месяц только правды, и я себе в ней не отказываю: — Почему у меня ощущение, что я давным-давно тебя знаю? Не несколько часов, а лет, может быть, сто? — говорю ему, пересаживаясь на место у прохода, уступая ему своё. — Серьёзно? А я как раз хотел спросить, не встречались ли мы раньше? — Что у тебя? Близорукость? Дальнозоркость? — спрашиваю. — Ничего. Я вижу нормально. По крайней мере, пока. Оторопеваю: — А очки зачем? — Я много часов провожу за экраном — до пятнадцати в сутки. Глаза воспаляются и болят, слизистая сохнет. — И очки помогают? — У них специальные стёкла… — начинает. — Они защищают от избытка синего цвета, который вредит глазам. — Не защищают, — с сожалением качаю головой — вокруг его радужки рассыпаны микроскопические кровавые ручьи и реки. — Это плацебо, — резюмирую. — Может, и так. Но мне легче, а это главное, разве нет? — косится с улыбкой. — Одержим и отдал себя делу целиком? Без права на семью и переписку? Он кивает: — Это. Но больше отсутствие чего-либо ещё, чему хотелось бы себя отдавать. И вот теперь он отворачивается. А я мысленно прошу «Не надевай очки, только очки не надевай!» И он их не надевает. — А ты бы хотел? Он не отвечает, и я уточняю почти шёпотом, который в этом гуле моторов и гомоне пассажиров едва можно расслышать: — Чтобы они были? Те, кто станет пить твоё время? Как листья зелёного чая пьют воду и солнечный свет? Oleg Byonic — Submissive Он словно вздрагивает и рывком поднимается. — Пропусти, — требует. Сжав зубы, я делаю то, о чём он просит. Лео открывает багажный отсек, вынимает сумку. — Ты не могла бы пересесть? Как только я это делаю, он бросает сумку на моё сидение, раскрывает молнию. Прямо сверху на вещах лежат две книги, я вижу их мельком, но успеваю выхватить на корешках слова «Астрофизика» и «Психотерапия», под ними что-то из одежды, ещё планшет, ноутбук, провода, зарядные устройства и… пакет с лекарствами. Их не то, чтобы много… но в общем, достаточно, чтобы в моих внутренностях что-то надорвалось. На мгновение я не могу дышать, хмурюсь и морщу нос, как от боли. — Ты в порядке? — спрашивает меня. — Нет. Сердце болит. — Давно? И я непроизвольно ищу глазами монитор со статистикой — 2 часа 37 минут в небе. — 2 часа 37 минут. — Попробуй снова вздремнуть. Отдых всегда помогает. А лучше поймай стюардессу и попроси принести чего-нибудь покрепче. Виски, к примеру. Виски — вещь… на первой стадии. — А на второй? — А на второй уже редко что помогает. Но тебе до неё ещё далеко. В его руке зажат небольшой флакон из белого пластика. — А это что? — спрашиваю. — Это капли для глаз — снимают напряжение. Тебе не подойдёт. — А вдруг? Он пожимает плечами и протягивает флакон мне: — Как скажешь. Но я не беру: — Давай вначале ты, а я после. Кивнув, он затягивает на сумке молнию и уходит. — Лео! — кричу. Не оборачивается. — Лео! — ещё громче. Но он теперь довольно далеко, а шум в самолёте такой обманчивый, вроде бы и не ощущаешь его, и только крикнув, обнаруживаешь, что голос твой словно растворяется в движении. Догоняю его у туалета. Кабинка занята и Лео стоит, облокотившись плечом об угол. Смотрю на него, и ощущаю боль. В ноге. Ему больно стоять. — Лео! И вот теперь только он меня слышит.